Зрители, которые знали Марию Шумакову по сериалам, сейчас открыли ее и как театральную актрису. Спектакли «Бесы» и «Тарас Бульба. Пир», в которых она играет, вызвали большой интерес. А для Марии это стало периодом трансформации, которая, возможно, приведет к смене профессии и приоритетов. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Мария, вас радует этот новый виток карьеры — театральный?

— Я думаю, основная опасность человеческой природы заключается в том, что мы начинаем себя с чем-­то ассоциировать. С машиной, которая у нас есть, квартирой, мужем, успехом, ролью. Театр пришел в мою жизнь, можно сказать, хлынул. И за эти полтора года активных репетиций, спектаклей произошло огромное количество внутренних трансформаций — наверное, это самое важное. Все было через боль, сопротивление. На мой взгляд, те нагрузки, которые актер испытывает в театре, колоссальны и противоречат здоровой жизни. Репетиции занимают очень много времени, и на жизнь почти не остается. Если оно и возникает, то эта реальная жизнь начинает раздражать, потому что отвлекает от той синтетической, которую мы создаем на сцене. Я живу рядом с Театром на Малой Бронной, и когда на утренней пробежке пробегаю мимо этого здания, благодарю высшие силы, что театр был мне дан как некая трансформационная будка. Это очень мощный психологический эксперимент над собой.

— Ваш приход в театр совпал с пандемией, зрителей стало меньше. Может быть, вы не чувствуете энергоотдачи?

— Нет, я так не думаю. Зрители приходят. И по моей природе, органике мне как раз комфортнее в более камерной обстановке. Я ощущаю, что очень много людей в зале и много энергии. А я очень восприимчива. И, как многие артисты, зависима от режиссера, с которым работаю, потому что зеркалю его энергетику. Видимо, некоторые мои центры пусты, поэтому я начинаю отражать людей вокруг.

— С Константином Богомоловым сложно работать? Говорят, он достаточно жесток с актерами.

— Я вообще не думаю, что театр — это про комфорт. Здесь он в принципе отсутствует, в очень насыщенном темпе все происходит. Для артистов театра важен, как мне кажется, какой-­то расшатывающий механизм, выход за пределы своего баланса, отчаяние. Константин Юрьевич очень любит своих актеров, бережно к ним относится. Как человек, который нацелен на результат, он порой бывает жесток, но ты понимаешь, почему он так поступает. Есть в нем железная дисциплина, она и мне тоже свой­ственна.

— Вас больше стимулирует похвала или критика?

— Знаете, Александр Сергеевич Пушкин сказал на этот счет: «Хвалу и клевету приемли равнодушно». Похвала может раздуть твою гордыню. А критика — низвергнуть на твое внутреннее дно. Самое продуктивное — сохранять баланс, наблюдать немного отстраненно. Потому что, если слишком погружаться в эту похвалу или критику, сознание перестает воспринимать, куда нужно двигаться. Я склонна создавать образ персонажа от сознательного к бессознательному. Когда накапливается багаж знания героя, тогда уже выплескиваются какие-­то подсознательные живые реакции, которые невозможно сыграть.

— Читала в одном из интервью, что вы занимались с психологом. Что заставило обратиться к специалисту?

— Я думаю, большинству людей, с которыми я сейчас общаюсь, необходим психолог. На сегодняшний день это жизненная норма — отслеживать свое душевное здоровье, ведь то количество информации, которое к нам поступает ежедневно, мы просто не успеваем обрабатывать. Эволюция человеческого мозга не успевает за эволюцией технической. Так, как мы живем сейчас, с таким комфортом, люди ни в одну эпоху не жили. Но не было и такого количества душевных расстройств. А разговор с подругами не дает терапевтического эффекта. Я очень люблю своих друзей, родных — они для меня источник душевного комфорта. Но они — люди заинтересованные, переживают за меня и могут что-­то неверно истолковать. Мы же обращаемся к врачу, когда что-­то не в порядке со здоровьем физическим. Я вообще люблю делать полный чек-­лист своего организма. А здесь та же гигиена, только души. Есть еще и некие исторически обусловленные вещи, кодовый страх к расслаблению. Во времена СССР была статья за тунеядство, и у нас на уровне инстинкта самосохранения записано, что расслабление — опасно. Но в том темпе, в котором мы живем сейчас, расслабление — очень ценная возможность услышать свои настоящие чувства.

— Разве не должно дело, которому ты посвящаешь большую часть жизни, дарить наполненность, радость?

— Это от тебя зависит, куда устремлять свою энергию. Огромное количество людей посвящают себя делу, которое не приносит им радости. Признаться, я даже не совсем понимаю, зачем сейчас даю интервью. Возможно, к тому моменту, когда оно выйдет, я уже не буду заниматься актерской профессией. От многих предложений, которые поступают мне сейчас из кинематографа, отказываюсь. Да, я понимаю: большие роли, хорошие режиссеры, перспектива у проекта, но сценарий попадает в какие-­то мои глубинные раны. И я не хочу себя месяц убивать ради успеха, признания. Пробую играть более отстраненно, но природа все равно подключается. В театре я тоже отказалась от большинства ролей. И это ощущение свободной радости несоизмеримо с чувством признания.

— Вы хотели стать актрисой еще с детства, что тогда вами двигало?

— Я прекрасно помню, что. Это очень личный вопрос.

— Но хотелось любви, признания?

— Конечно. Когда ты ребенком выходишь на сцену и понимаешь, что сейчас в твоей власти люди, которые на тебя смотрят, ты можешь заставить их испытывать какие-­то чувства… Это мощный «наркотик». Тогда я это несколько превратно понимала. Творчество и сейчас жизненно важно для меня. Радость в чистом виде — это мои песни. Есть и сложности: у меня записано три демо, ни одна пока не нравится. (Улыбается.) К пению меня тоже с детства тянуло, я постоянно где-­то выступала, но относилась к этому несерьезно.

— Я слышала вашу песню «Босиком» — другие будут в том же жанре?

— Да, это жанр шансон, уличная песня, простая, ненавязчивая, может, в чем-­то наивная, сентиментальная. Я начала петь на улице, на набережной в Риге. Необязательно, что мои песни услышат миллионы людей, пусть это будет дома, но это творчество, которое соединяет с божественным. Для меня это радость.

— Деньги для вас на втором месте сейчас?

— Деньги вообще на сороковом, это никогда не было важно. Мне нравится, когда они ко мне приходят. Я люблю тратить, люблю роскошь, подарки делать — себе и близким. Но я себя отлично чувствовала и в те периоды, когда оставалась без каких-либо сбережений. Копить не научилась пока. Допустим, я получала хороший гонорар за съемки и могла его весь спустить на часы. Или у меня оставалось двести евро, но я заказывала в службе такси «Майбах», потому что мне нравится эта машина. Потом деньги заканчивались, я ездила на метро. (Улыбается.) Снова появлялись съемки, и я шла в люксовые бутики. Это какая-­то игра. Мне кажется, уже смешно в XXI веке быть слишком озабоченным пропитанием. Как в Библии все написано: Всевышний дает пропитание всякой твари, почему же человек так обеспокоен этим?

— Кстати, про одежду. Изменение вашего стиля связано с внутренней трансформацией? Кажется, вы стремитесь приглушить свою природную яркость.

— Мне дана яркая внешность, и я потратила много времени, денег, усилий, чтобы создать рамку, которая бы подчеркивала мои достоинства и в которой я ощущала бы себя естественно и комфортно. Я считаю, что с моим типом внешности мне не нужны дополнительные усиливающие средства. Помните, как в «Анне Карениной», когда Кити представляла, что Анна явится в фиолетовом с цветочками, а та надела черное бархатное платье — и все ахнули. Думаю, выбор мною в студенческие годы декольте и активных расцветок был своего рода проявлением комплексов, страха, что меня не заметят, желанием обратить на себя внимание. А сейчас мне не нужно этого. У меня есть потребность себе внимание уделять, прислушиваться к своим чувствам. И есть круг людей, которых я люблю и которые любят меня.

— В профессии вы сталкивались с тем, что режиссеры пытались сыграть на вашей сексуальности?

— Много таких предложений, основанных на декольте, поступало и поступает, я от них отказываюсь. Я понимаю, что съемки — это прекрасно, но если это созвучно с моим внутренним мироощущением. Если нет, то столько интересных вещей, которыми можно заняться! Бег по утрам, йога, английский язык, встречи с друзьями, кулинария, чтение, походы в музей, на велосипеде покататься, порисовать, потанцевать. Я рано встаю, но мне никогда не хватает времени, всегда еще хочется добавить пару часов, чтобы сделать для себя что-­то радостное, из души исходящее.

— Родной город Новосибирск для вас является местом силы?

— Нет, не могу так сказать. Для меня место силы — это Алтай и Рига. Вообще, любой стресс, которого мы так страшимся, выводит на новый уровень. Когда переваришься в этом болоте, вырываешься на другую ступеньку и думаешь: «Вау, а жизнь еще и такая!» Мне часто снится, как я рождаюсь, и я страшно проживаю этот момент, головой прорываясь сквозь тесное пространство из материнского лона, но первый крик при рождении ни с чем не сравнится. Алтай, Рига для меня — это места, где происходит выход из страданий, и я постигаю что-­то новое.

— Как произошло ваше знакомство с Ригой?

— Мы там снимали первый сезон «Сладкой жизни», и мне сначала город не понравился. Но потом он как-­то иначе открылся, много людей хороших встретилось. Моя ближайшая подруга из Риги. Я приезжаю туда — и чувствую себя как в семье, там я могу быть настоящей. Место откладывает отпечаток на нас. Москва суматошная, много энергии, все спешат, боятся упустить что-­то важное, выйти из колеи востребованности. А в Риге люди просто живут и позволяют себе спокойно ужинать, гулять, сидеть в парке, смотреть на звезды в прямом смысле слова. Это высокая степень свободы, на мой взгляд.

— Думаете о смене места жительства?

— Я все время куда-­то катаюсь. Не особенно привязываю себя к месту. Я, как Мэри Поппинс, слушаю ветер, куда меня потянет. (Улыбается.)

— Наверное, цыганская кровь в вас говорит.

— Да, с одной стороны у меня в роду цыгане, с другой евреи. Может быть, и гены. Но все-таки я люблю Москву. Есть здесь, конечно, для меня определенное напряжение, однако есть и любимые места, друзья, комфорт. Хороший город, но можно и покататься. (Смеется.)

— И квартиру вы снимаете…

— У меня есть своя квартира, я просто там не живу. Все меняется в этом мире, и мы тоже. Та я, которая появилась на свет, и та, которая сейчас, — это два совершенно разных человека, ни одной общей клетки уже нет. Мне не нравится привязываться к одному месту. Может, позже произойдет некая трансформация, потому что мне уже хочется обзавестись семьей. Но пока я очень ценю сервис склада хранения вещей, он дает отличную возможность для внутреннего освобождения. В любой момент ты можешь собрать свои вещи, позвонить в службу, они приедут и заберут все твои коробки.

— Не страшно? Никогда ничего не пропадало?

— Я сейчас меньше всего волнуюсь за пропажу материального. Хотя я и считаю себя материальной дамой. (Улыбается.) Обожаю покупать посуду, вазочки, комнатные цветочки. Но отношение к вещам у меня такое же, как и к деньгам. Я люблю красивые вещи и благодарна за возможность их приобретать, но особо не заморачиваюсь на эту тему. Например, я могла на последние деньги купить жакет Шанель и потом в порыве романтики лежать в нем на асфальте, читать стихи Тютчева рядом с каким-нибудь прекрасным юношей. Были в жизни такие истории. Пропадет так пропадет — значит, кому-­то нужнее.

— Вам случалось совершать безумства ради любви?

— Да, как раз в Риге я была влюблена в молодого человека. Как в песне, слегка соприкоснувшись рукавами, не случилось даже поцелуя, но от этого чувство было еще сильнее. Он жил в старом городе, и вот мы с его другом пришли к его дому и громко кричали под окнами: «Выходи гулять!». Для меня это было безумное что-­то. (Улыбается.) Еще помню, как приехала со съемок, а любимый человек говорит: «Мы переезжаем в другую страну!». И я ответила: хорошо. Мы за сутки собрали вещи и уехали. Может, и не совсем правильно так поступать, надо все-таки больше слушать свои желания, но тем не менее такие безумства я совершала.

— Вы сказали о желании создать семью. Есть понимание, какого человека хотите видеть рядом?

— Сейчас в отношениях с мужчиной для меня важна партнерская составляющая, глубинное эмоциональное понимание друг друга и принятие. Яркие поступки в начале отношений, какие-­то широкие жесты могут меня даже оттолкнуть. Помню, тысячу роз мне подарил молодой человек, тогда меня это впечатлило. А сейчас, наверное, могло бы и напугать. Хочется, чтобы рядом был мужчина, который бы осознанно и с уважением относился к себе, чтобы духовные цели совпадали у нас, был общий вектор, какую жизнь мы проживаем, что для нас является ценностью. В каждом из нас столько всего намешано, но важно видеть, что человек понимает себя и работает над собой. Я родилась в полную луну, и во мне столько теневого, злости, агрессии. Но я понимаю, что у меня есть огромная база для трансформации, и спасибо Всевышнему за это. Очень нравится мне в эту игру играть.

— Вы считаете себя сильным человеком?

— Понимание силы тоже может быть разным. Раньше я думала, что быть сильной — это ради цели наступить на свои желания. Пусть я устала, не в ресурсе, но вот нужно выложиться на все сто. Я всегда хорошо училась, ответственно относилась к работе и порой доводила себя до состояния исступления. А сейчас для меня сила — услышать свои глубинные чувства. Идти таким путем — это от меня требует силы и храбрости.