— В вашей биографии о начале творческого пути написано так: вы приехали в Москву и почти сразу попали в «Театр на Покровке», тогда там был худруком талантливый Сергей Арцыбашев. Почему ушли всего через год?

— К сожалению, не сошлись. Насколько было полное взаимопонимание и на прослушивании, и в начале работы, настолько потом началось недопонимание.

— А что это было за прослушивание?

— Прослушивание проходило перед всей труппой, которая собралась перед окончанием сезона. Что-то прочитала, а потом Сергей Николаевич попросил спеть под гитару. Я растерялась: знала только «блатняк» и неформальный рок (смеется), а он любил романсы. Беру инструмент и театрально спрашиваю, что же вам спеть: «А ты можешь матерное?» Он просто спас меня этим вопросом! И тогда я спела песню из «Гражданской обороны». Вот так и поступила в классический государственный театр.

Арцыбашев был гениальным режиссером, я многому у него научилась. Но нам было строго запрещено работать где-то еще, сниматься в кино. Мне не известно, знал ли он, что я танцую по вечерам в ресторанах (было у нас с сестрой такое хобби, приносящее деньги), ведь каждый день в 11 утра я была уже в театре. У меня появилась машина: недорогая и с белорусскими номерами. Но, думаю, он понимал, что с девочкой, которая получает 4200 рублей в театре, что-то и где-то происходит. А когда начались репетиции «Стиляг», я перестала скрываться. Сняться у Тодоровского — что могло быть лучше для только что приехавшей в Москву актрисы?! Сергей Николаевич понимал, что я буду и дальше работать в кино. Я не подвела его, не пропустила ни один спектакль, но наши отношения осложнились, и я готовилась уходить из театра. Последние два месяца работы там у меня каждый день была температура +37,2. Стоило выйти за порог — 36,6. Такая вот энергия. Я не жалею, что ушла, и рада, что театр на Покровке был в моей жизни: это бесценный опыт работы с хорошим глубоким режиссером.

— Театр вы тогда оставили, но еще недавно вы говорили, что пока не считаете себя полноценной киноактрисой. Почему?

— Да, я так говорила, считая, что моя основная работа — театр, который я очень люблю. И считаю, что актер, не имеющий театрального опыта, многое теряет. В первую очередь, потому что кино не так часто дает хороший материал для работы. А в театре — и драматургия, и разбор роли. В кино крайне редко, а в сериалах и подавно, актеры имеют возможность репетиций.

К счастью, и эта ситуация меняется, и я меняю мнение. Но до сих пор не считаю себя состоявшейся киноактрисой. Жду ту роль, которая выстрелит. Все актеры этого ждут. Хотя я стала намного уверенней чувствовать себя на съемочной площадке. Главное, чтобы все продолжалось и развивалось.

— Откуда у вас такое поющее имя?

— Яниной звали мою прабабушку, и дать мне это имя предложил папа. Наша семья из Западной части Беларуси, родословная идет из Польши, имя тоже польского происхождения, и одно время оно было очень популярно.

Сейчас мне нравится быть Яниной, хотя я долго стеснялась, и лет до 26-ти меня все называли просто Яна. В моем первом короткометражном фильме «Война» с Анатолием Котом в титрах значусь как Яна Буйко. Тогда я папину фамилию носила. Только потом стала Мелеховой, взяла девичью фамилию мамы. Всегда о ней мечтала, но для папы это было тяжело. Он — классического мужского воспитания, но в итоге разрешил. А потом я и до имени доросла, стала Яниной.

— Но вы где-то еще и Мелехова-Горячева?

— А это в паспорте. Моего мужа зовут Максим Горячев. Причем когда я вышла замуж, не меняла фамилию, осталась Буйко. Тогда только закончились все мои круги ада со сменой гражданства и всех документов. Не было сил проходить через это снова. Муж был не против. А вот когда родилась Анна-Мария, я почувствовала, что пришло время превратиться в Мелехову. Взяла мамину фамилию и вторую, по мужу, Горячева. Но как актриса я — Мелехова. Часто пытаются написать Мелехову через «и», но я говорю: «Нет, не Чехов, а Шолохов, через 'е». (Смеется.)

— Что нравится в поведении дочки?

— Ее внимание и участие в моей жизни. Мне порой кажется, что это она заботится обо мне, а не я о ней. Хотя Анюта еще маленькая и ведет себя соответственно. Она нормальный, порой непослушный ребенок, бегает, прыгает, играет. При этом ранимая, очень тонко чувствует все, внимательна к моему настроению. Она знает, что у меня сложная работа, что я устаю и физически, и морально. Когда я прихожу домой, подбегает, спрашивает, как у меня настроение. Интересуется тут же, что мне сделать: воды принести, приготовить вкусненького? Ей семь лет, а она недавно, когда я заболела и сильно температурила, сделала заготовки для 20 кексов: замешала два вида теста с шоколадом и облепиховым вареньем. Выложила в формочки. А ее никто этому не учил. Сказала: «Ну а что тут такого». Отнесла соседке, у нас духовки нет, попросила запечь. И пять дней, пока я болела, все делала она. Постоянно спрашивает, как у меня дела. И всегда называет мамочкой. В общем, это дорогого стоит. Я от умиления плачу иногда.

— Она видела ваши киноработы?

— Она знает, что есть взрослые фильмы, но не любит их смотреть и не просит. Говорит, что она ребенок, а фильм 12+ и ей ещё рано. (Смеется.) Зато мы вместе слушаем аудиосказки, которые я красиво записывала для радио. Смотрим «Ералаш», я там есть в двух сериях. А пару лет назад снялась в рекламе одной телефонной компании в образе Мэрилин Монро, и когда дочка слышала звуки этой рекламы, сразу бежала к телевизору со словами «это моя мама».

— А ваш супруг Максим тоже помогает вам в домашних делах?

— Конечно. Пока я с вами разговариваю, он завтрак приготовил. Ждет. (Смеется.) У нас нет проблем с бытом. Он не то что моя правая рука, он часть меня. Не знаю, как бы без него справлялась. Я совершенно спокойно уезжаю на съемки, на гастроли, зная, что ребенок будет накормлен, одет, может быть, не всегда причесан, но это уже мелочи.

— У вас нет разделения труда по дому на женское и мужское?

— Есть какие-то вещи, которые не люблю делать я и которые не любит делать Максим. У меня это загрузка посудомоечной машины. Злюсь, если тарелка никак не встает правильно. Это делает муж. Чай не люблю заваривать. Странное дело, но он всегда у меня получается невкусный. А вот готовлю я без проблем — и делаю это хорошо.

— Он не ревнует вас к работе?

— Нет, он меня понимает и знает, насколько для меня важно то, чем я занимаюсь. Максим изначально знал, кого берет в жены. (Смеется.) В противном случае мы не смогли бы с ним сосуществовать.

— А вы знали, с кем связались?

— Да. Максим далек от актерского мира. Он занимается продажами в области спорта.

— Он приходит в театр на ваши спектакли?

— Обязательно. Я стараюсь звать его на премьеры. И так как он совершенно не связан с искусством, его отзывы для меня во многом важнее мнения многих коллег и критиков. А творческие люди, особенно режиссеры, очень любят проводить анализ, говоря: я бы сделал так-то, добавил то-то. Но это не их спектакль, чужой. Надо смотреть, как Максим, отрешенно. Без зависти, без ревности, без попытки творческого анализа. Он — обычный зритель, честный человек, каких сейчас мало, и один из лучших моих критиков и советчиков. Не пытается казаться лучше, чем он есть, или извлечь какую-то выгоду. Ему я верю больше всех.

— Многие актеры не помещают фото своих детей в соцсетях, вы же смело показываете свою дочь. Не боитесь, что сглазят?

— Она такая хорошенькая, ну как ее не показывать? Да и чего тут бояться. Если захотят сглазить, сделают это через меня. Для ребенка нет ничего хуже, чем если сглазят маму. Ну а как нам, артистам, иначе жить, если не показывать себя? Это наша работа. Поэтому опасений нет.