Кажется, он ворвался в Голливуд стремительно и внезапно, сыграв Фредди Меркьюри в нашумевшей «Богемской рапсодии». До сих пор у многих остается ощущение, словно он возник из ниоткуда и сразу завоевал сердца зрителей и одобрение критиков. Но это не совсем так. Рами Малек под прицелами камер уже более десяти лет, и к своим тридцати восьми годам он стал обладателем всех мыслимых наград индустрии — от сериальной «Эмми» до полновесного «Оскара». Об отношениях Рами со своим братом-близнецом, любимой девушкой Люси и Томом Хэнксом — в интервью.

— Рами, привет! И сразу глобальный вопрос. Скажи, чему тебя научила актерская профессия?

— Привет. Знаешь, как-­то однажды я с восторгом осознал, что съемочный процесс — это идеальное устройство мира и ключик к тому, чтобы сделать этот мир лучше. Звучит странно, но если бы мы в реальной жизни взаимодействовали друг с другом, как коллеги на площадке — эффективно, чутко, внимательно, с желанием помочь, — то сделали бы эту реальность куда лучше, чем она есть сейчас.

— Знаешь, говорят, ушедший 2019 год объявили годом Рами Малека. Как ты чувствуешь себя, когда слышишь такое?

— Сложно ответить однозначно. Одновременно растерянным и готовым. С одной стороны, я очень хотел этого, с другой — этого ли я хотел? Понимаешь, о чем я?

— Знаешь, ты сейчас немного напоминаешь мне твоего героя Элиота Алдерсона из «Мистера Робота». Немного…

— Безумный? (Улыбается.) Слушай, я просто очень живо подключаюсь к каждому своему персонажу, а потом иногда они включаются во мне. Но если серьезно, возвращаясь к вопросу о славе, скажу так: я сделал все, чтобы стать успешным, прошел тысячу кастингов, преодолел нежелание довольно консервативных родителей, показал им, что актерская профессия может быть стабильной (смеется), мелькнул в десятке-­другом сериалов и фильмов… Словом, я правда вложился в этот результат — а теперь думаю: того ли я желал? Кажется, это резонное сомнение и понятные переживания.

— Хотел бы отмотать время вспять?

— О нет, я иногда о чем-­то жалею, но не до такой степени. Или нет, пожалуй, я бы отмотал и поправил тот момент, где я спотыкаюсь на ступеньках, направляясь на сцену за «Оскаром». (Смеется.)

— Ты же знаешь, что стал звездой не только киноиндустрии, но и социальных сетей благодаря этому неловкому и забавному моменту?

— Я догадываюсь, но вообще стараюсь не залезать лишний раз в социальные сети.

— Почему? Не хочешь расстраиваться?

— Не хочу подключаться. Я на самом деле очень быстро и близко к сердцу принимаю всю информацию, которую вижу, вдумчиво и скрупулезно изучаю все, что попадает ко мне на стол или в телефон. Так что я просто представляю себе, сколько времени и сил у меня уйдет на социальные сети, и принимаю решение вообще не нырять в них.

— Странно, учитывая, что упомянутый уже Алдерсон из «Мистера Робота» — практически король виртуального мира.

— Да, пожалуй, это единственное, что я осознанно не сделал ради этого персонажа. А так… изучил все о шизофрении, прямо курс взял из медицинского училища, затем погрузился в изучение вопросов кибербезопасности, брал уроки хакинга и нашел психолога, который бы корректировал мое поведение в соответствии с ролью.

— При таком подходе очень странно, что ты, начав карьеру аж в 2006 году, получил признание лишь в 2015-м.

— Ну, я бы сказал, в 2016 году. А началось мое путешествие вообще в 2004-м! Ужас, почти шестнадцать лет, слушай! Оглядываясь назад, я понимаю, сколько всего было сделано, но вот так, в моменте, совершенно не осознаю, что прошло столько времени. По поводу же подхода и признания… Кажется, это во многом дело случая, и как бы ответственно ты ни подходил к своей карьере, в актерской профессии — правы мои родители: есть огромный элемент нестабильности, удачи и случая. Видимо, мой случай ждал своего часа. (Улыбается.)

— Рами, ты уже второй раз за разговор упоминаешь родителей, которые были против твоего профессионального выбора. Расскажи о том, откуда, кто твои родные.

— Это долгая и не особо интересная история. Но если ты настаиваешь… Мы — копты из Египта. Родители эмигрировали, когда меня еще не было в проекте, в 1978 году, кажется. Для них было очень важно дать мне фундаментальное образование, они мечтали о том, что я буду юристом, записали меня в престижную школу. К их разочарованию, в этой школе я нашел драматический кружок и начал в нем заниматься. При этом старался хорошо учиться, чтобы не тревожить родителей. В конце концов они сдались: папа заявил, что я самый цепкий и упертый ребенок, которого он встречал, и мне было позволено самостоятельно выбирать свой путь. Я никогда не бросал театральные эксперименты, но ради спокойствия родных окончил университет. И как только получил степень бакалавра — сразу же окунулся в кастинги.

— Как сейчас твои родители реагируют на твою популярность?

— Папы уже нет в живых, к сожалению. Он не застал моего успеха. Мама прекрасно себя чувствует и, кажется, приняла все как должное. (Улыбается.) Больше всего достается моему брату-­близнецу — по понятным причинам. (Смеется.)

— Как складывались ваши отношения с Сами?

— По обычному для близнецов сценарию. Да, у нас есть та особая связь, о которой все говорят, мы оба очень чутко и тонко ощущаем колебания настроения друг друга, да и вообще благодаря этой связи выросли чуткими и внимательными людьми. А еще наличие братьев и сестер (у меня, кстати, есть еще и сестра Ясмин) — отличная прививка от эгоцентризма. В детстве ты учишься эмпатии, приятию, пониманию, что не ты — центр вселенной, именно от сверстников, и если твои сверстники — твои ближайшие родственники, этот процесс обучения становится непрерывным. Думаю, привычка не очень сосредотачиваться на себе, умение быть внимательным к окружению — это тот бесценный дар, который мы с братом и сестрой преподнесли друг другу, который, так сказать, прокачал каждого из нас в выбранной профессии. Ясмин — врач, здесь все ясно. Сами преподает английский язык — помогающая, важная профессия. Ну а я… (Улыбается.) Надеюсь, что я когда-нибудь тоже смогу кому-нибудь помочь.

— Ты можешь назвать себя человеком, который умеет сочувствовать, переживать?

— Да, пожалуй. Я стараюсь встать на место каждого, кого встречаю: это помогает понять и принять собеседника. Помню, продюсеры были против того, чтобы очеловечивать Эллиота из «Мистера Робота» настолько, насколько хотел это сделать я. А мне казалось, что важно показать все его стороны. В конце концов, в истории каждого монстра, каждого маньяка есть щемящее, грустное, травмирующее начало, которое и сломало их. Важно помнить об этом.

— Рами, скажи, как ты работал над образом Фредди Меркьюри?

— Долгое время эта работа была секретом, который хранили мы с моим учителем по произношению и диалектам. Пожалуй, если бы надо было рассказать о себе в одном эпизоде, я бы взял именно эту подготовку: в ней проявились все самые узнаваемые черты моего характера.

— Настойчивость и цепкость?

— Именно. (Улыбается.) Не думаю, что это будет интересно вашим читателям… Словом, я нашел архивную запись матери Меркьюри, говорящей на диалекте гуджарати. Освоил этот акцент. Звучал ужасно, совсем не похоже на Фредди. Решил экспериментировать: смешал гуджарати и классический британский в соотношении восемьдесят на двадцать. Опять вышло что-­то далекое от оригинала. И так, меняя процентное соотношение, пытался добиться того самого звучания. Это было долго и нудно, и я, кажется, очень достал своего учителя, но в итоге у нас получилось. Вроде бы.

— Однозначно получилось. По крайней мере, «Оскар» тебе дали не просто так.

— Ты считаешь? Спасибо. (Улыбается.) Как внимательный человек я не мог не отметить, что многих мой образ Фредди разочаровал. И я могу их понять. С другой стороны, всем не угодишь.

— Ты довольно равнодушен к критике, не так ли?

— О, я очень чуток к критике! Вбираю все и внимаю всем, кто готов покритиковать меня. Не могу сказать, что это трогает меня как Рами-­человека, а вот Рами-­актер очень и очень благодарен за бесценные советы и рекомендации критикующих.

— Ты работал с Томом Хэнксом. Он помогал тебе, критиковал, направлял?

— Да, мне посчастливилось работать с Томом, когда я снимался в небольшом сериале «Тихий океан». Я помню, как Хэнкс громко и добродушно удивлялся: «Хэй, что у этого парня с глазами? Почему они такие сонные? Он когда-нибудь моргает вообще?..» (Смеется.) Мне тогда казалось, что все, моя карьера после этих комментариев окончена. А оказалось, что я ему понравился. Мол, я похож одновременно и на тощего подростка, и на дряхлого старика, а это то, что было ему нужно. Хэнкс был исполнительным продюсером «Тихого океана», и именно он вдохновил меня попробовать себя в продюсерской роли, когда случился «Мистер Робот».

— А как тебе Том как человек?

— Думаю, ты знаешь, раз задаешь тот вопрос. Он потрясающий. Бывают те, кто приходит на площадку, отрабатывают кадр и уходят. Четко, по делу, профессионально. А бывают люди, которые каждому пожелают доброго утра, с каждым перекинутся парой слов, каждого примут, подарят улыбку. Том — такой. Это удивительно, как он сумел сохранить лучшее в себе, учитывая, что он мегазвезда Голливуда вот уже несколько десятков лет.

— Ты упомянул продюсерский опыт. Понравилось?

— Иногда я ловил себя на мысли, что, если бы не стал актером, подался бы в продюсеры. Мне очень нравится организовывать, раскладывать по полочкам, создавать инструкции, пути, ведущие к успеху, к намеченной цели.

— Слушай, я все же хочу вернуться к вопросу о твоей сказочной популярности, которая буквально обрушилась на тебя почти в одночасье. Как ты справлялся? Или справляться не пришлось?

— Ну, я надеюсь, что эта самая популярность не очень сказалась на мне, не поменяла меня кардинально. Пожалуй, я спокойно переношу странности славы. Помню, после премьеры «Богемской рапсодии» я как-­то пошел за продуктами, и какая-­то немного пьяная женщина обхватила меня… ниже талии… словом, схватила за ягодицы. Никогда, ни в одних своих юношеских мечтах о том, что я становлюсь успешным актером, я не представлял такого сценария. Когда рисуешь в мечтах славу, там нет этих сцен, поверь.

— Как ты отреагировал?

— С достоинством. (Смеется.) Повернулся и сказал что-­то вроде: «Вы не могли бы прекратить?» Ну и все. Удивительным образом общение снимает все эти барьеры, убирает границы, снимает людей с пьедестала. Ведь ты же сейчас говоришь со мной, верно? Во мне нет ничего мистического, загадочного, я не покрыт золотом. А вообще, хочу поблагодарить своего персонажа Эллиота Алдерсона еще и еще раз! Когда я работал над его образом, учился быть незаметным, растворяться в толпе, скрываться от глаз, избегать физического контакта. Бродил часами по улицам, накинув на голову капюшон, старался, чтобы никто не прикасался ко мне, пробовал стать невидимкой. Знаешь, как помогает этот опыт сейчас? (Улыбается.)

— Твоя скрытность распространяется и на личную жизнь, не правда ли?

— Действительно, я не склонен распространяться о своих отношениях. В какой-то момент понимаешь, что публичность может разрушить то хрупкое и нежное, что есть между влюбленными. Но скрывать что-­то бесполезно. Все уже всё знают вперед меня.

— Ну и публичное признание в любви Люси (Люси Бойтон — актриса, подруга Рами Малека. — Прим. авт.) во время твоей речи на одном из кинофестивалей сыграло свою роль, разве нет?

— Я просто не мог не сказать спасибо Люси — она действительно моя опора, поддержка и моя любовь.

— У вашей пары есть какие-­то традиции, милые привычки?

— Мне всегда было приятно получать подарки просто так. Не в памятные даты, а просто в обычный день. Это прекрасное напоминание: я верю в тебя, я помню о тебе, я забочусь… Я решил, что именно так и буду дарить подарки Люси. Без повода. Это стало нашей общей милой привычкой. Помню, мне хотелось как-­то удивить ее, и я купил… дезодорант. Ну а что, ей правда был нужен дезодорант. Завернул в красивую упаковку из-­под ювелирных украшений. А затем купил колье и упаковал его в обычный пакет. Преподнес все это. Очень смеялся, когда увидел ее реакцию. (Смеется.)

— Традиционный вопрос. Планы на жизнь: женитьба, дети, внуки?

— Что тебе сказать? Я готов, а там — как пойдет. Пожалуй, это единственная сфера моей жизни, в которой мне сложно планировать и расписывать инструкции. Мир чувств — он такой непредсказуемый!