Алексей Барабаш уже был героем «Атмосферы» четыре года назад. Но за это время у него произошли события, перевернувшие его жизнь. Утром 4 мая 2018 года он почувствовал, что у него отнялась половина тела и нарушена речь. Это оказался инсульт, следом за ним последовал еще один. Только чудо спасло актера от серьезнейшей операции. А когда он вернулся на съемочную площадку, встретил ее — актрису Александру Богданову. Через год они поженились. Об этом и многом другом — в свежем интервью журнала.

— Алексей, ты сказал, что после того страшного события переосмыслил жизнь. Что конкретно имеешь в виду?

— Это произошло почти в сорок один год. Уже казалось, что кризис среднего возраста миновал меня, но… И когда это произошло, я просто обнулился, у меня абсолютно стерлась личность. Это достаточно страшно, так что было о чем подумать, находясь в полном одиночестве. Я прекратил общение практически со всеми, потому что совершенно не понимал, как разговаривать с детьми, родителями, друзьями. Это длилось четыре месяца. Но я стал замечать простые вещи: небо, деревья, изменения погоды — и находить в том, что совершенно не ценил, радость, словом, очаровываться жизнью. По крупинкам собирал нового Алексея.

— Так ты стал закрытее, чем был?

— Нет, наоборот. Раньше включать внутреннюю цыганочку и улыбаться, казаться светским и легким человеком — была для меня работа, а сейчас я более открыт, испытываю удовольствие от общения, от новых знакомств, от людей, которые во мне заинтересованы и интересуют меня. Но период моего возвращения в социум еще не закончился, осталось очень много незакрытых моментов. На данный момент общаюсь с единицами из прошлой жизни, почти весь старый круг людей, с которыми я тесно контактировал, перестал для меня быть интересен.

— То есть ты четыре месяца не общался даже с родителями, хотя через полтора месяца уже начал сниматься?! А кто же тебя поддерживал, помогал восстанавливаться? Где была Анна Воркуева, с которой вы находились в отношениях?

— Когда все случилось, Аня тоже была рядом со мной, и она поступила человечно, проявив эмпатию к моему состоянию, очень помогла в тот период, потому что я был как новорожденный ребенок. Она попыталась объяснить все родителям и настояла на том, чтобы они не приезжали, что было правильно, хотя они, естественно, рвались сюда. Много людей звонили, но я физически не мог общаться, поэтому мы заблокировали мой телефон. В общем, Аня меня изолировала от всего, чтобы я мог спокойно восстановиться. И я ей очень благодарен.

— Почему же вы расстались, пережив самые тяжелые моменты?

— Я думаю, она уже насмотрелась на тот ужас, который со мной происходил. Я пролежал в больнице почти месяц, и она вложила очень много сил в меня, но чисто эмоционально, наверное, не смогла с этим справиться. Я ее понимаю. Было много разных обстоятельств, и в итоге мы решили, что нам нужно расстаться.

— А твои чувства тогда еще не прошли? Ведь если это решение было скорее ее выбором, то для тебя оно могло стать травмой?

— Признаюсь, вначале было тяжело это принять, эмоционально неприятно. Но мы же все равно спасаем себя в таких ситуациях, и мне было не до мармеладных настроений. Я был озабочен своим состоянием и провел в страхе еще долгое время. Поэтому все, что касается личной жизни, отошло на третий, четвертый план.

— А как тебе было сразу после разрыва играть с Анной в «Охоте на певицу», где ваши герои плотно пересекаются?

— Мы совершенно нормально встречались, общались и работали. Оба понимали, что чувства ушли. Сейчас не контактируем, но у меня нет никакого негативного отношения к ней, думаю, что и у нее ко мне тоже.

— Ты снимался сразу в двух проектах, в «Ростове» и «Певице». По-­моему, в «Певице» ты сыграл просто филигранно, с таким набором красок и таким объемом…

— Спасибо. Я смотрел некоторые сцены в «Певице», и у меня есть ощущение, что это хорошая работа. (Улыбается.) Просто я отпустил себя. В середине осени началось «Новое дело майора Черкасова». И в какой-­то момент было три проекта одновременно. Но там я уже уверенней себя чувствовал. Наверное, мне помогал кто-­то сверху. У меня весь этот период отчасти прошел как во сне.

— А когда страх исчез? И, кстати, врачи разрешили тебе так скоро сниматься?

— Мне попался хороший доктор в Бакулев-ском институте, которая сказала, что не надо ничего бояться, а надо петь, играть, любить небо, людей, саму жизнь. Но нужно было, чтобы я сам это принял и почувствовал. Хотя своим авторитетным мнением она мне помогла. Я находился под присмотром и наблюдением еще полгода, и в какой-­тот момент врач объявила, что я здоров. Стало легче, но страх все равно не прошел. Пришлось поработать с психотерапевтом, но скажу честно, отпустило меня только через год. Я подсознательно ждал то число. Но уже появилась Саша (актриса Александра Богданова. — Прим. авт.), и она сказала: «Ничего не произойдет, вот увидишь. Надо прожить этот день, как обычный». А на следующее утро я проснулся, и мне уже было совсем нестрашно идти дальше.

— Ты сказал, что самым страшным после диагноза была неизвестность. А мне кажется, что не всегда хорошо знать все. Если не можешь ничего изменить, лучше надеяться на лучшее…

— Нет, я за правду. Но так я стал думать тоже недавно. Чтобы обрести свободу и счастье, надо в какой-­то степени стать фаталистом и пофигистом, но в то же время не потерять ответственности. Когда мы принимаем страх, то перестаем бояться, а значит, можем пережить все. Но чтобы достичь такого состояния, нужно проделать огромную внутреннюю работу. Я еще в начале пути. Но я всегда добиваюсь того, чего хочу, и этого обязательно добьюсь. Когда ты перестаешь бояться, приобретаешь легкость, а если ты легкий и простой, на тебя интересно смотреть. Боль в глазах не мешает. Человек, который родился с болью, а это про меня, пронесет ее до конца жизни.

— А ты никогда не боялся, вдруг что-­то не сложится в профессии?

— Нет, я найду, где себя реализовать. Когда для восстановления я вырезал ложки, поймал себя на мысли: «А может, всю эту суету актерскую — к чертовой матери? Может, разные стильные ложечки делать?» (Улыбается.) Я ко всему изначально подхожу с творческой стороны, а уже потом извлекаю из этого по макси-муму заработка.

— К тому моменту, когда появилась Саша, ты еще не был настроен на романтические истории?

— Тогда я переживал, что или уже совсем сгину, либо что-­то светлое появится и оживит меня. Я был готов к Сашиному появлению. У нас возникла химическая реакция, которая естественным образом через три-­четыре месяца притихла, и потом мы стали выстраивать отношения.

— С Сашей ты познакомился на съемках «Ростова». Вы были партнерами, чем она тебя зацепила?

— Нет, мы не пересекались в кадре. Вначале я просто увидел хорошую актрису и красивую девушку. В тот момент я еще был в полузамутненном состоянии. (Улыбается.) Но потом осознал, что это лучшая женщина на земле.

— Ты считаешь, что буйная страсть должна пройти и уже потом появится любовь?

— Конечно! Любовь — это выбор. А мы не особо любим трудиться над отношениями. Прошла химия, влюбленность, нам кажется: «Ну, вот и все». А на самом деле тут-­то и начинается любовь и все самое интересное. За счет чего люди могут быть друг с другом годы? За счет того, что они уважают друг друга. Нельзя влезать на свободное пространство другого. И, конечно, важны общие интересы, чтобы было с кем поговорить.

— Юля, твоя бывшая жена, и Анна часто сопровождали тебя на съемках. И как ты признался в одном из телеинтервью — с Сашей вы тоже за эти два года не расставались ни на день. Ты не думаешь, что раз те истории заканчивались, стоит изменить подобную практику?

— Совершенно верно, и мы как раз сейчас сознательно разрываем выстроенный шаблон. Поняли нашу огромную ошибку — мы друг в друге эти почти два года просуществовали, не успевая соскучиться.

— Ты сказал, что в отношениях вы — цивилизованные люди. Значит, ты можешь себе позволить легкий флирт?

— Отношения могут быть построены только на доверии, а оно возникает, когда ты определяешь для себя табуированные темы. Я озвучил Саше свои пожелания, она мне — свои, мы ни в чем себя не ограничиваем, просто выбрали определенное поведение, чтобы быть спокойными, в том числе исключили любой флирт. Доверие — очень хрупкая штука, его нужно заслужить. Конечно, я замечаю женскую красоту и всегда чувствую, если кому-­то нравлюсь. Мне этого достаточно, это уже внутренняя победа. Я очень четко к своему возрасту могу очертить границы отношений, и мне это нравится.

— А почему вы вообще стали обсуждать это, появились какие-­то звоночки или просто думаете на пять шагов вперед?

— Нет, никаких звоночков не было, просто захотелось разобраться, как не утратить свежесть отношений. И, по-­моему, нам это удалось.

— В нашем прошлом интервью ты заявил: «Я сейчас готовлюсь к тому, чтобы стать сознательным подкаблучником». Получается?

— Я считаю, что отношения в семье — это абсолютный матриархат. К чему сопротивляться? Все равно женщина возьмет свое. (Улыбается.) Хочешь счастливых отношений? Думай так, как я.

— С Сашей вы быстро расписались. И до нее, по-­моему, ты предпочитал официально оформлять отношения, кроме Анны, пожалуй.

— На Саше я женился спустя год с небольшим. А с Аней у нас не было такой цели и задачи. Но сейчас у меня совершенно другая позиция. Я считаю, что людям вообще жениться не надо. Все эти штампы, формальные обязательства — полный бред.

— Так ты же недавно женился…

— Я женился осенью, а теперь не считаю это правильным.

— Почему?! После появления штампа в паспорте отношения стали хуже?

— Нет, у нас все хорошо. Это не то чтобы неправильно, просто в современное время совершенно не нужно, изжило себя, это рудимент.

— Родители познакомились с Сашей?

— Она давно с ними знакома, мы один или два раза в месяц к ним приезжаем, они живут в Ленинградской области. А сейчас в Крыму Саша встретилась с моим старшим сыном Арсением, ему двадцать три года. Он отдыхал у своей бабушки. И мы очень приятно провели несколько дней, гуляли, разговаривали о жизни, философствовали… Арсений такой красавчик, подтянутый, худощавый.

— Ты сейчас больше горишь работой или сама жизнь теперь важнее? И что радует больше всего?

— Саморазвитие. Читаю много книжек по психологии. У меня есть желание сознательно выдернуть себя из зоны комфорта, я оброс социальным жирком. И теперь, если мне хочется поспать, я встаю пораньше. Если мне хочется поесть, я проявляю аскетизм. Если мне хочется поехать на машине, я иду пешком. Если мне хочется погулять где-­то одному, я иду в народ. Я радуюсь, например, простому помидору на обед. (Улыбается.) А еще недавно не представлял себе обед, состоящий из одного помидора. Как не представлял, что можно дойти пешком от парка Горького до Арбата.

— Значит, когда ты хочешь купаться в море и едешь в Крым, то должен не лезть в воду с температурой плюс двадцать пять, а ждать, когда будет восемнадцать…

— Как раз то, что касается моря — это и есть возможность вырывать себя из зоны комфорта, это и есть удовольствие, те мелочи, ради которых стоит жить. Море нужно воспринимать таким, какое оно есть, а не подогревать его кипятильником или лезть в теплый бассейн. Вот были два дня шторма, вода остыла, но я купался.

— После твоего пересмотра жизни ощущаешь ли ты какую-­то неудовлетворенность в профессии или наоборот? Роли у тебя прекрасные и в недавних проектах, но везде череда тонких мерзавцев. Хотелось бы прервать ее…

— Да. Но, с другой стороны, я сейчас к этому отношусь с позиции: «Я буду таким, каким вы хотите меня видеть». Я могу извлечь максимум пользы для себя в абсолютно любом материале. Мальчику уже сорок три годика (смеется), какие-­то иллюзорные мечты и амбиции сменились пониманием суровой правды жизни. Отношение к действительности стало мужским. Но ты не найдешь честного актера моего возраста, который скажет, что ему все равно. Как только тебе становится в этой профессии многое все равно, нужно уходить из нее. Естественно, я хочу интересные и разноплановые роли. Но я не в том возрасте и не в том понимании себя, чтобы кусать локти, если у меня их не будет. Появится хорошая роль, я буду благодарен и выжму из нее по максимуму, возникнет не слишком интересная — и из нее выжму по максимуму. (Смеется.) Я могу зацепиться за оператора, режиссера, могу за партнера, если это плохой материал, или за какую-­то сцену, которую мечтал сыграть. Но я отказываюсь от того, что для меня совершенно неприемлемо или вообще неинтересно.

— Твое мужское реноме не страдает, если ты какое-­то время не зарабатываешь нормально, ты же не один? И может быть, тебе нужны деньги на нереализованные мечты: дачу, дом?

— Мы фантазируем с Сашей о квартирах, о домах, о бассейнах, о красивой жизни, которую мы не можем себе позволить. Но я уверен в том, что если посылать правильные сигналы, то все случится. И работа появится та, которую хочешь. Сейчас мы существуем на своем мизере, сменили респектабельные гостиницы на другое жилье на отдыхе, мы это принимаем.

— А многие твои коллеги, особенно молодые, умудряются не просто откладывать деньги, но даже быстро покупать квартиры в Москве, зарабатывая на чем угодно…

— Они понимают, что как они вспыхнули, так и погаснут. А у меня, поскольку я глуповат, такой установки не было, я с юности считал, что буду работать долго, всегда. (Смеется.) И я никогда ничего не копил. Думаю, что как только такая установка у меня возникнет, сразу и перестану работать.

— При всем этом ты ведь очень рефлексирующий человек. В острые периоды сомнений в себе и своих талантах ты пристрастился к алкоголю?

— У меня была череда отказов в профессии. Когда тебе присылают материал, ты в него влюбляешься, даже репетируешь какое-­то время, фантазируешь, а тебе предпочитают другого актера, это тяжело. Сейчас я проще на все реагирую, а по молодости бывало обидно до слез. Тогда и появлялась бутылка. Всегда есть иллюзия, что можно уйти от проблем с помощью алкоголя или других сильных препаратов, всего, что меняет химию мозга. Многие ребята совершают такую ошибку, считают, что так можно облегчить себе переживания, но, как правило, все только усугубляется на следующий день. Сейчас я уже знаю, как справляться с таким состоянием. Когда мне плохо, я могу плавать, ездить на велосипеде, бегать, ходить… Любое движение выталкивает мусор из головы. Кстати, и в период восстановления, когда я испытывал чувство страха, у меня еще случались головные боли, пульсации, я прислушивался к себе и нахаживал по пятнадцать-­двадцать километров в день. Главное, я осознал, что не мое не будет моим, а мое от меня никуда не денется. Я никогда не был «стерильным». «Стерильные» — это те, кто вообще не пьет, не курит. Не знаю, почему так происходит, но они скучные и неинтересные. А нам всегда интересны люди, у которых есть боль в глазах. Чем больше боль, тем значительнее и приятнее даже маленькая победа.

— Но ты как-­то сказал, что алкоголь был следствием недостатка любви. Речь о славе и признании?

— У каждого свой внутренний порог потребности в любви. У меня он очень большой, поэтому я не останавливаюсь никогда. Я всегда хотел признания, а это очень серьезная штука. Иногда надо жизнь потратить для того, чтобы кто-­то, может быть, даже один человек, к тебе так относился. Почему «звездочки» вспыхивают на полгода, год, а потом исчезают? Потому что их потребность в этом мала. Они получают, по собственным меркам, сполна аплодисментов, славы, денег, а дальше наполнить себя изнутри хотелками не могут, потому что нет глубины.

— Можешь рассказать хотя бы об одном эпизоде такого признания?

— Я не запоминаю такие моменты, потому что уже бегу впереди паровоза дальше. А может быть, их и не было. (Смеется.) Но я уже со студенчества понимал, что я везунчик. Во всем. И благодарен за это какой-­то небесной энергии, силе, не боюсь это говорить. Я много чего просил и получал. Это везение не в том, что прет по всем фронтам, а в том, что что-­то прямо плывет в руки, а от чего-­то тебя отводит.

— Ты говоришь гипотетически или были примеры, когда отвело от чего-­то страшного или плохого?

— Да вот буквально на днях мы с Сашей гуляли тут, в Крыму. И решили перей-ти с одной стороны дороги на другую — просто мне так захотелось. Идем дальше, и вдруг там, где мы только что прошли, авто врезалось в столб. Я говорю Саше: «А ведь мы должны были идти по той стороне». Я рванул туда, машина была перевернута, мы с подбежавшими мужиками стали ее возвращать в нормальное положение, вытащили грудного ребенка, женщину и мужчину в шоковом состоянии. Слава богу, все остались живы. Но было очень страшно. Не от того, что я увидел, а потому что сам чудом этого избежал. Вот что я называю везением. Или мысленно размышляю: «Хотел бы сняться в какой-нибудь фантастической картине», — а тут она и сваливается. Или думаю, что хорошо бы маньяка сыграть (смеется), раз — и через неделю — предложение.

— А что, на твой взгляд, сегодня хотят смотреть люди?

— Времена гиперреализма прошли. Люди тянутся к чему-­то светлому, жизнеутверждающему. Раньше подобные картины умели снимать. Помнишь замечательный новаторский для того времени фильм «Романс о влюбленных» Андрея Кончаловского, как Евгений Киндинов с Еленой Кореневой существуют в первой части? Это же абсолютная свобода — то, как они передают чувства. Это счастье, разлитое в чистом виде. Вот что-­то подобное хотелось бы мне сыграть.