— Сергей Леонидович, начну с вопроса о не сыгранных ролях. Актеры часто говорят о том, что хотели бы сыграть в жизни такую-то роль, но не получилось. У вас есть такая роль, которую вы не сыграли, но хотели бы?
— Я никогда в жизни о конкретных ролях не мечтал и не мечтаю. И никогда не было такого, чтобы ходил и приговаривал: «Боже мой, годы идут, Гамлета, Гамлета». Когда-то давно у меня в институте был монолог Мити Карамазова, я так хотел его сыграть, но не ходил и не жил с этим каждый день. Также как я хотел в свое время сыграть Лопахина. Проходит какое-то время, в театр приходит Фокин и говорит мне: «Мы будем делать Карамазовых, и ты будешь играть старшего брата». Потом проходит еще какое-то время, и Галина Волчек решает восстановить «Вишневый сад» и дает мне роль Лопахина. И вот это уже превратилось в своего рода суеверие. Я не мечтаю конкретно ни о чем, но все равно получаю. И главное для меня — роль не должна отличатся метражом. Имея в своей кинобиографии большие и маленькие проекты, могу спокойно завтра согласиться на роль одного съемочного дня. Вопрос только в одном, чтобы была роль. А иногда приносят сценарий и говорят: «Вот тут целы× 25 съемочных дней». Читаю, а роли там нет. Но отвечая на ваш вопрос, скажу — есть еще несыгранные роли.

— Вы создали много интересных характеров, образов, какая роль далась труднее всего?
— Так чтобы труднее всего, наверное, то, что мне не нравилось. Моя фильмография насчитывает более ста с лишним картин. Я не кокетничаю, но если мне нужно честно ответить за те фильмы, которые не стыдно и которые являются частью моей жизни то, наверное, хватило бы пальцев на двух руках, потому что хороших ролей не бывает много. Иногда, по неопытности, соглашался на то, на что не нужно было соглашаться, иногда соглашался ради того, чтобы зарабатывать деньги. Это сейчас я могу прочитать сценарий и сказать: «Спасибо большое, но это меня не трогает». А было время, хватался за все, одновременно снимался в пяти картинах, и это не приносило никакого опыта и радости. Но все-таки я их все люблю, они все мои родственники, какие-то — очень близкие, а какие-то подальше, о каких-то вообще не хочется вспоминать.

— А Владимира Путина сыграть смогли бы? И почему вы не любите говорить о политике?
— О политике я не говорю ни слова не потому что боюсь или опасаюсь, а потому что с гоголевских времен основной проблемой в нашей стране является проблема человека не на своем месте. Поэтому если я начну всерьез говорить о политике, значит, мне нужно будет бросить театр «Современник» и заниматься только этим. А сыграть Владимира Путина я не смог бы просто потому, что я не подхожу под его типаж, хотя в руках гениального Чарли Чаплина может и смог бы. В этом-то и есть «чудо театра».

— Какую роль вы считаете наиболее удачной?

— Мне повезло попасть на картину к Валерию Тодоровскому «Любовник». Сейчас всех кого попало запихивают в строй при помощи слова «гениальный», но Олег Иванович, с которым работал на этой картине, находился в этом строю по праву. Он на самом деле был великим, и я помню первый съемочный день. Когда отыграли сцену, Янковский аккуратно сделал мне не замечание, а подсказку: «Ты лучше вот так повернись и скажи мне это через плечо». Я так и сделал. Буквально через полчаса он меня отозвал на перерыве и сказал: «Гармаш, если ты думаешь, что в этой картине буду подсказывать тебе только я, а ты мне ничего не будешь говорить, то мы уже завтра с тобой не будем разговаривать. Понял меня?» И так мило улыбнулся. Это была не шутка, он создал между нами атмосферу без всякого панибратства, но у меня на второй день было ощущение, что я снимаюсь со своим старым другом. После этой картины мы действительно стали очень большими друзьями, поэтому считаю, что и роль, и дружба с Янковским было подарком судьбы.

— Мне очень понравилось, как вы сыграли у Павла Лунгина в фильме «Бедные родственники». Скажите об этом несколько слов.
— Я давно был знаком с Лунгиным, но никогда у него не снимался. Он все время обещал со мной поработать, но не снимал. И вот его ассистенты вызывают меня на пробы. Лунгин, увидев меня на пробах, вдруг сказал: «Гармаш, я тебя не вызывал. Надеюсь, что мы не поссоримся, но ты на роль не подходишь. Посмотри на себя, какой ты еврей?»
Я отвечаю: «Павел Семенович, давай ради проформы, раз я уже приехал, попробуй меня». Он согласился. Тогда у меня волос на голове было больше, мне быстро завили кудряшки, художницы нашли мне майку, пиджак, создали образ. Вошел в кабинет к Лунгину, он упал под стол и сказал: «Гармаш, ты утвержден».

— Сергей Леонидович, и последний вопрос. Вы иногда устраиваете творческие вечера, вам нравятся встречи со зрителями, на которых вам напрямую задают вопросы, а вопросы бывают разные. Случается такое, что не складывается разговор?
— Разговор чаще всего может не сложиться во время интервью, потому что когда даешь интервью, ты всегда ограничен временем, иногда смущен вопросами, иногда не стыкуешься с тем человеком, с которым разговариваешь. А когда общаешься вживую, видишь глаза зрителей, всегда есть желание говорить откровенно. Мне это нужно не для того, чтобы срывать комплименты, а для того, чтобы лучше понять современного зрителя. Но если что-то пошло не так, бывают разные ситуации, на этот случай есть такая байка. У меня был знакомый композитор, с которым я дружил, познакомились на фильме «Отряд». Он рассказывал, как работал аккомпаниатором у Николая Афанасьевича Утесова. На сцену выходил Утесов с песней «Три танкиста, три веселых друга» и говорил: «Здрасьте. Я играл в кино бравых парней, да что там говорить, обратимся к экрану». Включали ролики. Потом опять выходил Утесов и говорил: «Но я играл не только бравых парней, я играл и боевых генералов и простых солдат, что там говорить, обратимся к экрану». И еще 20 минут шли ролики, потом включали еще 20 минут какой-то нарезки, и опять выходил Утесов и пел «Три танкиста, три веселых друга». Говорил: «До новых встреч на экране» и покидал сцену под бурные аплодисменты. Так что у артистов много приемов…