Она многогранна и раскрывается с каждой новой ролью. Интересно, что звезда Александры Ребенок засияла еще ярче, когда у нее появилась семья. Недаром говорят: найти своих и успокоиться. Союз с Алексеем Вертковым принес актрисе и вдохновение, и двух замечательных детей — Ивана и Веру. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Александра, в одном из интервью вас спросили, с какой книгой вы себя ассоциируете — и вы сказали: с мотивационной.

— Это больше шутка. Подобные книжки, которые можно найти на развалах, как правило, очень поверхностны. Авторы обещают, что, прочитав их творения, ты сразу обретешь силу, станешь миллионером или встретишь мужчину своей мечты. Юмор моего ответа заключался в том, что я очень люблю давать советы, но при этом всегда добавляю: всерьез меня не воспринимай! Сидит во мне эта училка, которая порой меня саму немного раздражает, и, наверное, неспроста мне приходят роли учителей — математичка в «Швабре», физичка в сериале «Школа». (Улыбается.)

— А я подумала, вы готовы поделиться опытом, как поднять себя на новый уровень.

— Весь наш жизненный путь — это опыт, как поднять себя на более высокий уровень. Сначала — как встать на ноги, научиться говорить, а потом уже добиваться других важных целей.

— Вы рассказывали, что достаточно тяжело переживали период, когда после окончания Щукинского театрального института вас не взяли ни в один театр. Это было самое серьезное испытание?

— Скажем так: пусть это будет самый глобальный кризис в моей жизни. (Улыбается.) Сейчас я вспоминаю об этом с улыбкой и думаю: хорошо, что так сложилось. Зато у меня выработался иммунитет к ответам: «Вы не нужны», «Позвоните завтра», который очень нужен в моей профессии. «Тепличным артистам», которые не прошли через начальные трудности, сразу обрели популярность, довольно непросто пережить тот факт, что это не навсегда. А вот дикорастущие растения пробьются даже сквозь асфальт. (Улыбается.) Я приобрела какую-­то самоиронию, жизненную мудрость. И думаю, что именно в стрессовые моменты четко формулируешь, чего же ты реально хочешь, и получаешь ключ к достижению цели.

— А тогда вы почувствовали какие-­то сомнения в себе, в том, что правильно выбрали путь?

— Сомнение в себе — это прекрасное чувство и сильная движущая сила. Нет ничего скучнее самоуверенного человека. Для творческой личности рефлексия — неотъемлемая часть поиска. Иначе ты будешь все время одинаковым, в одной и той же роли, с одним и тем же лицом и точно таким же гримом, потому что он очень тебе идет. (Улыбается.)

— Когда же произошел перелом и вы поняли, что прямо в потоке, вот он, зеленый свет?

— Я внутренне улыбнулась, когда я каким-­то сложным образом, благодаря интервью (Александра успела поработать на телевидении. — Прим. авт.), познакомилась с Михаилом Юрьевичем Угаровым и уже через месяц сидела в Театре.doc на репетиции. Получилось, что после окончания театрального института я сделала крюк длиной в два с половиной года, но все-таки оказалась там, где хотела быть изначально. Осознание, что я все-таки нужна этой профессии, было приятно.

— У вас есть внутренняя шкала успеха?

— Конечно, есть. Это вся классика кинематографа и театра. Но хочется быть созвучной времени, потому что и театр, и кино трансформировались, ища новые способы коммуникации со зрителем. На сегодняшний день, как мне кажется, зрителю интересна личность — кто рассказывает историю. Амплуа стало атавизмом, и здорово, что ценится индивидуальность артиста. Эти личностные особенности надо изучать, лелеять и всячески пестовать, чтобы они не исчезли и ты не стал таким, как все — «профи» в кавычках. Мне лично неинтересно смотреть на демонстрацию чего-­то в кадре, а интересен поиск личного диалога со зрителем.

— Вы бежите от штампов, наработок?

— В них нет ничего плохого, но собственный внутренний критик не должен давать возможности засыпать. Бывает, случается какая-­то заметная работа, которая всем понравилась, у тебя успешно сложилась роль, она тебе очень шла — и продюсеры, режиссеры начинают предлагать нечто похожее. Им хочется, чтобы и у них я была той Ольгой Крутовой из сериала «Содержанки». (Улыбается.) А мне это неинтересно, я уже сказала все, что хотела. Поэтому сейчас с удовольствием согласилась сниматься у Юрия Павловича Мороза в «Деревенской драме». Меньшего количества времени на грим у меня еще не было. (Смеется.)

— Мы, кстати, обсуждали работу в «Содержанках» с Дарьей Мороз. И она сказала, что Константин Богомолов вытаскивал из нее энергию сексуальности. А что проявилось в вашем персонаже?

— Я могу пошутить, что это как раз из меня вытаскивать не нужно. (Смеется.) Метод работы Константина как режиссера для меня самый привлекательный и правдивый, когда через персонажа ты транслируешь собственную личность. Все есть в нас: и белое, и черное, и глупость, и мудрость, и сексуальность, и циничная холодность. Каждая роль — это встреча с собой. И порой своеобразная психотерапия, когда ты можешь найти в себе какую-­то проблему, которую до этого не замечала, и проработать ее через персонажа. Благодаря Ольге я поняла, что и сама многое знаю про разных людей. Мне доверяют секреты, и я умею хранить тайны. А у нее я научилась эти знания грамотно использовать. Оказывается, когда возникает какая-­то сложная ситуация в жизни, ее можно решить при помощи друзей, знакомых и добиться нужного тебе результата. Раньше я так не умела. Нет, ну значит, нет. А оказывается, на «нет» еще можно и повлиять. (Улыбается.)

— То есть вы открыли искусство манипуляции.

— Да, наверное, манипуляции и стратегии, когда можно просчитать все на несколько шагов вперед.

— Смена режиссера кардинально что-­то поменяла в развитии образа вашей героини? Скоро уже выйдет третий сезон на Start.

— Роль — это авторское прочтение. В кадре же действует актер, и он рассказывает свой вариант истории, после разговора с режиссером, разумеется, и понимания того, что тот хочет видеть на экране. Каждый из режиссеров «Содержанок» привнес что-­то свое. Например, с Дашей Жук появилось больше внимания к отношениям героев, внутренней рефлексии. У Юрия Павловича на первый план вышел детективный сюжет — то, что ему интереснее рассказать. А на персонажа это особо не влияет. Может быть, моя Ольга более рефлексирующая во втором сезоне и собранная — в третьем.

— Не могу не спросить про еще одну вашу яркую работу — сериал «Обитель». Образ революционерки Галины дался вам легко?

— Нет, мне было сложно все, начиная от костюма и заканчивая темой героини. На первой примерке я пришла в ужас. Все эти вещи: гимнастерку, галифе, кожаную фуражку надо было как-­то к себе приладить, найти себя в этом образе, чтобы играть органично. Образно говоря, идти широким решительным шагом, но оставаться в рамках своей природы. Мне пришлось себя разобрать и заново собрать. На первый план вытащить Галину как идейную чекистку, главного следователя лагеря и спрятать внутрь всю женственность. Ведь в душе Галина — чувственная женщина, и вся эта идейность ею надета… Такая работа возможна только с большим режиссером. Александр Велединский заставил меня преодолеть себя и нырнуть с головой в этот сложный мир «Обители», а партнеры Сергей Безруков и Евгений Ткачук — это актерское счастье.

— Вы читали книгу Захара Прилепина?

— Да, конечно, задолго до того, как меня позвали на пробы. Это бестселлер. Но Галины мало в романе, мы видим ее только как следователя и узнаем лишь в конце, когда находят ее дневник. Вот тогда открываются ее чувства, любовь, ненависть, ее сомнения и страхи. Можно сколько угодно фантазировать, но невозможно до конца понять то время, как жили люди, что ими двигало, какие цели они ставили. Самым сильным потрясением для меня было осознать, что жизнь человека не стоила абсолютно ничего и зависела от случайного принятия решения. Это страшно, но про это надо рассказывать, мы должны знать свою историю.

— Среди большого количества фильмов, которые у вас сейчас выходят, есть ли какие-­то «жемчужины», которыми вы очень дорожите?

— Я всем очень дорожу. Я долго шла к этой профессии и к каждой новой роли очень серьезно отношусь. В каждой — какая-­то моя личная история, и поэтому я ими дорожу. Другое дело, что можно разбирать это с профессиональной точки зрения и оценивать, как ты играл десять лет назад. Вот здесь уже к себе вопросов миллион, красные от стыда щеки от просмотра какой-­то своей картины десятилетней давности. (Улыбается.) Но в этом есть творческий путь, и здорово, что я подмечаю недостатки. Если бы я смотрела свои старые работы и думала: о, как круто я играю, это было бы печально. Но, с другой стороны, с появлением профессионального опыта теряется непосредственность артиста.

— А почему вы сказали, что у вас с мужем, Алексеем Вертковым, который тоже прекрасный актер, разное восприятие профессии?

— Потому что так и есть. Мы изначально из разных театров, играем в разном стиле.

— Создается пара — и энергия по-­новому функционирует, и судя по тому количеству ярких проектов, которые появились и у вас, и у Алексея, произошел просто колоссальный взрыв.

— Мне нравится мысль, что, если в паре человек становится больше, сильнее, значит, это правильный союз. Причем это касается не только отношений мужчины и женщины, но и творческой команды, когда встречаются актеры, которые до этого не работали вместе, и происходит прорыв. Нужно быть судьбе благодарным. А с Лешей — да, жизнь разделилась на «до» и «после», и это прекрасно.

— Вы познакомились на съемках, это повлияло на ваше сближение?

— Скорее, это был повод для встречи. Если бы поцелуй в кадре что-­то значил, нам бы пришлось всю жизнь ревновать друг друга.

— Вы встретились достаточно взрослыми людьми…

— Разве? Мы знакомы достаточно давно, с 2005 года. Но как пара соединились, когда ему было тридцать, а мне тридцать два года. Конечно, уже был определенный опыт отношений. У Алексея до этого была семья.

— Вам хватило мудрости не давить, не пытаться изменить партнера?

— Неправда. (Смеется.) Я вижу, как муж меняется, и мне это приятно.

— Алексей рассказывал, что вы даете друг другу много свободы, личного пространства.

— Да, мне кажется, это очень важно, поскольку мы оба — творческие люди. Вообще, для меня образ пары — это два человека, которые стоят, прижавшись спиной друг к другу. Они надежно защищены, но при этом открыты всему миру. Мы семья, но общаемся и с другими людьми, у нас есть личные интересы, личное время — и это нормально. Для меня в этом проявляется любовь — в доверии.

— Вы близки по духу?

— Нет, мы очень разные, но, наверное, поэтому вместе. Будь мы похожи, было бы скучно. Мне кажется, самое интересное, что в любви, что в дружбе, что в работе, — когда вы можете дать другому нечто новое. Что-­то захочется взять на заметку, скопировать, что-­то, наоборот, может дико раздражать. А уж если вы друг друга делаете больше, чем были до, если ваш союз плодотворный и каждый развивается — это отлично. Бывает, что вы уже ничего не можете дать друг другу, и тогда пути расходятся.

— А в чем ваша общая сфера?

— Это дом, семья, наши прекрасные дети, наши путешествия, разговоры, наши тайны.

— К моменту встречи с Алексеем вы были настроены на создание семьи?

— Ну, я уже была предсемейного возраста. (Улыбается.) В чем вопрос? Видела ли я в Алексее отца своих детей? Изначально таких мыслей у меня не возникало. Как я говорила, познакомились мы давно, я тогда была в отношениях, он тоже. А сошлись мы спустя несколько лет. Видимо, нам нужен был какой-­то опыт, чтобы мы стали близкими людьми и соединились в этой точке времени.

— А потом на свет появился Ванечка. Вам было удивительно ощутить себя мамой?

— Конечно. Когда ты становишься матерью — это всегда вдохновение, открытие, новый мир, твой нераскрытый потенциал. Думаешь: «Почему же я не сделала этого раньше?!» Для меня появление ребенка ассоциировалось с каким-­то серьезным напряжением, перестройкой образа жизни. Я думала, это потребует от меня качеств, которые до поры до времени не хотелось раскрывать. Обнаружить в себе взрослого, родителя, стать ответственным за кого-­то. А когда родился Ваня, это стало прекрасным подарком для нас обоих с Алексеем. Он любящий отец, и меня материнство внутренне обогатило.

— Вы какой точки зрения придерживаетесь, что ребенок приходит в мир со своим предназначением или все решает воспитание?

— Да, я думаю, дети уже какими-­то осознанными рождаются. Я стараюсь максимально увидеть, услышать и почувствовать своего ребенка, именно его, а не того, кого я бы хотела из него сделать. Выявлять его склонности, постараться помочь раскрыть себя, где-­то подсказать. Я не строгая мама, без суперпрограммы.

— Хотя у ваших родителей было достаточно авторитарное воспитание…

— Нет. Наоборот, мои родители творчески походили к процессу. Это бесконечные походы, путешествия, палатки, байдарки, зимой — горные лыжи, турбазы. Собирались душевные компании, в которых мы, дети, тоже находили друзей. Мне было семь лет, а брату Кириллу три, когда мы с папой поехали на месяц на море и жили в палатке. Это просто «гуляй не хочу!», как он с нами справлялся, не знаю.

— Но вы рассказывали, что не хотели посещать музыкальный театр, а родители на этом настояли. Выходит, правильно?

— Мое нежелание было, скорее, связано с переходным возрастом, когда тебе ничего не хочется, кроме гулянок, и все это дополнительное образование кажется ни к чему. Не пригодится ни музыкалка, ни художественная школа, а лучше ходить тусоваться, не пропуская ни одной дискотеки.
Наверное, здорово, когда родители могут направить, повлиять на детей.

— Вы ревновали их к младшему брату. А Ваню настраивали на то, что появится новый член семьи?

— Да, конечно. Мы старались максимально окружить его любовью, чтобы у него не возникло ощущения, что мы его предали и теперь любим другого ребенка. Потому что, когда я вижу нашу малышку, у меня губы самопроизвольно складываются в умильную улыбку. Думаю: «Ну почему я именно с таким лицом подхожу к Вере?» (Смеется.) Одергиваю маму, а сама за собой начинаю замечать странные интонации. Понятно, что со стороны трехлетнему ребенку кажется, что маленькой сестренке мы уделяем больше внимания. Ваня даже просит порой поиграть с ним в малыша, берет соску. Я с уважением отношусь к его переживаниям, и мы играем так какое-­то время, а потом я переключаю его на другие занятия.

— Не возник соблазн посидеть дома, в декретном отпуске?

— Это чувство всегда есть, но я люблю свою работу. Бывает, что ее слишком много, ночные смены, перелеты — и тогда я могу немного покапризничать на площадке. Но два дня простоя — и все, я уже грущу. Семья и работа у меня как два сообщающихся сосуда, которые друг друга подпитывают. Если в семье происходит что-то приятное, я чувствую вдохновение.

— У вас бывает потребность уехать куда-нибудь одной?

— Такую роскошь я не могу себе позволить. Дети пока еще слишком маленькие. Но мои киноэкспедиции — это возможность побыть наедине с собой, хотя бы в поезде, самолете, в номере отеля.

— Есть ли такие места, где вы черпаете силу, энергию?

— Таких мест силы, куда я прихожу и камень глажу, нет. Мне кажется, это нечто надуманное. У меня другая система восстановления. Например, мой родной район Новогиреево, где я выросла, не подпитывает меня энергией. Когда я туда попадаю, думаю, как же хорошо, что я оттуда уехала. (Смеется.) Мне было интересно увидеть места, где прошло мое детство. Когда у меня появилась первая машина, я поехала туда, прокатилась по всем дворам-­переулкам, но это не похоже на то, что я запомнила. Да я и сама изменилась. Так что это не место силы, а, скорее, благодарное воспоминание. А вот родители и их дом — это то, что меня наполняет и восстанавливает.