Пожалуй, то, что с Дарьей Мороз за последнее время произошли кардинальные изменения, не заметить сложно. Чувственный образ, созданный актрисой в сериале «Содержанки», словно стал ее второй кожей. И этот эротизм проявляется и в движении, и в разговоре. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Есть такая книга «Мужчины с Марса, а женщины с Венеры» — согласны с определением?

— Имеется в виду, что Марс воинственен, а Венера — богиня любви? Я соглашусь, что у мужчины и женщины разная психология, они иначе развиваются, но я бы не относила женщин однозначно к Венере, а мужчин к Марсу. Проходя через разные этапы жизни, люди меняются, появляются Меркурии, Ураны и прочие планеты. (Улыбается.)

— Что для вас всегда было самым сложным в отношениях?

— Найти взаимопонимание. Уважать и беречь мир другого человека, при этом не терять свой собственный. Подстраиваться, не прогибаясь. Когда один ломает другого, это заканчивается печально. Но, наверное, самое сложное — параллельно развиваться. Не так, чтобы кто-­то один уходил вперед, а другой топтался на месте, но чтобы это было достаточно равномерно, происходило правильное перетекание энергии.

— Согласны с тем, что именно в отношениях начинаешь лучше узнавать себя?

— Нет, я думаю, это происходит наедине с самим собой. А в отношениях ты узнаешь, насколько можешь слушать и ценить другого человека, оставаясь при этом собой. В начале отношений люди часто (вольно или невольно) прикрывают какие-­то свои черты из-­за боязни быть непонятыми, отвергнутыми. Но через год-­два начинают вести себя более естественно, и вот тут порой возникают проблемы, поскольку партнер считал, что ты другой, и не готов принять тебя таким, какой ты есть. Поэтому «я за честность и против зла» — как говорит моя героиня из сериала «Содержанки» Лена Широкова. Наверное, история о том, когда отношения начинаются с дружбы, более крепкая и правильная. В дружбе ты не стесняешься самого себя без прикрас, дружба — это то же партнерство. Если она настоящая.

— В интервью вы признались, что после расставания с Константином Богомоловым вам необходимо было «почувствовать себя самостоятельной единицей». Настолько велико было на вас влияние этого союза?

— Режиссер — это тот человек, за идеями которого следуют, поэтому, конечно, во многом моя жизнь с Костей была направлена на то, чтобы его позиционировать в мир определенным образом. Я уже была состоявшейся в своей профессии, а к нему только пришла известность. Я сознательно всегда была «при нем», что вполне адекватно, он мужчина, глава семьи, я женщина, он режиссер, я актриса. Большой круг общения, совместные проекты. А потом, после расставания, мне важно было заново обрести свои позиции и личные, и профессиональные, чтобы меня перестали ассоциировать только с его именем. Я начала заниматься продюсированием, и люди, которые раньше знали меня только в качестве артистки, теперь узнают и с другой стороны. Для меня это некий этап взросления, который длится уже года четыре. Надеюсь, в этом деле я буду развиваться и дальше.

— Но продюсирование — это сфера менее творческая, нежели та, которой вы занимались до сих пор.

— Нет, вы ошибаетесь. Это гораздо более творческая история, актерство — очень узенькая дорожка. Ты делаешь свое дело, но результат чаще всего от тебя не зависит. Это называется монтаж. Продюсер, как и режиссер, генерирует идею проекта в целом. Это творец от и до, уровень «Бог». Он продумывает концепцию, собирает команду, находит деньги, воплощает задуманное в жизнь. Это захватывающе и требует ума, хватки, умения договариваться, быть дипломатом, где-­то поднажать, где-­то быть мягким. Я по-­другому стала смотреть на актерскую профессию, когда оказалась по другую сторону пульта: убедилась, что правильно выбрала направление.

— Интересно, что Константин сейчас стал активно сниматься.

— Для меня это не открытие. Костя всегда в своих спектаклях мог заменить кого-­то из актеров, если тот не мог играть, — и делал это блестяще. Это всегда было классно, и на него специально «ходили». Он прекрасно сыграл в «Князе», и «Псих» мне тоже очень понравился — Костя там очень искренний и настоящий — редкое умение для артиста. «Шерлока» я пока не видела, но одна из подруг моей дочери начала смотреть этот сериал, и Костя в белом костюме произвел на нее огромное впечатление. Она сказала: «Какой у Ани красивый папа!» (Смеется.) Но сам он всегда утверждал, что актерство для него менее интересно, чем режиссура, и я его понимаю.

— В сериале «Содержанки» вам удалось создать необыкновенно чувственный, сексуальный образ. Это было проявление ваших внутренних изменений или взгляд режиссера?

— Костя, как любой хороший режиссер, видит артиста под некой своей призмой. Из меня он всегда вытаскивал энергию жесткости, сексуальности, ему казалось, это правильное для меня направление. Сексуальной энергии может быть сколько угодно внутри, но порой ее не видно снаружи. Для того чтобы ее грамотно транслировать в мир, нужно учиться. Когда мы стали работать над «Содержанками», было важно, чтобы моя героиня, эта закрытая в своих проявлениях Лена, несла прямо-таки сексуальный флер. Это то, с чем работают японские, немецкие артисты — мощнейший сгусток энергии, который ощущается при внешне спокойной манере поведения и речи. Во многом благодаря роли я этому научилась. Мне хотелось бы быть похожей на Лену — она вытащила меня в какую-­то другую энергетическую сферу, и это совпало с моим внутренним ощущением себя на тот момент. Получив новый инструмент, я поняла, насколько он привлекателен, и начала им пользоваться. И сейчас могу достаточно быстро «включать» сексуальность. (Улыбается.)

— Ваша стильная стрижка появилась в процессе работы над ролью?

— Стрижку придумал Костя, еще когда мы работали над фильмом «Настя», который пока, увы, не вышел на экраны. Он хотел радикально изменить мой образ. Там была лесбийская история, мою партнершу играла Саша Ребенок — я в этой паре была мужчиной. Я не ожидала, что короткая стрижка принесет мне столько дивидендов. (Смеется.) Вот уже четыре года я с такой прической, мне с ней комфортно. Возможно, потом поменяю цвет или форму.

— Как получилось, что «Содержанок» снимают разные режиссеры? Сейчас вы, будучи еще и продюсером сериала, подключили отца.

— Уговорила. (Смеется.) Юрий Павлович Мороз с сомнением относится к платформам и считает, что они пока не обладают таким влиянием, как телевидение. Мы с ним спорим по этому поводу. На мой взгляд, платформы уже сейчас достаточно мощно влияют на киноиндустрию, их становится все больше, они развиваются, и зрители проявляют интерес к этому формату. Мы с Ириной Сосновой долго его убеждали, и в конце концов он согласился, на радость команде. Костя по финалу первого сезона сказал, что планирует другой проект, но готов быть шоураннером. Поэтому было принято решение, что «Содержанок» снимают совсем разные режиссеры. И если для Кости и для Даши Жук это был дебют — они впервые работали в формате сериала, то третий сезон мы отдали в руки человека опытного, успешного в профессии, человека другого возраста, другого ощущения кино. Все три сезона абсолютно разные при сохранении общей структуры и стилистики.

— Юрию Павловичу близок формат? Все-таки он режиссер старой школы, для советских людей секс считался темой табуированной.

— Не очень понимаю, почему вы заостряете на этом внимание. Мы все-таки говорим о кино и живем в современном мире. Отец в первую очередь профессионал и очень развивающийся с годами режиссер. Он не остался там, в СССР, и прекрасно понимает, что время требует новых тем, визуальных ходов, внутренней динамики и иного монтажа. Я, отсматривая снятый материал, порой удивляюсь, насколько четко он сечет все эти темы. Но при этом та самая старая школа — это очень круто, есть понимание и концепции сезона и художественной концепции в целом, есть иной способ работы с артистами. Я у папы учусь. А как он держит площадку! Когда все уже устали, он бодр и свеж, как будто только начал работать. Большая удача для проекта такой режиссер. Для артиста его имя — гарант качества.

— Когда вышел первый сезон, писали, что очень много языка тела в этой картине, но, наверное, она все-таки про любовь, которая пытается выжить среди гламура.

— Это не так. Идея картины в том, что любовь и секс — это скорее инструмент для достижения цели, чем искренние проявления. Это такой же инструмент, как власть и деньги. Лена в этом смысле иная в этом холодном, аквариумном мире. Ей важны чувства. И поэтому она не может встроиться.

— Вы говорили, что Костя отлично знает жизнь московского бомонда, насколько к этому миру близки вы?

— Я в нем вращаюсь, конечно. Не могу сказать, что я идеальный пример тусовщицы, но регулярно бываю на больших мероприятиях, общаюсь с людьми разных финансовых и властных возможностей. Это своеобразный пласт культуры. Неверно думать, что его представители — люди неглубокие, неумные, нет. Там полно интересных личностей. И мы в фильме наблюдаем, как они в своем мире существуют. Это такое социально безоценочное наблюдение, очень точечное и честное.

— Но вы себя внутренне к этому кругу не относите?

— Я где-­то близко, но не там. Меня можно отнести к творческой интеллигенции. Я много работаю, не замужем за миллионером, не содержанка и не домохозяйка. Но с людьми этого круга я регулярно общаюсь, с кем-­то дружна, с кем-­то просто знакома.

— Насколько вам не хватает искренности, открытости в отношениях? Есть ли у вас такая потребность?

— Я бы не сказала, что мне этого не хватает. Близких людей, тех, с которыми ты абсолютно открыт, не может быть много. Для меня это мой отец, моя дочь Аня, наша няня и двое-­трое друзей. Все остальное — рабочие контакты, знакомства и необходимость с этими людьми соприкасаться. Не могу сказать, что я сильно открыта к общению. Меня это утомляет, раздражает, выхолащивает, я человек, который должен долго накапливать энергию, чтобы потом ее транслировать на сцене или съемочной площадке. Без зон аскетизма и сбережения себя тут не обойтись.

— А дружба требует энергоотдачи.

— Нет, на мой взгляд, дружба компенсирует энергоотдачу. Дружба — это то, что тебя наполняет, и ты становишься сильнее, даже если в тот момент ты помогаешь своему другу. Дружба, как и любовь, — это взаимообмен энергией, а не высасывание ее. Это партнерство и эмпатия. Самая честная любовь — это дружба.

— В отношениях нужна дистанция?

— Однозначно. На мой взгляд, это уважение к миру другого человека. Моя приятельница как-­то сказала смешную фразу: «двуспальная кровать — это не от большой любви, а от бедности». Каждому человеку нужна своя зона одиночества, когда он может сам с собой разобраться, сделать какие-­то свои дела и с большими силами вой­ти в общее пространство. Моя дочь Аня часто проявляет себя как экстраверт, и в какой-­то момент я говорю: «Аня, стоп, сейчас мне надо просто помолчать». Она отвечает: «Хорошо, я книжку почитаю или в соцсетях посижу». Но мы этому учились. Сначала я не понимала, почему меня начинает накрывать раздражение, когда мы очень долго что-­то делаем вместе. Оказывается, я просто устаю от большого количества общения.

— Вы мама-­друг или мама-­авторитет?

— Я не считаю, что это взаимоисключающие понятия, ведь часто бывает так, что мнение друга для тебя важно, значимо. Сейчас, когда у Ани начался переходный возраст, я стараюсь быть ей старшим другом, который может помочь ей разобраться в ситуациях, с которыми она впервые сталкивается. При этом стараюсь не навязывать ей свою позицию по отношению к какой-либо проблеме, но объясняю, что здесь можно поговорить, а можно осечь, можно развернуться и уйти. У нас все через разговор, взрослый, честный и, наверное, в каком-­то смысле безжалостный.

— Какие самые трудные вопросы вам задавала Аня?

— Наверное, самым сложным было объяснить дочери, что теперь, после расставания с Костей, у нас будет какая-­то другая жизнь. Мне самой было страшно, как Аня это воспримет, как сказать все правильно, чтобы она не была травмирована. На тот момент ей было уже восемь лет. Возможно, с маленьким ребенком проще, хотя развод родителей всегда травма. Важно было подобрать нужные слова. Я считаю, что Аня большая умница, мы с этим справились достаточно гармонично. И то, как сейчас мы строим общение, когда она встречается с отцом или мы собираемся втроем, доказывает, что мы эти слова нашли.

— А у вас не осталось обиды?

— Я сейчас даже не хочу на эти темы рассуждать, это не разговор для прессы. А внутренний мир каждого человека слишком заковырист. Я расцениваю свою нынешнюю жизнь как новый этап узнавания себя и саморазвития. Если стремишься к осознанности, то потратишь время с пользой. Для меня этот период связан с внутренней самоидентификацией в новом возрасте. Мне было двадцать шесть лет, когда мы встретились с Костей, а когда расстались — уже за тридцать.

— Сейчас нравитесь себе больше?

— Да, я больше знаю про себя и окружающий мир, умею справляться со своим характером. Как-­то я поумнела, наверное. Момент осознания мало у кого приходит в раннем возрасте. И я только в начале пути.

— С возрастом появляется и большая уверенность в себе…

— Мне кажется, это не зависит от возраста. Творческие люди достаточно экзальтированны, и я не исключение. Но это ощущение неуверенности неплохо, я считаю. Оно позволяет тебе не останавливаться, развиваться. Просто чем ты старше, тем больше появляется понимания себя, людей вокруг, законов бытия, если угодно. Есть жизненный опыт, и становится гораздо интереснее картинку разглядывать, красок больше.

— Новые привычки у вас появились?

— В последнее время я много работаю за компьютером — этого требует моя новая профессия. Но появился такой моцион: приходя домой, я зажигаю свечи, включаю музыку.

— Свой­ственно вам как женщине себя чем-­то баловать?

— Да, я люблю какую-нибудь красивую шмотку купить. К обуви и сумкам я достаточно равнодушна, а вот одежда или интересный комплект нижнего белья меня очень радует. Любой женщине это полезно. Невозможно пять лет ходить в одних и тех же нарядах. Даже два года невозможно. Это просто скучно. Иногда стоит половину гардероба сложить в коробки, чтобы через пару лет достать и носить вещи как новые.

— И мода возвращается.

— Да. Кстати, у меня есть несколько маминых вещей, из Парижа привезенных, я их ношу.

— Аня в этом смысле тоже девочка-­девочка?

— У нее есть чувство стиля. И не так давно у нас был большой важный разговор на эту тему. Дочь взрослеет, и у нее появляются свои заморочки по поводу того, как она одета, как выглядит и как ее воспринимают окружающие. Я пыталась донести до нее, что не стоит обращать внимания на мнение других, если тебе в этой одежде комфортно и здорово. Людям свой­ственно завидовать и не воспринимать индивидуальные проявления. Аня любит толстовки оверсайз и какие-нибудь интересные штаны с блестящими вставками. Платья иногда надевает, но всегда предпочтет какой-нибудь костюмчик Гуччи со стразами. (Смеется.) У нас была целая история по поводу покупки розовой шубки-«чебурашки». Ане она очень нравится, но при этом она думает о том, что про нее скажут в школе. Спрашиваю: «В чем проблема? Это классная, современная, молодежная одежда, которая тебе идет». Но пока она носит шубку везде, кроме школы.

— Ей интересна ваша сфера?

— Кино ей пока менее интересно. Скорее привлекает вокально-­танцевальное направление. Она занимается и пением, и танцами, но также она талантлива в живописи, играет на укулеле, пишет стихи, сценарии, хочет снять свою историю. Очевидно, что дочь творческий человек, а с направлением со временем определится.

— Ваша медийность сказывается на образе жизни семьи? Выбираете ли вы места, куда пойти?

— Аня не очень стремится в тусовку, ей интереснее со своими друзьями. Она знает, что мама и папа медийные личности, их показывают по телевизору. Но для нее это два разных мира — какой-нибудь суперпопулярный тик-­токер и родители, которые занимаются другой сферой. Когда я говорю, что с точки зрения стиля или позиционирования себя стоит прислушаться к папиному мнению, потому что он один из влиятельнейших людей в своей профессии, она удивляется. (Смеется.)

— Вы ходите на родительские собрания?

— Нет.

— Почему?

— Аня учится в немецкой школе, и собрания проходят на немецком языке. Не могу сказать, что мой немецкий хорош настолько, чтобы я все поняла. Я смотрю ее оценки, у нее все прекрасно. Иногда математика просядет или английский, говорю: Ань, надо подтянуть. Если у кого-­то из учителей есть ко мне вопросы, я подхожу и обсуждаю их при личной встрече. Я не та мамаша, которая будет главой родительского комитета, у меня нет на это ни времени, ни желания. Считаю, что ребенок должен сам выполнять домашние задания, чувствовать свою ответственность, и, на мой взгляд, Аня отлично с этим справляется.

— Над вами тоже родители не сидели?

— Нет, у нас с мамой была договоренность, что у меня должны быть «пятерки» по английскому, литературе и истории. Хотя с историей у меня всегда были проблемы — я не запоминаю даты. Родители меня со школой не напрягали, и я не напрягаю дочь. Считаю, что это ее зона ответственности. Хотя Аня учится лучше, чем я, она умнее и эрудированнее, у нее огромный словарный запас. На немецком говорит как на родном языке. С удовольствием читает книги немецкие и русские.

— Сейчас школьники на дистанционном обучении, тяжело переносите карантин?

— У Ани пятый класс, к тому же это немецкая школа, там свои правила. Было всего два месяца дистанционной учебы, и сейчас пару недель дети были дома. Карантин я толком не заметила, потому что работала все это время столько, что хватило бы на три года. К тому же еще и участвовала в «Танцах со звездами» в самом начале пандемии, когда вообще все остановилось. У нас была прекрасная команда, мне это принесло массу положительных эмоций. К сожалению, проект пришлось покинуть за два дня до финала из-­за того, что я заболела. А после мы с Аней уехали на полтора месяца в деревню. Это было прекрасное время, очень важное для нас обеих, для нашего общения.

— У вас домик в деревне?

— Да, под Псковом, в деревне с символичным названием Глушь. (Смеется.) Отличное место, дом на берегу озера. Это дом маминых родителей, мы очень любим туда приезжать: и я, и папа, и Аня, и Варя, моя сестра. Этим летом все собрались, была такая family life. К тому же там было много семей с детьми, которые тут же все познакомились и стали Аниными друзьями.

— Дарья, в Инстаграме вы обмолвились, что уже не одна…

— Простите, но я не тот человек, который будет делать пиар на личных отношениях.

— Но впуская кого-­то в свою жизнь, вам важно, как сложится контакт этого человека с дочерью?

— Конечно, я же нормальная мамаша. (Смеется.)

— Вам свой­ственно планировать жизнь?

— Планы связаны в основном с работой, и в этом смысле я люблю выстраивать стратегию. Сейчас у меня переход в смежную профессию. Я понимаю, что больше не хочу на хлеб зарабатывать актерской профессией, я хочу зарабатывать продюсированием. Поэтому буду сниматься только в эксклюзивных проектах, которые мне действительно интересны. У меня произошло некоторое «отравление театром» после «Чайки», мне очень сложно играть…

— Хотя вы очень хотели роль Аркадиной.

— Она сама ко мне «пришла», а захотела я ее в процессе. И это прекрасный спектакль, но мне физически и эмоционально тяжело, слишком большой выплеск энергии. Возможно, потому что совпало с пандемией, в зале стало меньше зрителей, и меньше энергии получаешь в ответ. А возможно, это совсем не моя психофизическая структура человека, и мне «надевать» ее на себя некомфортно. Сейчас я поняла, что мне нужна пауза в театре. Лет восемь назад, когда Юра Чурсин, который играл почти весь репертуар, уходил из театра, я крутила пальцем у виска: «Ты явно погорячился». А сейчас я его очень хорошо понимаю. Видимо, иногда нужно сделать паузу, чтобы набрать новых эмоций, ощущений, сил. Так что в профессии и карьере я намечаю некие штрихи, что касается жизни, здесь планировать невозможно. Можно только обозначить свои желания, а дальше уже действовать по ситуации.

— Замуж еще раз пойдете?

— Я где-­то прочитала, что свадьба — это трансляция в мир смерти любви, как ни странно прозвучит. Это желание «застолбить» свои чувства. Думаю, это очень точно. Кому-­то хочется побыть в статусе «замужняя женщина», но по факту штамп в паспорте ничего не гарантирует. Мы с Костей поженились больше потому, что я ждала ребенка, и мы решили, что так будет проще с документами. Помню, он попросил меня съездить в загс узнать свободные даты. Я говорю: «Есть на восьмое число». Он: «Нет, восьмерка — это символ бесконечности». (Смеется.) Транслировать то, что мы вместе навсегда, бессмысленно: чувства развиваются, перетекают из одного состояния в другое либо исчезают. Всякое бывает, и ничем их не застолбишь — ни кольцами, ни клятвами.