Актрисы нередко признаются, что на площадке видят одного мужчину. Не актеров-партнеров, не режиссера, ни даже продюсера, а оператора. Человека, смотрящего на них через объектив камеры, замечающего их выгодные ракурсы, скрывающего недостатки… И ему стремятся понравиться. В случае с Осадчим все сходится воедино: брутальный, ироничный, наблюдательный, немногословный. Такой «одинокий волк» в джунглях «Мосфильма», видящий жизнь не в словах, а в картинах и музыке. О том, как поймать волну, будучи абсолютно не настроенным на самодекларацию и пиар, а также о чудодейственной механике уединения, собственно, и был наш разговор.

Максим, вы сибирский парень и родители были далеки от «фабрики грез», верно?
Максим Осадчий «Мама у меня журналист, литератор, а папу я видел только в детстве, потом родители развелись, и мы не встречались почти сорок лет. История любви моих родителей до сих пор сохраняет для меня странную завесу таинственности, я так и не смог понять, из чего состояли их отношения. Но как бы то ни было, отец никакого влияния на меня не оказывал. Мы встретились почти накануне его ухода из жизни, и я его хотя бы чуть-чуть узнал. Он оказался по сути отшельником. И во мне, естественно, гены обоих родителей».

Вы попали в мир кино благодаря старшей сестре, ныне режиссеру, Елене Николаевой. Именно она окунула вас, одиннадцатилетнего пацана, в атмосферу ВГИКА…
Максим: «Да, Лена была первокурсница, и я попал в среду ее одногруппников и друзей, среди которых были Миша Калатозов, Сергей Снежкин, Коля Данелия. Тогда атмосфера во ВГИКе была потрясающей, творческой, свободной, я до того втянулся, что мой тогдашний пятый класс как будто выпал из жизни. В первый раз меня привозили в Москву еще в трехлетнем возрасте, но я мало что помню из того периода. А тут сразу оказался в центре богемной жизни сестры, ее мужа и их приятелей. Они жили в потрясающей квартире, так называемой дворницкой, потому как тогдашние студенты, имея состоятельных родителей, все равно подра-батывали дворниками и снимали жилье. Меня заворожила эта тусовка, и я повадился ходить во ВГИК. Во время лекций блуждал по его коридорам, заглядывал в студии. Изучал, одним словом. Мне везло, я попадал на какие-то закрытые просмотры „Великолепной семерки“, других раритетных фильмов, вроде знаменитых картин Андрея Тарковского, которые привозились из фильмофонда в Белых Столбах».

Да, в одном из интервью вы признались, что именно «Солярис» родил в вас желание связать свою судьбу с кино.
Максим: «Именно. Хотя на это решение повлияла совокупность многих факторов. Над нашей коммуналкой обитал Михаил Ведашев, студент режиссерского факультета, вместе с товарищем, студентом института культуры Володей Костяковым, который был страстно увлечен фотографией, держал свою фотолабораторию и меня „заразил“ этим хобби. Этот человек научил меня фотографировать, я проявлял, печатал свои первые черно-белые снимки… Снимал все подряд: пейзажи, портреты, натюрморты. Сочинял фотофильмы… Благо в окружающем меня не банальном, а художественном быте было где разгуляться фантазии. Дворники ведь собирали иконы, антикварную мебель, которую выбрасывали на помойку, а они обставляли свое временное жилище этими предметами искусства. Окна закрашивали, делая из них витражи, как в храмах. Аура там была уникальная. Не случайно Алексей Рудаков, муж моей сестры, свою дебютную ленту „Жизнь по лимиту“ с Олегом Меньшиковым, Мариной Зудиной снял как раз на эту тему, про эту жизнь. Причем с выдающимся оператором, ныне покойным, Александром Княжинским, который сделал „Сталкер“ с Тарковским».

Вас с ранних лет тянуло к людям постарше?
Максим: «Не сказал бы так. Наоборот, ребенком я дружил либо со своими сверстниками, либо с детьми помладше. Но компания сестры — это совсем другое дело».

Получается, вы счастливчик, раз еще подростком определились с будущей профессией?
Максим: «Да, в двенадцать лет я задал себе вопрос, что буду делать дальше. Помню тот момент отчетливо. И сразу же себе ответил: так вот я же уже этим занимаюсь». (Улыбается.)

Но логично было бы вам пойти по стопам сестры — на режиссера, а вы выбрали операторский факультет. По какой причине?
Максим: «Я же начинал с фотографии, с видения кадра, с техники, поэтому очевидно, что меня привлекало мастерство оператора, человека, взаимодействующего с пространством, с драматургией. Причем именно творческая составляющая этой специальности нравилась, так как к технике я всегда относился довольно спокойно, без трепета, как к чисто функциональному предмету. Меня и сейчас волнует именно кадр, его атмосфера, чтобы в нем не пустота зияла, а была жизнь и загадка, разумеется. Недосказанность. Это и для реальной жизни полезно. Всегда что-то должно оставаться за кадром. Так интереснее».

Многие ваши коллеги прозябают на мелководье, а вы как-то успешно поймали волну, стали снимать популярные рекламные ролики, музыкальные клипы звездам шоу-бизнеса, затем обратились к кино, став любимым оператором у Федора Бондарчука, Ивана Дыховичного, Дуни Смирновой…
Максим: «В моем случае многое решало удачное стечение обстоятельств и какие-то дружеские знакомства. С тем же Федором мы познакомились еще в институте, но тесно стали общаться гораздо позже, когда они со Степаном Михалковым уже организовали свою студию и Степан пригласил меня снимать их продукцию. Согласен, со стороны выглядит, что я оказался в нужном месте в правильное время, и это так и было. Я стремился стать кинооператором, целенаправленно к этому шел, добился определенных результатов и, собственно, состоялся в профессии. Но нельзя сказать, что я как-то стратегически или тактически продумывал свои шаги, действовал рационально. Скорее, меня несла какая-то волна, я прощупывал все интуитивно и шел на поводу своих желаний относительно того, что хочу снимать. То, что мне предлагалось волею судьбы, мне оставалось лишь принимать. С одной стороны, снимать топовые рекламные ролики и музыкальные клипы в начале девяностых годов было почетно, интересно, стабильно с финансовой точки зрения, но с другой — я этим занимался достаточно долго, игнорируя полный метр, и рисковал так и остаться в этом формате. Но я не жалею ни в коем случае о том периоде, который дал мне колоссальный, разнообразный опыт. Я ведь снял огромное количество мини-историй с разными задачами, и, к счастью, этот продолжительный рекламно-музыкальный блок не отсек меня от большого кино, и я все равно оставался в его внимании. Наверное, тут сработал какой-то индивидуальный аспект, мне сложно судить. В любом случае, на сегодняшний день на моем счету чуть больше двадцати картин, и иногда, под настроение, я снимаю и какой-то музыкальный материал. Хотя крайне редко. Сейчас я уже не ищу работу, она меня сама находит, так как есть имя и репутация. На моем счету есть громкие мегапроекты, которые прозвучали, имели фестивальную жизнь, отличную прокатную историю. Это и «Обитаемый остров», и «Сталинград», и «9 рота», и «Два дня», и «Кококо», и «Вдох, выдох», и «Жаrа».

Вам довелось общаться с настоящими мастерами в операторском искусстве: Вадимом Юсовым, Георгием Рербергом, Павлом Лебешевым. Какие у вас воспоминания о них?
Максим: «Знаете, есть операторы — хорошие ремесленники, а есть художники с большой буквы, которые сами по себе являются событием в кинематографе. Они смотрят не в камеру, а в космос, оттого и рождаются шедевры. Гоша Рерберг приходил к нам, студентам ВГИКА, на мастер-класс. Запомнился мне он как необычайно дерзкий, сильный и открытый человек. Вадим Юсов, наоборот, немногословный, мощный… Стоик такой. Глыба. Павел Лебешев — нежнейший романтик. Стихия».

Скажите, у вас до сих пор не родились режиссерские амбиции?
Максим: «Нет, я слишком осведомлен изнутри, что это такое. К тому же режиссер — это свойство натуры, им надо являться, а не работать им номинально. Тем более в нашей стране режиссер несет на себе еще дополнительно кучу функций и обязанностей. Скажем так: я не чувствую в себе уверенности, каких-то внутренних резервов, которые бы меня повели в эту сторону. Хотя не актерское кино я вполне мог бы снять».

Вам довелось поработать в Америке по контракту. Что это вам дало в профессиональном плане?
Максим: «Около двух лет я там провел, освоил профессиональный язык, но при этом постоянно наведывался в Москву. Конечно, у меня тогда появлялись мысли о карьере в Голливуде, но реальная работа в России в результате перевесила эту чашу весов. В США я оказался случайно: в 1998 году полетел в Нью-Йорк делать очередной музыкальный ролик с режиссером Георгием Гавриловым. Как раз разгар кризиса, а там мы как-то прижились, начали снимать рекламу, правда, не кино, но все шло замечательно. А в 1999 году я вернулся в нашу столицу по приглашению Тиграна Кеосаяна, который позвал меня в свой проект „Внучка президента“. Тут все сидели без работы, без денег, а мы снимали игровой фильм — на тот момент единственные в стране. Так что мне, безусловно, везло».

Вы, видимо, мастер человеческого общения…
Максим: «Возможно. (Улыбается.) Но не сказал бы, что в компании блещу особенной эрудицией. Вообще чаще молчу, особенно когда рядом сидят режиссеры, продюсеры вроде Федора Бондарчука, Александра Роднянского… Я их внимательно слушаю, так как говорить понемногу о разном не умею. Для этого надо обладать громадной информированностью в самых широких областях знаний, а я абсолютно асоциальный человек: не смотрю телевизор, не интересуюсь последними новостями и как-то крайне поверхностно знаком с тем, что происходит в мире. (Улыбается.) Но поговорить я тоже могу в каких-то исключительных случаях, когда досконально знаком с темой или что-то меня серьезно задевает».

Мне кажется, с определением «асоциальный тип» вы несколько переборщили. Разве вы любите одиночество?
Максим: «Мне по душе уединение. Фредди Меркьюри в свое время точно заметил, что одиночество можно остро ощущать и в толпе знакомых. Не могу утверждать, что я это чувствую перманентно, но иногда посещают подобные мысли…»

Тогда как выглядит ваш идеальный отдых?
Максим: «Где-то в теплых краях, у моря. Важно, чтобы там был либо культурный релакс — с впечатляющей архитектурой, походами по музеям и картинным галереям, — либо релакс физический — с восхитительными пейзажами. Я по натуре явный визуал и с каждым годом все больше убеждаюсь, насколько для меня важна внешняя картинка. Когда я вижу что-то истинно гармоничное, мне сразу становится хорошо на душе, понимаете? Я такой сибарит… Любая эстетически красивая вещь может доставить мне удовольствие. К сожалению, в Москве чрезвычайно много визуального дискомфорта, и это огорчает. Раньше, когда мой вкус только проходил становление, складывалось мое мироощущенческое „я“, я любил этот город сильнее».

Представляю, насколько изыскан интерьер вашей квартиры…
Максим: «У меня нет собственной жилплощади. Я до сих пор кочевник. Снимаю небольшую квартиру-студию в центре, и в ней собрано много предметов со съемок. Разумеется, интерьер я полностью сделал под себя. Это такая умная эклектика. Стол из Китая, гигантское зеркало в толстой золоченой раме… У меня довольно насыщенная домашняя „начинка“, поскольку я совершенно не принимаю скандинавский минимализм. Мне близок сдержанный гламур, стильный, без вычурности».

Удивительно, что вы вроде бы состоятельный человек, а недвижимостью не обзавелись. Отчего так?
Максим: «Несколько лет назад я думал жить в лесу, где бы ничто не раздражало, и ввязался в строительство дома. Теперь у меня поменялись приоритеты, и я не вижу смысла стоять в бесконечных пробках, от которых устал. Хочу от недостроенного жилья избавиться, но пока не получается. А процесс строительства „съел“ очень много средств. На самом деле я как-то не ушлый в вопросах приобретения недвижимости, ее продажи… Мне не хватает человека, который бы занимался всей этой хозяйственной частью. Не хочу сравнивать себя с гением, но вот вчера я посмотрел картину об Ив Сен-Лоране и понял, что во многом его талант модельера раскрылся благодаря его прагматичному спутнику, который вел все дела и позволял другу летать в фантазиях. Вместе они составляли идеальный тандем, дополняли друг друга. Есть редкие личности, которые совмещают в себе противоположные качества. Вот Федор Бондарчук и художник, и бизнесмен одновременно. У меня, увы, этого нет. Плохо управляюсь с финансами, хотя совсем не шопоголик, могу носить вещи по пятнадцать лет, и они на мне не „горят“. Раньше меня несколько тяготило то обстоятельство, что у меня нет квартиры в собственности. Но затем я научился получать радость от временного жилья. Ведь его можно выбрать по своему вкусу и обставить по желанию. По этой причине мне бывает уютно и в гостиничном номере. Нельзя постоянно чего-то ожидать. Каждый день — это день моей жизни, и надо быть в ладу с собой и пребывать в своей атмосфере, стараться, чтобы никто ее не разрушил».

Хобби у вас имеется?
Максим: «Я играю на гитаре. Сам научился. Мне нравится ее форма, рельефность. Вот кого-то вдохновляют мотоциклы Harley-Davidson как великолепно сделанная, истинно мужская игрушка, а я к ним равнодушен. Зато изящные гитары меня радуют. У меня есть инструменты известных музыкантов — Кита Ричардса из группы Rolling Stones, Стива Морса, Тони Айомми… Вот Петр Ефимович Тодоровский фантастически играл на гитаре и признавался, что она у него всегда стоит в углу, на видном месте, и раз семь в день он к ней подходит и что-то наигрывает. У меня так же происходит, когда есть свободное время. Это своеобразная душевная терапия, причем неважно, что играешь, можно просто импровизации, гаммы…»

У вас девятнадцатилетний сын Данила от первого брака с актрисой Марией Антиповой. Он пойдет по вашим стопам?
Максим: «Да, Данила с детства время от времени появлялся у меня на съемочной площадке, наблюдал и в итоге пошел учиться на оператора. Я его не агитировал, но и не отговаривал. Это его выбор. И способности у него есть. „Глаз“ виден, но надо много работать, а моего запала, горения у него нет. С более „холодным носом“ он подходит к делу. Быть может, он еще не раскрылся в этой области и ему требуется некий прорыв — не знаю. Конечно, я сыну помогаю, но не удивлюсь, если в его жизни что-то кардинально поменяется».

Не хочу проводить параллелей, но в конце прошлого века одним из самых талантливых операторов считался Георгий Рерберг. Он слыл сердцеедом, крутил романы с самыми красивыми актрисами того времени. У вас то же самое: со своими избранницами вы знакомились на съемочной площадке…
Максим: «Да, и с первой, официальной женой Марией Антиповой, и с гражданскими, Еленой Кориковой и Юлией Снигирь, мы встретились на работе. А где еще, если я постоянно работаю?! Не могу сказать, что я испытываю внутреннюю потребность видеть рядом актрису, это необязательное условие, просто так складывались обстоятельства. Дело было не в профессии девушек, а в том, что наши какие-то пазлы совпадали».

Как познакомились с первой женой?
Максим: «Я был третьекурсником ВГИКА, снимал учебную работу, а она, абитуриентка Щукинского училища, в ней играла. Восемь лет мы прожили с Машей вместе».

Можете назвать себя семейным человеком?
Максим: «Вряд ли. В свои сорок девять лет я уже могу это озвучить. Чего уж себя обманывать, я не слишком нуждаюсь в том, что называется ячейкой общества, и имею на это право».

Именно поэтому не спешили с регистрацией брака с Еленой и Юлией?
Максим: «Я не боялся штампа в паспорте, просто всегда был убежден, что не бумага является определяющим звеном, а то, что происходит между людьми. И пока я не вижу себя в роли законного супруга. (Улыбается.) Безусловно, есть мужчины, которые строго регламентируют свою жизнь, знают, к какому возрасту они должны обзавестись женой, детьми… Я точно не отношусь к их числу. Мне нужно свое, индивидуальное, личное пространство. Наверное, как любому человеку, но творческому в особенности».

Елена Корикова, рассказывая о вашей совместной жизни, признавалась, что ей приходилось все решать самой, взваливать на себя кучу обязанностей. Кроме того, вы не рекомендовали ее режиссерам как актрису… Это правда?
Максим: «Это было так давно… Сложно вспомнить какие-то определенные детали. Я вечно пропадал на съемочных площадках, и бытовая часть, наверное, выходила из-под контроля. Хотя при этом на ободранном диване мы никогда не жили, все было вполне по средствам. Но, возможно, ей хотелось какой-то еще большей финансовой стабильности».

Сейчас какой образ рождает это имя?
Максим: «День нашего первого знакомства на съемках. Она была в „русско-народном“ образе, со светлой косой… А в жизни потом Лена часто меняла свой имидж: могла постричься очень коротко или выкраситься в черный цвет».

Вы расстались по ее инициативе?
Максим: «Там была сложная ситуация. Она уходила, затем возвращалась… Не сложилось
в результате».

А почему не сложилось с Юлей Снигирь?
Максим: «Я же вам уже сказал, что, видимо, не приспособлен для совместной длительной жизни. Ну не тот я персонаж. Юля ушла, потом тоже вернулась на короткий срок… Как-то по одному сценарию у меня все развивается. Но я со всеми сохраняю нормальные дружеские отношения».

И вы из тех, кто влюбляется с первого взгляда?
Максим: «Нет. Всегда было постепенное сближение. Важно услышать внутренний импульс, какой-то отзвук в душе. Когда он есть, все происходит. Я сторонник такой теории. Это как у Паоло Коэльо: «Наши души встречаются гораздо раньше, чем мы сами».

А что с вами происходит сейчас?
Максим: «В настоящий момент вы меня поймали на каком-то распутье. В ситуации какого-то кризиса, переходного периода. Знаете, как в сказках герой выходит на поляну, а там камень со стрелками направлений в разные стороны, только в моем случае нет такой конкретики. Я знаю, что мне нужно жить по-другому. Но пока не готов ответить даже самому себе, где и как хочу жить».