Дарья Щербакова появилась на свет в творческой семье. Ее родители — актеры Дальвин Щербаков и Наталья Ковалева. Даша — поздний ребенок, для отца она была «принцессой» — гениальной, талантливой, умной. О том, как это повлияло на ее судьбу, — в интервью журнала «Атмосфера».

— Мы записываем это интервью после спектакля. Дарья, как вы себя обычно чувствуете — умиротворенной, наполненной или, наоборот, уставшей?

— Спектакли бывают абсолютно разные. Может быть всего несколько выходов на сцену, роль небольшая — и тогда отработала и почти не почувствовала усталости. А бывают энергозатратные, тяжелые спектакли — отдаешь много эмоций, сил и потом чувствуешь себя выжатой, но довольной, что все прошло хорошо. (Улыбается.) От зала идет отдача, аплодисменты — это приятно. А бывает, тебе не нравится спектакль, и тогда чувствуешь «испанский стыд».

— А сегодня как все прошло?

— Прекрасно, нам хлопали после каждой песни. Это спектакль по поэзии Есенина в театре «У Никитских ворот», он компактный, энергичный, я его очень люблю. Мы репетировали его самостоятельно, а Марк Григорьевич Розовский консультировал нас.

— Есть ли постоянные зрители, которых вы знаете в лицо, настоящие театралы?

— Да, сегодня как раз был такой человек, уже не первый раз вижу его на этом спектакле, приходит он и на многие другие. Он рассказывал, что не знал про наш театр. А потом пришел — и ему настолько понравилось, как работают артисты, что он стал нашим поклонником. И сегодня он хлопал после каждой песни, очень нас этим поддерживал, вдохновлял.

— Вас можно назвать «дитя кулис»? Ваши родители много лет работали в Театре на Таганке. С детства прочувствовали эту атмосферу.

— Так я и сама там работала, лет с пяти выходила на сцену в спектаклях Юрия Любимова «Преступление и наказание», «Годунов», «Живаго». Мы ездили на зарубежные гастроли с театром. Мне повезло: я столько всего повидала в юном возрасте, не у каждого ребенка есть такая возможность. Так что понемногу я стала привыкать к театру, это для меня интересный, многогранный мир. Мама не хотела, чтобы я шла по их с папой стопам, но как она ни пыталась мне помочь найти другую дорогу, я выбрала эту.

— Как к вам в школе относились? Вы же были особенной девочкой, маленькой актрисой.

— Я ничего такого не чувствовала, у нас училось много творческих ребят. Мама ставила спектакли в нашем классе, и в родительском комитете были люди, связанные с театром: гример, художник по костюмам. У нас были лучшие спектакли, которые ходила смотреть вся школа. Канал «Культура» сделал про них репортаж, мы ездили на гастроли на Соловки. И мы все чувствовали себя особенными, талантливыми, это нас здорово сплотило и раскрепостило. Но, кроме меня, никто из нашего класса не пошел в артисты.

— А почему родители вас отговаривали? Оба успешные люди в своей профессии. Папа снимался в культовых советских фильмах, в том числе «Доживем до понедельника».

— Я не могу сказать, что у мамы легкая творческая судьба. У нее были главные роли в театре, но она никогда не числилась в любимчиках. Потом она нашла для себя другой путь, стала работать в Щукинском театральном институте педагогом по сценической речи, а однажды ректор предложил ей поставить спектакль. С этого все началось. Так моя мама пришла в режиссуру. У нее уже несколько спектаклей в Театре имени Вахтангова, в провинциальных театрах. Я горжусь ею. Но не могу сказать, что у нее все шло гладко. У папы тоже, хотя в его фильмографии есть прекрасные фильмы, но в какие-­­то периоды было нелегко. Девяностые годы вообще были тяжелыми, в театре платили мало, приходилось подрабатывать. Помню, он даже на машине бомбил, а мама мыла полы в моей школе. Актерская профессия очень зависима, ты можешь прийти на пробы, прекрасно себя показать, но тебя не утвердят просто потому, что ищут другой типаж, например. И к этому невозможно адаптироваться до конца. А есть вроде бы успешные артисты, но они все равно чем-­­то недовольны, потому что роли приходят какие-­­то «не те». А кто-­­то вообще подолгу сидит без работы.

— Фамилия вам в профессии помогала или мешала?

— Моя фамилия не Михалкова, поэтому давления я не ощущала (смеется), как и блата. Меня недавно спросил коллега: «У тебя же папа всю жизнь служил в Театре на Таганке. Почему ты там не работаешь?» Мой блат заключался в том, что, когда наш курс показывался в этот театр, пришла куча студентов, и я позвонила папе с просьбой помочь. Нас первыми пригласили на прослушивание. И все. В тот год взяли одну девушку, которая играла на скрипке.

— Вам было обидно, хотелось в театр, где вас уже знали?

— Меня уже никто не помнил, театр стал другим, не было Любимова и многих прежних артистов. Нет, я мечтала о театре Вахтангова, при котором был наш институт. С третьего курса мы выходили на сцену в массовке спектакля «Мадмуазель Нитуш». К этому театру я уже прикипела, туда мы тоже показывались, но практически никого не взяли.

— В трудные моменты, связанные с профессией, вы находите поддержку у родителей?

— Да, конечно. Это первые люди, которым я могу позвонить и поплакаться. Особенно неприятны моменты, когда тебе не говорят сразу «вы не подходите», а долго тянут. Ты проходишь одни пробы, другие, и вроде бы все хорошо, а потом вдруг тебя не утверждают. Это самое болезненное. И в такие моменты я обращаюсь к родителям за эмоциональной поддержкой. Папа умеет успокоить, всех обматерит. (Хохочет.)

— Вы для папы принцесса, самая красивая, талантливая и умная?

— Гениальная! Что бы я ни сделала, он всегда был в восторге. (Улыбается.) Я считаю, это очень важно для самооценки ребенка. Плохо, когда кто-­­то из родителей его не принимает, от этого страдает уверенность в себе. У меня всегда была поддержка родителей. Хотя мама порой может меня и покритиковать, но она постоянно в профессии, поэтому помимо критики дает и советы.

— Вы поздний ребенок, ощущали разрыв поколений? Это не двадцать лет, когда, условно говоря, родители и дети еще одну музыку слушают. Папе было пятьдесят, когда вы появились на свет.

— Я не была в другой ситуации, мне не с чем сравнивать. Я никогда не ощущала разрыва. Родители меня поддерживали, были рядом. Мама меня направляла. Когда я поступала в институт, помогала мне подготовить программу. Но вот насчет музыки действительно смешно, папа любил джаз и постоянно слушал такие пластинки. И когда я пришла в школу, ребята удивлялись, что я не знаю какие-­­то современные популярные группы, а я гордо отвечала: слушаю джаз. (Улыбается.) Еще были песни Владимира Высоцкого, и я была ошеломлена тем, что он работал вместе с папой в Театре на Таганке, и они были не то что друзьями, но приятелями.

— А почему вы назвали свою музыкальную группу в честь отца «Дальвина»?

— Мне так захотелось. (Улыбается.) Мне приятно было произносить эти звуки, когда мы объявляли на концерте нашу группу. Хотелось, чтобы и здесь папа был со мной.

— Это скорее милое хобби в дополнение к основной деятельности, вы не мечтали о карьере вокалистки?

— Конечно, я об этом мечтала, но понимаю, что это не тот формат, с которым можно выступать везде, быть на радио, телевидении. У меня достаточно сложные для восприятия тексты. Друзья порой разгадывают аллегории в моих песнях как кроссворд. Для меня это важно — смысл. Я даже для нескольких сериалов написала песни, старалась попроще (улыбается), они звучали на титрах. Карьерой надо заниматься, работать над стилем. У меня на это не хватало времени. Потом одна из девочек ушла в декрет, другая переехала… Вообще, я пишу периодами. Чтобы пришло вдохновение, мне нужны страдания, переживания. (Смеется.) А сейчас возраст уже не такой восторженный, чтобы от кого-­­то или чего-­­то сходить с ума. И поэтому я стала писать реже. Но сейчас у меня есть несколько новых песен. Возможно, получится сделать что-­­то типа квартирника, потому что хочется этим делиться.

— Возвращаясь к теме отцов и детей, как папа принимает современное кино? Большая разница с советскими фильмами?

— Конечно, для него колоссальная. Он часто приводит примеры актеров старой школы: «Посмотри, как они играют. Сейчас такое не найдешь». Я не говорю, что нет современных хороших фильмов. Просто папа этим не интересуется. Но картины с моим участием он смотрит, как и мама. Переживает, когда я занята в драматичных сценах.

— Вы вместе снимались в фильме «Джокер», он даже получил приз на фестивале в Лос­­Анджелесе — волнительно было?

— Переживала не я, а родители. (Смеется.) Мама долго не выходила на площадку, и папе это было сложно — он пожилой человек. Но я считаю, они прекрасно справились. Они сделали это для меня, и большая удача, что у нас есть совместное кино.

— Вас часто задействуют в мелодрамах. Вам как зрителю этот жанр нравится?

— Да, если сценарий фильма интересен, режиссер знает, что снимает, а актеры хорошо работают. Я просто не люблю, когда все предсказуемо.

— Чем, по-­­вашему, привлекателен сериал «И расцвел Подсолнух», премьера которого прошла на телеканале «Домашний»?

— Каждую роль, которая ко мне приходит, я стараюсь сделать максимально интересной, чтобы характер персонажа развивался, чтобы зрителю понравилось кино. И я встретилась с прекрасными артистами, которые профессионально и с душой работают на площадке, некоторые сцены получились потрясающими. Не люблю, когда работают «с холодным носом».

— Какие сцены особенно запомнились?

— Моя героиня — врач, и мне хотелось бы больше времени, чтобы вникнуть в какие-­­то нюансы ее профессии. Была сцена, где я взяла зажим и держала его с серьезным лицом, режиссер говорит: «Стоп», и я понимаю, что взяла его не за кольца, как положено. (Смеется.) Но вообще самыми сложными в эмоциональном плане для меня были сцены, где персонаж Анатолия Руденко находился в инвалидной коляске. Слава богу, в моей жизни такого не было. Это действительно трагедия. И еще, конечно, сцены с ребенком-­грудничком, который плакал, бедняга.

— Глобально о чем для вас эта история?

— Мне было важно показать, что хотя Лена — прекрасный врач, стремительно делает карьеру, принимает важные решения, но в личной жизни трусит совершать поступки. Сама заводит себя в тупик. Страх и боязнь действовать — этого я в принципе в людях не люблю, да и в себе тоже. Если ты можешь поменять ситуацию, поменяй ее сейчас. Тайны могут разрушить и твою жизнь, и близких. Мне порой так и хотелось подтолкнуть свою героиню: «Ну откройся же ему!» (Смеется.) Вот такой мой месседж зрителю.

— А в личной жизни вам нужны драмы или хочется спокойствия?

— Лично у меня порой бывают такие тяжелые проекты, что дома уже нет никаких сил на выяснение отношений, споры, настолько эмоционально потратилась на сцене. Хочется, чтобы было уютно, по-­доброму, возможно, бесшабашно и весело, но точно без ссор. Но так, увы, не всегда получается.

— Вы не торопитесь создавать семью…

— Мне кажется, если в отношениях появляется слово «торопиться», к хорошему это не приведет. Возможно, если бы жизнь сложилась иначе, у меня бы уже был ребенок школьного возраста. Я была замужем, давно. Но наши пути разошлись. Я не испытываю паники по этому поводу, возможно, потому что живу в большом городе. Жительницам маленьких городов сложнее, если у них к тридцати годам нет семьи и детей, на них начинают косо смотреть. Я не испытываю давления со стороны своего окружения, родных. Семья для меня важна, но хочется, чтобы ребенок рос в счастливой, теплой атмосфере, поэтому лучше я подожду своего человека.

— Мужчины ищут жен, похожих на маму, а женщины — на папу, в вашем случае верно?

— Иногда я это подмечаю в каких-­­то мелочах, но специально не ищу. Да и нет таких, как папа.

— Он для вас идеальный мужчина?

— Нет, что вы! Если бы в каком-­­то ином мире я была его женой, я бы, наверное, и нескольких недель с ним не выдержала. (Смеется.) У него характер непростой. Но как отец он прекрасен.

— А у вас характер сложный?

— Я считаю, у меня золотой характер. (Смеется.)

— Кто может это подтвердить?

— Мои друзья, которые утверждают, что я чудесная. (Улыбается.) В большинстве случаев я могу пойти на компромисс, стараюсь слышать людей. Иногда мне кажется, что я даже слишком терпелива. Но для меня важно, чтобы и меня слышали тоже. А вот если этого не происходит, во мне просыпается другая часть моего характера, папина. (Смеется.)

— Друзья из вашей сферы?

— Нет, жизнь сводила с абсолютно разными людьми. Есть бизнесмен, врач, психолог. Есть подруги, с которыми мы дружим еще со школы. Столько лет знакомы — и здорово, что находятся темы для душевных разговоров. Но иногда, когда мы вместе, у меня появляется странное ощущение по поводу своей профессии. Друзья делают что-­­то реальное, осязаемое. А я отыграла, ушла со сцены, и то, что я создала, — раз, и исчезло. Возможно, это останется ярким событием в чьей-­­то памяти, а может, и нет. И тогда я думаю: а чем я вообще занимаюсь?..

— А чем бы вы могли заниматься, если б не стали актрисой? Языками, наверное?

— Нет. Думаю, изобразительным искусством. Я же почти закончила художественную школу. Моя ближайшая подруга — гейм-­­дизайнер. И это тоже очень интересная, творческая профессия.

— Вы что-­­то рисуете?

— Очень редко. Я люблю рисовать портреты. Просто неожиданно возникает такое желание. Говорю: «Так, садись, повернись к свету». (Смеется.) Каждый раз думаю, что ничего не получится, и потом сама удивляюсь: осталось мастерство!

— Даша, а с каким киножанром вы могли бы сравнить свою жизнь?

— С трагикомедией, наверное, драмеди. Когда над чем-­­то плачешь, а потом самой смешно!