Евгения родилась в Москве. Ее отец был доктором технических наук, мама когда-то мечтала об актерской профессии, но когда на свет появились дочери, посвятила себя семье. Наша героиня унаследовала от отца рационалистичность мышления, от мамы — эмоциональность и творческую фантазию. В школе принимала участие во всех спектаклях и концертах, занималась в музыкальной школе. Окончив ГИТИС, она решила взять фамилию бабушки Брик (ничего общего с предметом обожания Владимира Маяковского Лилей Брик). Жене казалось, что для актрисы она более звучная. У нее даже не возникло соблазна поменять ее на фамилию Тодоровская — гораздо более известную в киношном мире. С будущим мужем, режиссером Валерием Тодоровским, актриса познакомилась на кастинге сериала «Закон». Роли ей тогда не досталось, зато вскоре она получила другое предложение — руки и сердца. Но думать, что союз со знаменитым режиссером распахнул перед молодой актрисой все двери, не стоит. Как считает сама Женя, строить карьеру ей стало даже сложнее. Впрочем, это никогда не стояло для нее на первом месте.

Евгения, кто оказал на вас большее влияние — папа-физик или мама-лирик?
Евгения Брик: «Я воспринимала их как одно целое. Родители прожили всю жизнь вместе, и мне кажется, были похожи друг на друга в своем ощущении жизни, мировоззрении. Думаю, если бы папа и сейчас был жив, это единство их взглядов стало бы еще полнее. Он хоть и занимался технической профессией, но всегда тяготел к искусству. Мы ходили на концерты, в театр, дома звучала классическая музыка. Вообще, это очень важно, какое детство дали тебе родители. И я бы хотела еще раз пережить тот период своей жизни, потому что он был очень счастливым. Родители изначально заложили мне ощущение, что любят, принимают меня такой, какая я есть. Мне бы хотелось, чтобы и моя дочка чувствовала такую любовь, и я стараюсь все для этого делать. Но я хорошо понимаю: слепое обожание может навредить ребенку. Наверное, поэтому папа старался как-то спустить меня с небес на землю, привить чувство реализма. Если мама всегда меня жалела, успокаивала, то папа довольно часто критиковал, указывал на недостатки. Например, он отговаривал меня поступать в театральный, потому что это безумно трудно, и готовил мне „запасной аэродром“ в виде технического вуза. Я же думала, что если не стану актрисой, жизнь закончится. Я любила решать задачки по физике и математике (точные дисциплины хорошо укрепляют мозги), но это не мое. Я хорошо представляла уровень общения — студенты технических вузов не будут обсуждать с тобой последний фильм или новый роман модного автора. Я с большим уважением отношусь к людям, которые посвящают себя науке, но слава богу, что это не стало моей жизнью».

Как вы попали во Всесоюзный дом моделей одежды?
Евгения: «Я уже жалею, что когда-то об этом сказала. Теперь в Интернете пишут, что я бывшая модель. На самом деле мне тогда было всего пять лет, это просто детский опыт. Некоторые ходят заниматься в спортивные секции, художественную школу, а я демонстрировала одежду. Такое вот хобби. (Смеется.). Это был общесоюзный Дом моделей одежды, там работали потрясающие художники-модельеры. Мне было ужасно интересно, и мне даже платили официальную зарплату! А получилось так: мамина подруга услышала по радио, что объявляют набор детей с двадцать восьмым размером одежды. И они просто поехали посмотреть. В свое время мама хотела стать актрисой, училась в театральном институте, но потом родила меня и посвятила жизнь семье. Тем не менее интерес к подобным вещам у нее остался. Хоть профессия модели отличается от актерской, и в том, и в другом случае требуется умение подать себя, работать на публику. В Дом моделей часто приходили ассистенты по кастингу, ища подходящие типажи, и меня уже тогда приглашали на эпизодические роли. По сути, с Дома моделей и началась моя тяга к сцене».

На подиуме вы, такая маленькая, уверенно себя чувствовали?
Евгения: «Я не стеснялась совершенно! Напротив, мне это доставляло удовольствие. Наверное, если бы это хоть как-то меня обременяло, я бы этим не занималась. Художники подарили мне манекен, и я дома наряжала его, подбирая и комбинируя одежду».

Однако папа все равно сомневался, что у вас хватит таланта для поступления в театральный. Или он считал, что там нужны связи?
Евгения: «Думаю, в душе он считал меня самой лучшей, красивой и талантливой, просто боялся перехвалить и мне выдавал какой-то „сухой остаток“. Не хотел, чтобы я строила воздушные замки, а потом испытала сильное разочарование. Когда разбиваются мечты, это очень больно. Поэтому папа заранее меня настраивал, что может быть и отрицательный результат — я не поступлю. Конкурс действительно был огромный — приезжали ребята со всех концов России, среди них действительно были очень талантливые, просто самородки. Но для меня желание стать актрисой не было каким-то сиюминутным. Я понимала, что хочу именно такую жизнь, и, если провалюсь на экзаменах, стану поступать на следующий год. Пожалуй, эта рассудительность, привитая папой, осталась во мне до сих пор. Если предстоят какие-то серьезные пробы, я заранее готовлю себя к тому, что могу их не пройти, и это не станет концом света. Ну, а если все сложится — будет подарок судьбы».

Это как называют людей, которые настраиваются на худшее?
Евгения: «Не могу сказать, что я пессимистка. Мне кажется, нужно соблюдать некий баланс: рассчитывать на лучшее, но и готовить себя к худшему, адекватно взвешивать возможности. А еще успех в нашей профессии — это не только талант, но и дело случая, удачи, везения. Важен и твой типаж. Есть актеры — „герои нашего времени“, их лицо, что называется, востребовано моментом. И человека начинают снимать, постоянно куда-то приглашать. Но надо отдавать отчет, что этот успех, возможно, не будет постоянным, и подходить ко всему с холодной, трезвой головой. Очень часто происходит так, что люди жертвуют всем ради профессии, а она такая… неблагодарная. Думаю, что спокойно отнесусь к отсутствию ролей, если такое вдруг случится, потому что для меня на первом месте моя семья, дочь. И я не сойду с ума, не сопьюсь от горя из-за того, что про меня забыли, никуда не зовут».

А некоторые действительно сходят с ума, актерская профессия как наркотик.
Евгения: «Я очень хорошо это понимаю и чувствую сама. После родов у меня был довольно большой перерыв, я нигде не снималась и думала, что, может, уже и не вернусь в профессию. С одной стороны, мне нравилось находиться дома, заниматься с ребенком. С другой стороны, была тоска по работе, по ролям. Как-то грустно становилось при мысли, что никогда уже не выйду на сцену, не сыграю в кино».

Мне кажется, вы не очень амбициозны…
Евгения: «Думаю, будет нечестно сказать, что я не амбициозна. Это нормальное для артиста желание: быть узнаваемым, знаменитым. Не в этом глупом понимании: ах, меня узнают на улице, я звезда. Известность означает, что твою работу отметили, запомнили. Разве не для этого мы стараемся, выкладываемся в профессии?»

У вас хорошие роли второго плана: комсомолка Катя в «Стилягах», учительница-немка в фильме «Географ глобус пропил». Но вам, наверное, хочется играть главные роли?
Евгения: «Я всегда за то, чтобы играть свое. Если сценарию ты подходишь на роль второго плана, а не на главную, ничего не поделать. И еще вопрос, что выгоднее. Иногда роли второго плана оказываются гораздо более яркими. У меня есть главные роли в других фильмах, сериалах. Что касается „Географа“, то в таком фильме удовольствие сняться даже в эпизоде. Все совпало фантастически: умный, замечательный роман, который решили экранизировать, режиссер, прекрасная актерская команда. Поэтому, когда мне предложили сыграть учительницу Киру Валерьевну, я была счастлива. В „Оттепели“ у меня всего один эпизод, зато какой! (Сериал начинается со скандала и выяснения отношений, после чего героиня Евгении Брик голая сидит на лавочке у подъезда и курит. Сцена длится семь минут. — Прим. авт.). Вообще я не делю роли на главные и не главные, важнее, что представляет собой проект, куда тебя приглашают. И естественно, читая сценарий, выбираешь что-то более интересное. У Валеры я снималась три раза в жизни, и все время это были роли каких-то обделенных несчастных женщин, которых не любят, которые сами себя навязывают. Комсомолка Катя просто не могла понять, как ей, активистке и такой правильной девушке, предпочли какую-то девицу аморального поведения. В „Оттепели“ моей героиней просто воспользовались — покрутили роман и выбросили за ненадобностью. Тая в „Тисках“ тоже нелюбима… И такое состояние, такие переживания мне очень интересно играть, особенно потому, что в личной жизни у меня все хорошо».

А почему муж предлагает вам такие роли, не спрашивали?
Евгения: «Я так рада, когда Валера приглашает меня в свои картины, что не задаю вопросов. Я готова хоть кого сыграть. (Смеется.) Спасибо, что вообще позвал. Он ведь редко снимает одних и тех же артистов, и только тех, кто стопроцентно подходит на роль. Таков его принцип. Поэтому всегда есть пробы, кастинг. И это страшная ответственность для меня. Я на пробах в Голливуде так не нервничала! Валера для меня все: гениальный режиссер, замечательный человек. И когда я думаю, что вот сейчас что-то делаю не так, и все это увидят… ужас!» (Смеется.)

Он, наверное, как ваш папа — часто критикует и не говорит, какая вы талантливая.
Евгения: «Нет, наоборот. К сожалению, Валера не был знаком с моим папой. Мне было семнадцать, когда тот ушел из жизни: у него обнаружили опухоль. Но когда я рассказывала мужу, каким строгим был со мной отец, он заметил: „Наверное, с дочерями стоит вести себя мягче. Девочке надо говорить, что она самая умная, красивая“. И он не только нашу Зою постоянно хвалит, но и свою старшую дочь. Но я благодарна папе: он привил мне трезвость ума. Я и так по натуре слишком открытый и доверчивый человек. А в нашей профессии надо четко понимать: то, что вокруг друзья, только кажется на первый взгляд. На самом деле все очень заняты собой и с завистью относятся к чужому успеху. Не хочу сказать, что я особенная, у меня тоже возникают подобные чувства, просто, как я уже говорила, у меня со временем выработалось спокойное отношение к профессии. Конечно, в институте я этим горела, все принимала близко к сердцу. Замечания Олега Павловича Табакова могли перевернуть мою жизнь. (Смеется.) А по-другому невозможно. Если бы уже тогда, в студенческую пору, было расслабленное состояние, я вряд ли бы чего-то добилась. Папа, конечно, был очень рад, что я сама сдала экзамены и поступила на курс к самому (!) Олегу Табакову».

Учиться вам нравилось?
Евгения: «Да, актерская среда поглощает целиком и полностью. Ты этим живешь. И курс становится всем, что у тебя есть на данный момент. Конечно, потом все эти люди рассеиваются, у каждого своя жизнь, вы редко встречаетесь. Недавно, будучи в Москве, я созвонилась с однокурсницами, мы сидели в кафе, общались, вспоминали. Оказывается, уже столько лет прошло с окончания института, а все как вчера».

В Лос-Анджелесе у вас сложился круг общения?
Евгения: «В основном это друзья Валеры, которые уехали в Америку много лет назад. Так сложилось, что общаемся мы по большей части с русскими. У нас своя „коммуна“. (Смеется.) В чем-то это плохо: у меня нет практики английского языка. Там люди, изголодавшиеся по общению: когда кто-то новый из России приезжает, они „набрасываются“ на него, чтобы узнать новости, что там на родине далекой происходит. Смотрят русские каналы, следят за премьерами русских фильмов. Если я где-то снимаюсь, они спрашивают, когда выйдет картина, с нетерпением ждут, чтобы потом обсудить».

Читала, как вы рассказывали про свою американскую жизнь: вместо того, чтобы ходить по киностудиям, вы наслаждались солнцем, океаном…
Евгения: «Сейчас уже изменилась ситуация: у меня появился агент. Причем я не искала его специально. Снималась в Москве у ирландского режиссера Джонни О’Рейли в фильме «Москва никогда не спит» — это такая увлекательная история, состоящая из нескольких новелл. Собралась интернациональная команда, и на съемках я познакомилась с очень грамотным английским агентом, который взял меня под свое крыло. Так что у меня началась насыщенная профессиональная жизнь, я встречалась с большим количеством английских и американских режиссеров, была на пробах, и у меня есть уже несколько серьезных проектов. Но ехала я в Америку не за карьерой. Если ставить вопрос так: я не уеду отсюда, пока не получу роль в голливудском кино, лично у меня сразу начинается отторжение. Это значит, я должна полностью подчинить свою жизнь этой цели: каждое утро начинать с того, чтобы делать мейкап, накручивать волосы и идти на кастинг. А когда более расслабленное отношение, все само в руки идет: благодаря счастливой случайности я встретила нужного человека. А до этого четыре года была просто женой и мамой. И было довольно смешно, что, находясь в центре мирового кинематографа, каждый день проезжая мимо киностудий, я не делала никаких попыток «штурмовать эту крепость». На самом деле я просто не понимала, как туда подступиться, что нужно сделать? Взять диск со своим фильмом и стучаться в двери? Я не знала, как себя «протолкнуть». Хотя мне говорили: «Это ты зря, надо обзванивать агентства…»

Или надевать красивую шляпу и задумчиво расхаживать возле киностудии…
Евгения: «Да. (Смеется.) Некоторые думают, что, вращаясь в компании режиссеров, можно завести полезные знакомства, обратить на себя внимание. Я много лет живу с Валерой. Нас окружают люди, которые вершат актерские судьбы. Но я никогда не ощущала, что могу за счет дружеских связей сделать свою карьеру. Это невозможно. Иначе встречаясь с людьми и сидя за общим столом, ты будешь не наслаждаться приятным общением, а только и думать о том, чтобы кому-то понравиться. Я считаю, есть профессиональная сфера и личные отношения. Бывает, что это пересекается: кто-то посмотрит — да вот же Женя, идеально подходит на роль! Но нечасто».

Лос-Анджелес для вас — своего рода дача в восьми тысячах километрах от Москвы?
Евгения: «Дача — это сильно сказано! Мы живем там больше ради дочки. Она родилась в Лос-Анджелесе. Океан, солнце, дружелюбные люди — все ей там очень нравится. Но я не хочу, чтобы Зоя стала „американской девочкой“: дети быстро адаптируются, проникаются этой культурой, начинают говорить по-английски (он проще) и забывают русский. Я не хочу, чтобы так произошло с нашей дочерью. Дома мы общаемся на русском, приезжая в Москву, я показываю ей какие-то места любимые, которые мне самой дороги. Зоя привыкла, что в Лос-Анджелесе все улыбаются, спрашивают: „How are you?“ — и это не фальшивое участие, а некий знак уважения, вежливости. И здесь она пытается вести себя так же — здоровается с людьми в метро. Самое интересное, что многие откликаются. Просто у нас не так много солнца, поэтому мы немного мрачноваты».

Думаете, поэтому?
Евгения: «Наверное, и менталитет другой. Но все-таки я думаю, что это особенности жизни в мегаполисе. Нью-Йорк очень похож на Москву. Та же отчужденность, замкнутость, на светофоре все так же „расческой“ переходят дорогу навстречу друг другу. Лос-Анджелес в своем роде уникален — при том что там кипит работа, в этом прибрежном „курортном“ городе царит атмосфера благополучия, там люди просто пропитаны витамином D. Но я люблю и Москву, я здесь родилась, здесь мои родные. Я четко вижу плюсы и минусы существования там и здесь, и идеальный вариант для меня — жить на две страны. Но не для ребенка. Зоя пойдет в школу, и мы должны принять какое-то решение».

Она сама где хочет жить?
Евгения: «Когда мы после летних каникул приехали в Лос-Анджелес, Зоя сказала, что в Москву больше не вернется. И мне это, конечно, не очень приятно слышать. Начальная школа в Америке гораздо слабее, чем в Москве, зато потом есть возможность поступить в лучшие университеты мира. Еще один важный момент: у дочери абсолютный музыкальный слух. Она может спеть любое классическое музыкальное произведение, любого композитора — Моцарта, Берлиоза, Вивальди. Маленькая, она часами смотрела, как играет оркестр. Такое не заставишь делать специально, искусственно не привить ребенку любовь к классической музыке. Сначала я думала, что я просто сумасшедшая мать, которой кажется, что у нее гениальный ребенок, но потом мои друзья, среди которых немало профессиональных музыкантов, стали обращать внимание на способности Зои: «Женя, до пяти лет ребенок не может даже тональность держать. А она в два года пропевает целиком вальс Шопена!» Я понимаю, что такой талант надо развивать. Сама дочка говорит, что хочет играть на виолончели. Это тяжелый струнный инструмент, не только в плане веса. (Смеется.) Пока мы решили начать с фортепьяно, а дальше посмотрим.

Я знаю, как в Москве устроить музыкальные занятия дочери, чтобы она попала в хорошую школу, к хорошим педагогам. У меня в Москве немало друзей в этой сфере. Как это организовать в Лос-Анджелесе, я пока не понимаю. Но, конечно, самое главное — чтобы у дочери было полноценное детство. В Москве, вследствие того, что оба ее родителя известные люди, Зою ждут неизбежные ограничения. Боюсь, что она окажется в изоляции: дом, машина, частная школа, небольшой круг друзей, ресторан, куда мы выбираемся по выходным. Я хочу, чтобы она росла, как я. Знала что-то еще помимо того, что ее мама актриса, а папа режиссер. Одни из моих ярчайших воспоминаний детства — как я ездила в гости к бабушке с дедушкой в плацкартном вагоне и слушала истории совершенно незнакомых людей, которые угощали меня конфетами. Вот это и есть та самая настоящая жизнь, которую мне бы хотелось для своей дочери".