Иван Бровин никогда не боялся перемен, даже когда нужно было начинать все с чистого листа. Так произошло и с профессией, и с уходом из театра Ленсовета, и с переездом из Питера в Москву. И судьба за эту смелость ему благоволила. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Иван, знаю, что ваша мама имела какое-то отношение к культуре…

— Мама работала во Дворце культуры Бокситогорска, вела мероприятия и не только. И я за кулисами прекрасно себя чувствовал.

— Так вот откуда ноги растут. Правда, вы и за кулисами, и на спортивной площадке отлично себя чувствуете. По-моему, не было ни одного вида спорта, которым бы вы не увлекались…

— Но я всем занимался на любительском уровне. Я же рос в провинции, Бокситогорск — маленький город, поездка в Питер была целым событием. Все всех знают, днем на футбол пошли, вечером — на гандбол, захотели поиграть в волейбол — без проблем. Единственная серьезная ниша — это гандбол, я играл, уже учась в Академии театрального искусства.

— То есть, несмотря на относительную близость Петербурга, вы себя скорее ощущали провинциальным юношей, чем питерским?

— Да, причем я считаю, что это плюс, потому что мое детство прошло на природе, и я формировался в достаточно жестких условиях. Жить в провинции непросто, но это закаляет и помогает в любых сложных обстоятельствах.

— Когда-то Андрей Панин сказал мне, что комплекс провинциала — прекрасная вещь, потому что это самая большая движущая сила…

— Конечно! Когда меня спрашивают: «Откуда ты?», отвечаю: «Из Бокситогорска». Раньше говорил «из Питера». А из какого я Питера? Я там просто жил, когда учился и работал. Панин все правильно говорил, и вообще он прекрасный артист и талантливый человек. Мне удалось с ним поработать на «Шерлоке Холмсе». У меня была небольшая роль, и пара сцен с ним. И когда мы разбирали их, он мне, совсем юному актеру, помогал, подсказывал, этого не забыть. Для меня Андрей Панин — один из актеров, на которых можно равняться. И то, что мне посчастливилось с ним встретиться, большое везение.

— Читала, что вы были активным участником КВН, чуть ли не со школы. Это он вас сблизил с театром?

— Да, учась в школе, я стал членом команды КВН, а потом продолжил играть. Но еще в нашем городе был маленький театр, и я в шутку стал напрашиваться в спектакли. И напросился. (Улыбается.) Конечно, там все было на любительском уровне, но все равно эта бацилла, видимо, попала в меня. После школы хотел поступать в университет культуры и искусств. Но то ли мне там дали понять, то ли я сам почувствовал, что у меня это не получится, отложил идею в сторону. А об Академии театрального искусства даже и не мечтал, это был какой-то недоступный мир. Но, уже учась в другом вузе, понял, что не хочу отказываться от своей мечты. Защищая диплом, параллельно снова пробовал поступить в театральный институт и поступил в мастерскую Вениамина Михайловича Фильштинского. Я, признаюсь, поначалу даже не знал, кто это такой, а когда прошел консультацию, стал интересоваться и схватился за голову: «Ничего себе, куда я сунулся!», и уже поступал только к нему, хотя набирали несколько мастеров.

— Да уж, достойно уважения! А до этого, что удивительно, вы учились в педагогическом институте на факультете математики и физики, а не на каком-то гуманитарном…

— Мне до сих пор нравится физика и особенно математика. Но поступил я туда, если быть предельно честным, потому что мог поступить. Это не было бегством от армии, я потом думал, что если меня не возьмут в театральный, пойду служить.

— А вы были готовы стать учителем?

— А вот об этом я даже не задумывался. (Смеется.) Это были годы самой дерзкой юности. Я там играл в КВН. (Улыбается.)

— Часто кавээнщики рассказывают, что этот опыт им очень мешал при поступлении в театральный институт…

— Да, я знаю об этом. Хотя не могу сказать, что у меня была такая проблема.

— Ну хорошо, а то, что стоять на сцене для вас было делом привычным, дало чуть больше спокойствия и уверенности в своих силах?

— Нет, что вы, это абсолютно не помогло. И я до сих пор безумно волнуюсь перед каждым спектаклем. 1 октября в Петербурге состоялось открытие новой театральной площадки «Невидимый театр» моим однокурсником Семеном Серзиным. Он попросил меня сыграть в «Квартирнике», а я не играл в нем лет семь, и, хотя ничего не забыл, меня просто трясло. Я к театру трепетно отношусь, у меня и в старых спектаклях могут быть свои точки преодоления. Например, в «Макбете» мне до сих пор каждый раз страшно вплоть до конца первого акта, я боюсь некоторых моментов и только позже в ходе спектакля в хорошем смысле расслабляюсь. Мне кажется, это волнение — приятный и полезный тренинг для актерской природы.

— Работа с Бутусовым — это тот еще тренинг нервной системы и выносливости актера во всех смыслах. Не раз слышала об очень тяжелых, даже жестоких выпусках спектаклей с ним…

Конечно, работа с Юрием Николаевичем всегда требует твоей стопроцентной отдачи, даже больше, мобилизации и терпения. Но оно того стоит. У нас все началось с премьеры «Макбет. Кино». После каждого спектакля на обсуждении в течение полутора лет я слышал от Юрия Николаевича: «Всем спасибо, кроме одного человека — Бровина». И я думал, что все, надо завязывать с профессией, раз тебе постоянно это говорит режиссер такого масштаба. Слава богу, мне хватило стойкости и трудолюбия.

— Но с роли-то не снимал, значит, просто действовал таким методом, желая чего-то еще добиться от вас…

— Да, я надеюсь, что это была воспитательная мера. (Улыбается.) Кстати, я называю Юрия Николаевича своим учителем, как и Вениамина Михайловича, так как прошел с ним большой и достаточно сложный путь, это путешествие было серьезнейшим обучением.

— Как вы оказались в Москве и в Гоголь-центре?

— Юрий Николаевич ушел из театра Ленсовета, и я понял, что мне там тоже делать нечего. И я ушел. Причем в никуда. Лишь через полтора года я уехал в Москву.

— Вы с кем-то советовались? Кто вас поддержал в этом решении?

— Нет, я ни с кем не делился своими соображениями, это моя жизнь и мой путь, и я за него несу ответственность. А на тот момент у меня не было ни перед кем никаких обязательств.

— Вы тогда еще не были женаты?

— Нет. И с Гоголь-центром все произошло случайно, как и многое в моей жизни. Я переехал в Москву, мы сняли с друзьями дом, ласково называли его «изба». И как только это случилось, мне пришлось жить на два города, потому что я встретил прекрасную девушку в Петербурге. Где-то год я ездил туда-сюда, потом вернулся на год в северную столицу, но понял, что надо переезжать в Москву.

— Почему?

— Я не могу однозначно ответить на этот вопрос, но мной двигали не меркантильные интересы. О том, что в Москве больше съемок, я вообще думал в последнюю очередь. Просто мне этот город нравится, здесь интересно, много движения. Тогда тот же Семен Серзин снимался в «Петровых в гриппе», и Серебренников спросил у него: «А что у Бровина, где он?» Семен сказал: «Ничего», и Кирилл Семенович захотел со мной встретиться. А к тому моменту мы были знакомы уже лет десять. И он сделал мне предложение прийти в Гоголь-центр.

— А как вы познакомились с Серебренниковым?

— Тоже случайно. Как только в России появилась первая социальная сеть, я увидел там Кирилла Серебренникова. На тот момент я был студентом и подумал, что круто было бы добавить его в друзья. Что я и сделал. А потом случился какой-то сбой, и с моей страницы началась рассылка спама, и он мне написал: «Это что?» Я извинился, сказал, что происходящее от меня не зависит. Мы разговорились, он спросил меня, кто я, откуда, а потом: где я буду работать после института, я ответил, что там, куда позовут. (Улыбается.) Позже он в МХТ со своим курсом репетировал спектакль «Отморозки», и как-то после репетиции я ему читал какие-то стихи, затем мы еще раз встретились на одном фестивале, общались. И все это вылилось в совместную работу только спустя десять лет.

— Вам нравится, как складывается ваша судьба в Гоголь-центре?

— Театр — неотъемлемая часть моей жизни, я не мыслю себя без него. Хотя, когда поступал в театральный институт, то думал, что кино — это круто, и я ворвусь в киномир. А начав постигать профессию, постепенно понял, что театр — это гораздо интереснее!

— Скоро на телеканале «Домашний» выходит сериал «Доктор Надежда» с вашим участием, рассказывающий о буднях хирургов. А у вас самого есть друзья, приятели — врачи и именно хирурги, потому что это особенная каста?

— Да, в моем окружении есть врачи, правда, не хирурги, и они тоже спасают жизни, но в реальности это самые обычные люди.

— Конечно, обычные, но мне кажется, что эта профессия априори предполагает определенную душевную открытость и желание помочь человеку в любое время дня и ночи.

— Да, вы правы, профессия врача подразумевает молниеносный отклик на любые проблемы. К сожалению, кто-то через годы «выгорает».

— Во время подготовки к роли вы присутствовали на каких-то операциях, общались с хирургами?

— Когда мы снимаем сцену в операционной, с нами всегда находится практикующий хирург, который что-то объясняет, подсказывает, а потом смотрит в мониторе, все ли мы достоверно сделали. А когда я готовился к роли, то смотрел разные обзоры в Интернете, операции в том числе, а также блог одного замечательного хирурга из Казани, который комментирует фильмы о медицине с точки зрения профессионала.

— А как вы сами относились к докторам до этой работы? Вы из тех, кто бежит к ним сразу или держитесь до последнего, боитесь и не любите проверки?

— С возрастом начинаю обращать внимание на здоровье. Раньше, если что-то болело, думал: «А, ничего, пройдет», а сейчас уже понимаю, что какая-то проблема может аукнуться в будущем. С другой стороны, пойдешь лечить одно, а найдут еще кучу болячек. (Смеется.) Мне нравится шутливая надпись на дверях одной клиники: «Нет денег, будь здоров!» А вообще это жестокая реальность, к сожалению.

— Я все время смеюсь, что артисты — наш генофонд и снимаются на холоде часами и даже раздетыми, и в ледяную воду лезут, и грязными руками в кадре и на сцене едят, и, как правило, не заболевают. Как вы думаете, почему?

— Конечно, все зависит от иммунитета человека в первую очередь и, наверное, его готовности к таким трудностям. У нас сплошь и рядом в холодное время года снимают лето, буквально вот-вот у меня такое было. И каждый раз думаешь: «Почему бы не снять это, когда тепло?» Увы, это риторический вопрос. Но мне кажется, что наша профессия тоже отчасти жертвенна. И мы идем туда, прекрасно понимая, что у нас будут проблемы, в том числе физические.

— Вы это понимали, поступая?! Обычно абитуриенты не думают ни о каких трудностях…

— Ну, это я так сказал, образно. (Смеется.) Конечно, я тоже абсолютно не думал об этом, хотя мне было тогда двадцать два года. И мне кажется, что я до сих пор на это не обращаю внимания, в театре уж совершенно точно.

— Как у вас сейчас протекает бытовая жизнь в Москве?

— Мы снимаем квартиру в замечательном зеленом районе, я вижу с балкона лес, реку, что для меня очень важно. Я не хочу ютиться в маленькой квартире в центре, мне должно быть комфортно и дома, и вокруг.

— А вы сами возите себя домой?

— Я за рулем, но в Москве прекрасный общественный транспорт, я им часто пользуюсь. Я играю в одном антрепризном спектакле с Сергеем Маковецким, и как-то на репетиции он сказал, что ему нужно куда-то, и добавил, что поедет на метро. А ведь и правда, где актеру черпать наблюдения, как не в метро? Иной раз в вагоне смотрю на человека и размышляю: «Откуда он едет? Что у него произошло? Почему такой взгляд уставший?» Это достаточно интересно. И когда вижу странного человека, думаю, может быть, в спектакле тоже сделаю так и пытаюсь его скопировать. А потом ловлю себя на мысли, что кто-то может на меня в это время смотреть. (Смеется.)

— А как вы в Питере познакомились с будущей женой, и чем она занимается?

— Арина вообще не имела отношения к моей профессии, но сейчас работает в актерском агентстве, занимается международными проектами. А познакомились мы в соцсети. Она мне понравилась, я ей тоже (улыбается), мы списались и вскоре встретились.

— Бывает, переписка затягивается, а у вас все достаточно быстро перешло в реальные встречи. Вы всегда такой активный?

— Нет, это все тоже произошло неожиданно. И скажу честно, я ни о чем не задумывался в тот момент, думал, как будет, так и будет. А через год мы поженились в Грузии. Прямо перед началом пандемии.

— Почему там?

— Полюбили эту страну.

— Вы с Ариной сразу поняли, что это любовь?

— Любовь — это вообще большая тайна. В восьмом классе я в первый раз влюбился в девочку и считал, что это любовь, и жил с этим. А потом понял, что то была просто симпатия.

— Но сейчас-то вы уверены в чувствах?

— Конечно, а как иначе? В противном случае мы с Ариной бы не были вместе.

— У вас была маленькая свадьба?

— Да, с нами был мой друг, подруга Арины и двое местных друзей, которые нам помогли. Все было очень трогательно. Мой друг Амиран на наш вопрос: «В какой ресторан пойти, чтобы лучше отметить?» — спросил: «Что вы хотите?» Мы ответили: «Что-то домашнее», на что он сказал: «Тогда это у моей мамы». Было неловко, но мы согласились. И представляете, что это за люди, когда мама, абсолютно незнакомый нам человек, в своем доме накрыла огромный вкуснейший стол, и мы отпраздновали нашу свадьбу.

— Вы с таким восторгом говорите о друзьях и о гостеприимстве. А что вы больше всего любите или цените в людях?

— Трудно сказать. Наверное, открытость и честность. Я не принимаю лицемерия и, говоря пафосно, предательства.

— Вы в жизни когда-нибудь сталкивались с таким?

— С моей стороны?

— Нет, конечно, по отношению к вам. Разве кто-то расскажет о себе такое нелицеприятное или вы настолько самокритичны?

— Я стараюсь быть самокритичным и знаю конкретную ситуацию, когда поступил не очень хорошо, но не специально, просто был в неких обстоятельствах. Я пытался объясниться и извинялся, но не получилось. Сначала сильно переживал, что так вышло, а потом успокоился, потому что все равно ничего не мог с этим сделать.

— А вы в принципе будете пробивать стену, если чего-то очень хотите?

— В моей жизни происходит много неслучайностей (смеется), и именно так, как должно происходить. При этом я никогда не сидел на месте, не ждал у моря погоды, я всегда что-то делаю, чего-то пытаюсь достичь. Но не любой ценой, нет. Скорее я отступлю, если что-то никак не получается. Я фаталист по жизни. Судьба сама распорядится. Если куда-то я должен был попасть, то попаду.

— Но на будущее строите планы?

— Жизнь непредсказуема, и все обязательно окажется не так, как планировал. Но у меня есть одна мечта, хочу, чтобы она годам к шестидесяти осуществилась — уехать жить в горы, на Кавказ. Это не значит, что жизнь в шестьдесят лет заканчивается, просто я хотел бы к тому моменту сменить локацию.