«Некоторые мои песни сложноваты для большинства»

— Судя по участившимся появлениям в прессе и на телевидении, вы возвращаетесь. Как это происходит?
— В данный момент я очень плотно работаю над своей новой пластинкой, параллельно еще участвую в ряде проектов, один из которых — третья часть проекта «Нечетный воин» группы «Би−2». Я участвовал в записи двух композиций для этой пластинки — песни «Далеко», которую мы исполнили совместно с Линдой, и песни «Касаясь земли», которую мы записали втроем — я, группа Brainstorm и «Би−2». Во время записи мы не встречались друг с другом. Записывались по-отдельности на своих студиях, сводилось это все где-то в Англии, инструменты записывали по разным квартирам-студиям. Это такая интерактивная работа, и она не отвлекает меня от создания пластинки.

— Насколько я знаю, с «Би−2» вы сотрудничаете не в первый раз. А с кем еще вы хотели бы поработать?
— Есть исполнители, голоса которых и отношение к миру совпадают с моими. Например, мне очень нравится алтайская группа «Хун-хурту». Мне вообще импонирует так называемый «музыкальный шаманизм». Здорово, что они используют не только традиционные народные инструменты. Например, человек приходит на стройку, берет какие-то пластмассовые трубки и из них делает очень крутые дудочки. Это очень близко к музыкальным первоисточникам. На концертах «Хун-хурту» у меня, признаюсь, постоянно текут слезы. Это слезы радости. Из той же серии, только более «попсового» склада — это Инна Желанная. Очень нравится ее голос и музыка, которую она делает. Еще могу выделить Земфиру и Агузарову, но у них очень похожие голоса, они у меня где-то в одной голосовой субстанции находятся, тембральной. Из современных исполнителей эти две певицы, на мой взгляд, самые интересные. Еще приходят в голову исполнители вроде «Арабских жеребцов», но это полный андеграунд, экспериментальная музыка, некоммерческая. Поэтому она вряд ли будет интересна кому-то из читателей вашего журнала. (Смеется.)

— Есть ли что-то такое в творчестве, чего бы вы не стали делать?
— Ну, если мне что-то не нравится, я это просто не делаю. Я не стараюсь всем угодить. Поэтому, возможно, меня и не видно везде. Мне нравится быть чем-то эксклюзивным, чем-то таким, за чем нужно побегать, поискать. (Смеется.) И когда ты это находишь, ты получаешь удовольствие еще большее, чем когда тебе это на блюдечке с голубой каемочкой приносят. В качественной музыке обязательно присутствуют какие-то подводные камни. Например, чтобы мои песни расслушать (ну, 90% моих песен), их нужно послушать не один раз. Некоторые мои песни, наверное, сложноваты для большинства… Их сложно принять, когда в твоей жизни ничего не происходит. Сложно понять, когда ты идешь по проторенной тропинке, и у тебя такие, как у лошадки, шоры — ни влево, ни вправо. Я описал таких (или почти таких) персонажей в песнях «Три слова», «Маленькая лошадка», «День как день». Но большинство моих песен не об этом.

— Одна из самых ваших популярных песен — «Сиреневый мальчик». Говорят, вы, написали ее, поставив рекорд по скорости?
— Помню, у меня было отличное настроение в тот день. Я жил тогда в Царицыно, было лето. Мы приехали с репетиции домой с ребятами, нечего было поесть, кто-то пошел в магазин… И вот пока кто-то ходил в магазин, я написал песню. (Смеется)

— Вы все песни пишете, пока кто-то в магазин бегает?
— Не всегда, но в основном стараюсь побыстрее написать песню, чтобы интерес к ней не пропал. Если я затягиваю, песня может попасть «в стол» очень-очень надолго. Была вот песня «Маленький Иисус» (ну, и сейчас есть, она на «Занозе» вышла), первый ее куплет я написал в 1991-м году, а второй — в 2001-м. Так бывает.

— Бытует мнение, что такие яркие тексты как, например, «Сиреневый мальчик», трудно написать будучи не «под чем-то»..
— Если людям нужно что-то принять, чтобы что-то написать, это их личное мнение, у них вот такая концепция. На самом деле я люблю писать песни «на чистяках». И играть концерты, и в студии записываться. Меня «прет» не по-детски и «уносит» хлеще, чем любая какая-нибудь синтетическая психоделика или еще что-то… И я в этом состоянии «купаюсь», я могу его контролировать, менять направление, собственно говоря, я — хозяин этой ситуации. Мне это очень нравится, я научился этого добиваться. Я понимаю, что это очень сложная практика, но это возможно. Я представляю тот тип музыкантов, которые создают музыку, которая сама по себе работает как наркотик.
Но, если честно, в новом альбоме будет несколько вещей, которые я написал в алкогольном угаре. История такая: мне нужно было срочно куда-нибудь свалить, и я впервые поехал на «все включено» в Египет. Это был мой первый и последний эксперимент со «все включено», мне дико не понравилось. Я там постоянно бухал. И написал несколько песен, которые вошли в мою новую пластинку. Не буду говорить, какие именно из них. Когда альбом выйдет, мы устроим конкурс «Какие из этих песен были написаны в алкогольном опьянении?». (Смеется.)

— А вообще, рок-музыкант может творить на трезвую голову?
— Не то чтобы писать «без этого» невозможно, скорее здесь влияет график жизни. Когда ты каждый день играешь концерт, переезжаешь из города в город, у тебя постоянно интервью, эфиры, записи, встречи с людьми, тусовки… Понятное дело, алкоголь и наркотики в избытке, и большинство, в общем-то, ломается. Люди слабые. Наркотики — для слабых. И музыканты — такие же люди абсолютно. И они подвержены этой теме, потому что они взаимодействуют с тонкими материями, они воспринимают все намного ярче, сложнее и ближе к сердцу, скажем так. И утопить себя в вине или забыться в наркоте — проще всего. Занюхал — и полетел, у тебя открывается десять дыханий, или еще что-то… Сутки раздвигаются на нереальное количество часов. Но за все нужно платить, и рано или поздно начинаются жесткие проблемы. И если ты не умираешь до тридцати, то с этими проблемами надо как-то существовать. У меня всегда было стремление к раскрытию внутреннего потенциала, и сейчас это у меня естественным путем происходит. Я постоянно открываю в себе новые грани, перехожу на новые уровни. От этого я сейчас получаю удовольствие.

«Мне часто предлагают сняться в ток-шоу с колдунами»

— У вас был опыт работы в театре, в спектакле «Нирвана». Как вы туда попали?
— Юра Грымов предложил сыграть Курта Кобейна. Я могу очень хорошо играть, и мне всегда это было интересно. Но если концепцию кино я понимаю, в клипах своих я немножко в это погружаюсь, то в театре уже более первобытная эстетика, здесь ты должен держаться от начала и до конца действия. Никаких дублей, возможности переписать, переснять, переозвучить. Это похоже на концерт, но также и отличается от концерта абсолютно. Не факт, что я буду продолжать играть в театре на профессиональном уровне, но, возможно, приму участие еще в каком-нибудь спектакле, да не в одном. Но пока мне хочется музыку записывать.

— Я заметила, вы очень любите тему мистики. В вашей жизни происходит что-то мистическое?
— Да постоянно! Мне часто предлагают сняться в каких-то ток-шоу со всякими магами, колдунами. Но я, честно говоря, отказываюсь, потому что это все-таки очень тонкая материя, ее легко «порвать». Если ты не знаешь, с чем имеешь дело, очень легко «нарваться». Причем настолько серьезно, что ни один маньяк с этим не сравнится. Это очень личное, и если ты занимаешься мистикой, ты никогда не будешь это афишировать или экспериментировать на людях. И тем более подвергаться внедрению в твое пространство людей, которых ты не знаешь. Есть люди, которым я доверяю, которые в этой области серьезные специалисты. Но общаться с «признанным» профессионалом, которого я не знаю и чья энергия мне не знакома, я не буду.

— А сами вы хотели бы сняться в мистическом фильме?
— Я снял такой клип на песню с новой пластинки — «Паническая атака». Это такой мини-фильм вполне мистический. Я там играю несколько ролей, и некоторые роли немного… инфернальные. (Смеется)

— В одном из интервью вы сказали, что любите говорить о сложных вещах условно-простым языком. Что это за вещи?
— Любовь, например. Она ведь очень парадоксальная — может быть и конструктивной, и деструктивной. Благие намерения могут быть как позитивными, так и негативными — в том случае, если человек берет слишком большую опеку над кем-то. Отцы и дети, смерть и жизнь — это все сложные вещи, они не однобоки. И такие вещи мне нравятся, я люблю в них «купаться». Космос, другие измерения, черные дыры, медитации — это все забавные истории, о которых интересно говорить. Музыка, опять же… В общем, любая энергетически емкая вещь меня привлекает. Если это интересно, мне хочется это попробовать и заглянуть дальше того, что лежит на поверхности. А если я чего-то не понимаю, мне хочется в этом разобраться.

— Найк, а какой самый безумный слух вы о себе слышали?
— Что я от героина умер. Люди даже приходили на концерт, видели мою афишу: «Ого, еще живой до сих пор?! Круто, надо сходить!». Еще то, что я женился на Алсу.

— Найк, вашей дочери Виктории уже 9 лет. Как она смотрит на то, что ее папа — известный музыкант?
Отлично смотрит. Уже пишет свои песни. Недавно она написала песню с куплетами и припевом, прямо как надо. И действительно, очень грамотно построено все — с рифмами, со всеми делами. Я у нее поправил только одну строчку, пару фраз и то — просто поменял слова местами. Она и поет неплохо, рисует клево. Хочет стать певицей, я так понимаю. Это у нее история новая — раньше хотела быть художницей. Я на студию ее возил записываться, ей понравилось. Недавно ее попросили спеть на День учителя в школе. Я написал ей песню «Первая учительница». Сделали аранжировку, и они с мамой спели. Вообще мы с друзьями рассматриваем возможность написания цикла детских песен, либо целую пластинку с детскими песнями сделать. Бегемот из группы «ХЗ» пишет детские песни, его дочка их поет иногда, я вот написал несколько вещей, и Дельфин на эту тему подумывает. Это забавная история. Дети — это здорово, и детских песен сейчас очень мало, все, в основном, старые. Они, конечно, хорошие, но дети уже другими стали.

Ирина Левкович