Пожалуй, ни один из фильмов Клима Шипенко не вызывал столько обсуждений, как «Вызов». Еще бы, ведь съемки велись в том числе и в космосе. Близится премьера — а мы поговорили о том, как ощущает себя сам творец.

— Клим, сразу после полета вы говорили, что жизнь для вас разделилась на до и после. Почему?

— Ну как — такое глобальное событие, к которому мы долго готовились. Это большая галочка в моей жизни, немногим людям посчастливилось побывать в космосе за всю историю его освоения. Мы с Юлей Пересильд получили невероятный опыт существования в состоянии невесомости. Двенадцать дней мы провели на МКС — и это было как во сне. Оказывается, человек может летать! (Улыбается.) Можно сказать, воплотилась моя детская мечта — как и многие мальчишки, я мечтал быть космонавтом. Мы получили новую энергию, новый ракурс, другой взгляд на Землю, на Вселенную — и это изменило наше ощущение себя в ней. Много причин, чтобы жизнь разделилась на до и после.

— В космосе у вас возникло ощущение собственной значимости или, наоборот, песчинки в бесконечной Вселенной?

— Конечно, песчинки. Земля, которая открылась нам из окна иллюминатора космической станции, показалась маленькой, хрупкой — и при этом воспринималась единым целым, миром, не разделенным границами. Было чувство, что ее можно охватить целиком за полтора часа. И так и было. За день мы облетали земной шар шестнадцать раз. Сильно отличались ожидания и реальность? На самом деле они сошлись. Я много знал, слышал о космосе, изучал эту тему еще задолго до того, как мы начали космическую подготовку. Поэтому совсем уж неожиданностей не было. Я примерно представлял себе ощущения в состоянии невесомости — мы отрабатывали ее в самолете на земле. Разница заключалась в том, что в самолете это двадцать пять секунд за одну горку, а там беспрерывно.

— Юлия Пересильд рассказывала, что вы сняли сцены, которые изначально не были запланированы, вдохновение пришло.

— Да, вы увидите их в фильме, в основном они связаны с жизнью Юлиной героини на станции. У космонавтов было все очень плотно по графику, мы же располагали временем и сумели дополнительно снять какие-то атмосферные кадры, полеты. Мне удалось сделать много потрясающих видов Земли с МКС, саму станцию — все это вошло в фильм.

— Сейчас, спустя время, какое ваше самое яркое воспоминание?

— Невесомость, состояние парения в воздухе, полета. Оно уникально, его не повторить на Земле, не имитировать никак. И сами съемки на МКС — это совершено иной профессиональный опыт. Обычно мы снимаем кино по-другому, съемочная команда — это шестьдесят человек минимум, каждый выполняет свою работу и вносит вклад в общее дело. А там нас было всего пятеро: я, Юля и трое космонавтов. И бывало, что все они находились в кадре. Приходилось все делать самому — вспомнился опыт студенческого кино. (Улыбается.) Но при этом оно снималось в космосе. И это тоже сейчас воспринимается как нечто невероятное. Даже не верится, что все на самом деле происходило со мной. Как один большой сон. Очень хочется этот опыт повторить.

Юля говорила, что она очень волновалась перед отъездом, ее родные тоже. Она даже оставила прощальное письмо дочерям. Вы, мужчина, наверное, не так эмоционально все проживали. Тем не менее присутствовал какой-то страх?

— Нет, страха я не ощущал, было волнение, трепет перед выполнением сложной задачи, хотя я их люблю. (Улыбается.) Писем я не писал, но перед полетом серьезно, по-взрослому поговорил со своим старшим сыном. Я оставил завещание, мы все обсудили с Соней. (Жена Клима, актриса и режиссер Соня Карпунина. — Прим. авт.) Родные понимали, что риск есть, но он сравнительно небольшой. Гораздо рискованнее ездить на авто по Москве в гололед — здесь больше шансов не вернуться живым, чем полетев в космос. Тем не менее разговоры на эту тему были.

— Отговорить вас не пытались?

— Нет, конечно. Они понимали, насколько это значимая история, видели мой азарт. Но переживали, разумеется. Дочь Клементина больше всех. И на старте, когда я ее увидел, она плакала. Причем было видно, что она сильно расстроена. У нас очень близкие, нежные отношения, я ее очень люблю, это моя единственная дочь. Потом, когда я прилетел и мы увиделись, я стал ее расспрашивать, что же ее так огорчило. И она призналась: «Я думала, когда ты вернешься, мне будет уже пятнадцать лет». А ей на тот момент было семь. Откуда она узнала про эту теорию относительности времени, не знаю.

— Просила взять ее с собой?

— Да, но я сказал, что в этот раз не получится, надо сначала самому посмотреть, слетать «на разведку», а в следующий раз обязательно. Привез ей сувениры из космоса. У всех моих близких и друзей есть вещи, которые летали со мной.

Клементина уже актриса, она снимается в кино, но, как я понимаю, в этом фильме вы не задействовали никого из своих родных. Это осознанно?

— Да, почему-то так получилось, что я никого не снял: ни дочь, ни маму, ни Соню. Обычно я стараюсь это делать. И не потому, что в данном случае это было каким-то сознательным решением. На самом деле я хотел снять Клементину, но перед съемкой она заболела, пришлось ее заменить. Для Сони не нашлось подходящей роли. У меня есть фильмы, в которых мои родные не участвуют. Но это не исключает возможности для них в будущем.

— Почему выбор пал на Юлию Пересильд?

— Она хорошо попробовалась и прошла медкомиссию, иных причин не было. Претенденток было много, тысячи актрис мне присылали пробы, читали письмо Татьяны к Онегину, Юля тоже его читала. (Улыбается.) По здоровью она оказалась одной из самых сильных, таких мужчин мало, как она. Космическая медкомиссия специфическая, и очень много факторов, по которым можно ее не пройти.

— Вы до этого не работали вместе. Наверное, космическое путешествие вас сильно сблизило?

— Да, до этого проекта мы друг друга не знали. Но можно сказать, пройдя через такое испытание — и успешно, мы стали родными людьми. Подобный опыт не может не сближать. Я думаю, это близость на всю жизнь, так же, как и с космонавтами Антоном Шкаплеровым, Олегом Новицким, Петром Дубровым. У нас сложился такой маленький дружный коллектив, который выполнил большую задачу.

Сейчас вы уже смонтировали фильм, готовитесь к премьере. Довольны итогом?

— Я никогда не бываю полностью, на сто процентов доволен своей работой. И достаточно критичен по отношению к себе. Всегда есть ощущение, что можно было что-то сделать талантливее, лучше. Но в данном случае могу сказать, я выложился по максимуму — в тех обстоятельствах, с тем опытом и подготовкой я сделал все, что мог. В этом смысле я честен перед собой и другими.

— Как реагируете на злые языки, на разговоры о том, зачем были потрачены такие огромные средства на этот фильм и нужен ли он вообще?

Я ни с кем не дискутирую, стараюсь на подобные высказывания не обращать внимание. Есть люди, у которых такое мнение, — пусть с ним и живут. На самом деле у меня просто нет на времени на то, чтобы вступать в полемику и что-то кому-то доказывать. В целом насколько болезненно вы воспринимаете критику? Не остро. Я все про себя знаю, могу сам себя раскритиковать. У меня нет иллюзии, что все, что я делаю, идеально. Но вы видите рост, прогресс по сравнению с вашими первыми фильмами? Конечно, за эти годы я набрался профессионального опыта. Опыт — это очень важная вещь. Он помогает во многих ситуациях, в том числе в решении проблем, которые возникают на съемках. Хочется верить, что тот талант, который был у меня изначально, раскрылся. Я сам вижу собственный рост, и хотелось бы, чтобы он не остановился. Хотя, может, кто-то считает, что раньше я снимал кино лучше.

— Юля призналась, что этот год не могла работать. А вы уже заняты новым проектом?

— Да, у меня идут съемки «Холопа−2», один блок был снят летом, и сейчас мы работаем над другим. Я продолжаю жить, это нормально, что несколько проектов идут параллельно. Не знаю, с чем было связано решение Юли. Возможно, она сильно выложилась, почувствовала, что ей нужна пауза. Я тоже выложился, но у меня возможность передохнуть возникла только на новогодних каникулах. Моя жизнь устроена так, что мне некогда отдыхать. Скажете, я трудоголик? Да.

— Вы сознательно так планируете жизнь, что работа занимает практически все ваше время?

— Моя работа — на самом деле это и мое хобби, она в удовольствие. И работаю я не только на съемочной площадке. Мыслительный процесс, связанный со сценариями, идеями фильмов, не прекращается ни днем, ни ночью. (Улыбается.) Много времени занимает и продюсирование, как такового рабочего графика у меня нет. Может, это и плохо, но пока так.

— С тех пор как появился еще один член семьи — ваш младший сын Павел, образ жизни все-таки изменился?

— Конечно, каждый ребенок привносит изменения в уклад семьи, в чем-то усложняя бытовую сторону, но это нормально. Проблем и забот, как и радости, становится больше ровно на одного ребенка. Все в пределах контролируемого удовольствия. Обычно старшие дети достаточно ревниво относятся к младшему ребенку, опасаясь, что большая часть внимания достанется ему. Надеюсь, этого не произошло. Мне близки мои сыновья, я их люблю, рад, что они у меня есть. Но с дочкой у нас совершенно особые отношения. Не я это придумал, многие подмечают, что для мужчины дочка — это принцесса, нежно и трепетно любимая.

— Как строятся ваши отношения с деньгами? С расширением семьи появился ли у вас азарт зарабатывать больше?

— Конечно, мне кажется, это нормальный азарт. Зарабатывать больше — это отличная цель, деньги дают ощущение свободы.

— Кто у вас дома руководит бюджетом?

— Я.

— А вы транжира или эконом?

— Что-то среднее, постоянно пытаюсь найти баланс. У меня есть материальные цели, которых я еще не достиг. Я не считаю, что все, что можно, уже заработал и купил.

— Начиная замысел какого-то фильма, вы пытаетесь просчитать его коммерческий успех?

— Нет, в первую очередь меня интересуют истории, а дальше уже подключаются продюсеры, с которыми мы сотрудничаем, и они анализируют, будет ли фильм коммерчески успешен. Во мне все-таки живет творец. Если в меня попадает какая-то тема, история, я начинаю с ней работать, остальное вторично. А истории и темы как приходят? Совершенно по-разному. Я никогда не знаю, откуда они появятся — что-то черпаю из книг, журналов, газет, иногда на создание фильма вдохновляют рассказы друзей. Иногда мне просто присылают сценарии, и они мне нравятся, я загораюсь идеей. У меня есть такие фильмы, когда идея была разработана не мной. Но меня она заинтересовала, и я понимал, что мне хочется снять это кино. Так что готового рецепта появления проектов у меня нет. Порой пытаешься поставить себе какую-то определенную цель, но не всегда это получается.

— С каким из фильмов вы испытывали наибольшие сложности?

— Самым сложным с технической точки зрения был «Салют−7». Мы не знали, как снять некоторые задуманные сцены, надо было придумывать решение. Я читал специальную литературу, изучал тему космоса, многое для себя узнал. Пришлось даже переписать сценарий. Было ощущение тотальных первопроходцев. Даже сейчас, когда мы снимали в космосе, оно было не настолько сильным. «Салют−7» — мой первый фильм с настолько большим бюджетом. В первый раз я ощущал такую ответственность, что в свою очередь добавляло стресса.

— Как вы относитесь к тому, что ваша жена Соня активно пробует силы в режиссуре? Сняла полнометражный фильм «Хочу замуж», он вызвал неплохие отклики.

— Она всегда их пробовала. Когда Соня чем-то занята, это прекрасно. Это значит, что у нее нет времени заниматься мной. (Смеется.) На самом деле я очень хорошо отношусь к ее работе. Я продюсер ее фильмов, посильно ей помогаю, что-то советую. В каком-то смысле у нас творческий тандем.

— Но вы можете что-то диктовать: лучше сделать вот так, а не иначе?

— Конечно, и я так часто делаю. В этом и заключается продюсирование. (Смеется.)

— Не очень ей повезло: муж еще и продюсер.

— Кто-то скажет, наоборот, повезло. Некоторые, я слышал, ищут мужа-продюсера.

— У вас близится юбилей — сорок лет…

— Да, близится, мне про это напоминают. Вас пугает цифра? Нет, я просто никак не могу осмыслить этот факт, для меня неожиданность, что время, оказывается, так быстро летит.

— Вы сорокалетнего человека как-то по-другому себе представляете, более степенного, умудренного жизненным опытом?

— Не то что я его как-то себе представлял, а он иначе сложился, я никогда не думал, что этот возраст вообще настанет. (Смеется.) Для меня это было еще дальше, чем космос.

— Можете вы себе позволить все то, что позволяли в юности?

— Легко! Я живу точно так же, как жил до этого, поэтому странно, что вдруг возникла такая цифра. (Смеется.) Я себя ощущаю внутренне лет на двадцать — двадцать пять. Но так же я ощущал себя и будучи подростком. Видимо, мой внутренний юноша не хочет меняться.

— У вас была бурная юность?

— Да. Что вы подразумеваете под словом «бурная»? «Секс, наркотики, рок-н-ролл»? Все это было и есть, кроме наркотиков. Их я не пробовал и не хочу. А все остальное — да. И продолжаю пробовать — даже космос попробовал. Научился летать на парапланах, катаюсь на сноуборде, покоряю горы, много путешествую. Это активная жизнь во всем ее разнообразии.

— Не появилось чувство осторожности?

Оно возникло, когда родились дети. Сейчас я стараюсь рисковать собой меньше. Если бы их не было, наверное, я бы был менее осторожен. Наверняка бы уже занимался бейсджампингом, прыгал с высоток, точно бы купил себе скоростной мотоцикл.

— Старший сын в этом смысле похож на вас?

Нет, он не похож, у него другой характер, более интровертный.

— Вы кажетесь уверенным в себе, цельным человеком. Эту уверенность родители дают, их воспитание?

— Не знаю, мне сложно выдать рецепт. Наверное, за что-то надо сказать спасибо маме, в основном воспитывала меня она. Отец жил в другой стране, с ним мы виделись редко. Поэтому особого влияния на меня он не оказывал. Были какие-то правильные мамины слова, ее поступки, круг друзей, интересы, хобби. Я играл в ЦСКА в баскетбол, у меня был жесткий тренер, который учил дисциплине, формировал волю, характер. Я эту внутреннюю цельность сам ощущаю, всегда знал, чего хочу, рано выбрал профессию, которой хотел заниматься.

— А в отношении своих детей у вас демократия или авторитаризм?

— У сыновей есть правила, а дочке можно все, что она пожелает. (Смеется.) Я ее очень балую и практически не ругаю. Сейчас такое время, непонятно, что говорить детям, на каких ценностях их воспитывать.

Я пытаюсь сам разобраться в этом времени, что делать и что говорить. Мне кажется, мы пока еще не сформулировали его для себя. Возможно, потом у меня появится возможность сделать какое-то творческое высказывание. Но должен пройти некий период переосмысления.

— Насколько остро вы реагируете, если близкие люди — жена, мама — высказывают противоположную точку зрения?

— Они не высказывают. Друзья — да, но я к этому нормально отношусь. Все наши точки зрения — это вопрос веры или убеждения. Не могу сказать, что вступаю в жесткие споры. Я могу поделиться своим мнением, но именно в формате: я думаю вот так, но это не значит, что ты дурак и должен поменять свои убеждения. Понятно, что есть абсолютные ценности, но в том, что происходит сейчас, мы каждый день пытаемся разобраться.

— У вас были жизненные кризисы?

— Были, да, и личные, и профессиональные. Но это не значит, что я должен был развалиться и умереть. Через них я прошел. Хотя не всегда казалось, что я смогу это сделать.

— Друзей у вас много?

— Да, мне повезло. Точно уверен, их гораздо больше, чем врагов.

— Но и враги есть?

— Наверняка какое-то количество есть. Некоторых я даже знаю в лицо. Думаю, сложно дожить до сорока лет и не нажить ни одного врага.

— При этом еще и быть успешным режиссером в нашей стране. Кстати, а вы себя таковым считаете?

— Наверное, по каким-то критериям, по которым люди оценивают успех в России, да. По моим ощущениям я пока еще этого не достиг.

— У вас есть кумиры в кинематографе?

— Мне многое нравится. Я стараюсь смотреть фильмы, чтобы быть в курсе новых трендов, достижений, веяний. Больше смотрю зарубежное кино. У нас появляются достойные проекты мирового уровня, но их пока не так много.

— Есть у вас стратегические цели? И, может, заглядываете в другие сферы деятельности?

— Целей полно! Что касается других сфер, я очень люблю архитектуру. Завидую людям, которые умею хорошо рисовать. Мечтаю об этом. Если бы у меня было больше времени, пошел бы учиться на архитектора. К сожалению, в сутках всего двадцать четыре часа.