Лукерья Ильяшенко — актриса синтетическая, умеющая многое. И это исключительно ее заслуга. Сначала она занимались лишь визуальным искусством — балетом и модельным бизнесом, потом освоила букву «р» и вышла из бессловесного вакуума в мюзиклы, на поп-­сцену и за диджейский пульт, а позже были уже работы в кино: «Сладкая жизнь», «Измены», «Налет». Завоевав сердце главного редактора известного мужского журнала, она, тем не менее, думает о подушке безопасности — на случай, если останется одна. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Лукерья, жизненный сценарий приучил вас к тому, что в любой момент все может закончиться и придется выживать…

— Так и есть. С десяти лет, когда я потеряла папу, жизнь мне не представляется какой-то солнечной, радужной поляной. Мы с мамой сильно нуждались, с пятнадцати лет я уже зарабатывала сама, выходя на сцену в театре Марка Розовского. Действительность такова, что все самое страшное случается неожиданно, когда ты ничего не ждешь, не подозреваешь, полагаешь, что эта чаша именно тебя минует; ан нет… Следовательно, к любому черному дню ты должен быть подготовлен. Если не морально, то материально обязательно.

— Вы всегда озабочены пополнением этой подушки безопасности?

— Конечно. Без нее невозможно внутреннее спокойствие. Безусловно, есть те, кого богатые родители или муж-­олигарх обеспечили сверх меры, и их это не волнует… Хотя все же не защищены, по большому счету. Но лично мне ужасно некомфортно ощущать себя в положении, когда ты гол как сокол в финансовом плане. Мне, по сути, надеяться не на кого, я не очень верю в полную надежность партнерских отношений, какими бы благостными они ни казались. В острой ситуации велика вероятность остаться одной, и нужно обеспечить себя всем необходимым.

— Вы так рассуждаете, будучи замужем…

— Этот статус ничего тебе не гарантирует. В современном веке никто ни к кому не привязан. Помимо этого случаются несчастья. Вот я родилась в Самаре, мы всей семьей с надеждой на будущее переехали в Москву — и тут у отца случился сердечный приступ, и он ушел совсем молодым; мы с мамой остались вдвоем. Но мама человек непритязательный, будучи психиатром-­наркологом она просто стала работать в два раза больше и учила меня довольствоваться малым. Но я была с ней категорически не согласна. Считаю, что, если трудишься на износ, обязана баловать себя добротными, красивыми вещами. Я не готова «пахать», поскольку это благородно, и никак не награждать себя.

— Сложившаяся в детстве ситуация наверняка вас очень сблизила с мамой…

— Нет. Разумеется, мы с ней родные люди, но совсем не подруги. У нас не сложилось гармоничных отношений. Мама, к сожалению, уже давно меня не поддерживает.

— Вы серьезно занимались балетом, но решили пойти другим путем. Почему? Получили травму, несовместимую с будущей карьерой?

— Травма была не столь серьезной. Просто я несколько отрезвилась. Ребенком грезила балетом, и у меня был четкий план. Игры во дворе не занимали, я вдохновенно бежала в училище, зная, что станцую «Умирающего лебедя», вариацию Феи сирени из «Спящей красавицы»… А когда выпустилась в семнадцать лет, попала в труппу «Русский имперский балет», поняла, что зарплата составляет две копейки — я даже квартиру на это не могу себе снять, — и решила поменять ориентиры.

— А почему было не податься в Большой театр?

— Там нужны связи и безупречные физические данные, которыми я похвастаться, увы, не могла. Я трудолюбива, обожала танец, была сильна динамикой движения, и когда что-­то стало получаться, появился азарт. Я выбилась в солистки, выигрывала даже какие-­то конкурсы, но не была готова менять свою природу ради технических достижений, не выламывала себе подъемы под батареями, как некоторые. Я все-таки за жизнь в кайф. Помню, один наш педагог в училище, где нас порой стегали плетками для лошадей, строго вопрошал: «Что, красиво жить захотели?!» И я всегда внутренне орала: да! зачем жить плохо?! Еще, знаете, балетных учат быть скромными и не высовываться, стараться изо всех сил; если будешь прилежна, тебя выведут на первые позиции. В актерской среде все совсем не так, но у меня сохранилась эта привычка, и мне до сих пор сложно громко заявлять о себе. Но при этом я вообще за вариативность, за то, чтобы много чего попробовать в жизни. Хотя справедливости ради надо сказать, за что бы я ни бралась, нигде не достигла пока каких-­то колоссальных вершин. Я чуть-­чуть потанцевала, чуть-­чуть попела в группе «Шпильки», поучаствовала в мюзиклах «Красавица и чудовище» и «Звуки музыки». В театральный вуз меня не взяли — не поняли внешности. «К счастью» — могу сказать сегодня, не потратила на это четыре года своей жизни. И я благодарна школе драмы Германа Седакова, которая дала мне основы актерского мастерства всего за год. Мне тогда было уже двадцать три года, во время обучения я тоже звезд с неба не хватала, но базу усвоила и, отучившись, сразу попала в крупный проект.

— Но к делу вы подошли основательно: наняв логопеда, в кратчайший срок избавились от картавости…

— Понимаете, когда тебе девятнадцать лет, ты эффектная девушка, но «р» не выговариваешь, стесняешься, над тобой подтрунивают, это не самая приятная ситуация. Были те, кто меня отговаривал от этой муки. Например, моя первая любовь, мой тогдашний бойфренд, американец, благодаря которому я прекрасно заговорила на английском, — он был против того, чтобы тратить тысячу евро на исправление небольшого, и даже милого, по его мнению, дефекта речи. Но будущий кастинг на мюзиклы, куда меня позвали, невероятно стимулировал. Я тщательно тренировала вступительную речь и подготовила песню, причем разложила ее так, чтобы все буквы «р» смогла там выговорить. То есть фактически я была профнепригодна, но как-­то всех обманула, и меня взяли. Повезло. Но, в принципе, к музыке я неравнодушна, еще в детстве, на уроках сольфеджио в балетной школе, получала комплименты от педагога; не случайно позже окончила школу диджеев и начала выступать в этом качестве. Моя стихия — это интеллектуальная музыка. Но деньги приносит как раз более попсовая. Правда, иногда, за значительно меньшие суммы, я играю то, что мне нравится.

— А отчего вы не направились по стезе артистки мюзикла?

— Честно говоря, пробовала. Знаю, что у меня довольно приятный тембр голоса. Правда, вокальный диапазон невелик, хотя я и занималась с преподавателями. И наряду с этим у меня не стопроцентный музыкальный слух, следовательно, масштабную карьеру на этом поприще сделать невозможно. Похожая картина у меня была до этого и в модельном бизнесе — рост у меня небольшой для подиумов, всего сто шестьдесят четыре сантиметра. Некоторое время я тоже всех надувала, подкладывая носки в туфли, но долго так продолжаться не могло.

— Что-­то вы себя оцениваете жестковато…

— Надо быть реалистом и объективно к себе относиться. Тем более когда кругом полно тех, кто намного лучше, и постоянно их становится все больше и больше. Жизнь — это же бесконечная конкуренция, и надо быть готовой к самому сложному и печальному развитию событий.

— Странно, что для получения диплома о высшем образовании вы выбрали не психологический или философский факультет, а филологический…

— Это был случайный выбор, и я так и не доучилась до конца. Меня притягивают иные науки. Например, я ходила на курсы антикваров, и если моего папу-­художника интересовали иконы, то я люблю антикварную мебель — ее много в моей новой квартире, а также старинные ювелирные украшения. Кольца особенно. Я их коллекционирую. Также повышаю квалификацию в плане актерского мастерства — летала в Лос-­Анджелес, училась в студии знаменитой Иваны Чаббак. Кстати, там недвусмысленно дали понять, что в Штатах русские актеры никому не нужны и стремиться покорять Голливуд бессмысленно. Единственный вариант — сняться в блокбастере, в который намеренно приглашают русских актеров. Так что шанс удачи — один из тысячи.

— Сегодня у вас много стоящих предложений?

— Не могу ответить однозначно — встречаются неплохие, но я не завалена проектами. Понимаете, у меня же внешность специфическая. Кто-­то находит сходство с Кейт Мосс, кто-­то с Любой Аксеновой… Но в принципе, я снимаюсь постоянно. Вот сейчас прошел сериал «Поселенцы» на НТВ, где я в роли арестантки. А в сентябре планируется выход фильма «Аванпост», где я снималась с Петей Федоровым, Лешей Чадовым, Ксенией Кутеповой, Светой Ивановой, Константином Лавроненко. Кроме того, в новом сезоне на Первом канале должен выйти сериал «Призрак», где я играю с Пашей Прилучным. Ну и второй сезон «Налета» грядет.

— Дальше вы свою судьбу связываете лишь с кино?

— Вовсе нет. Актерство — такая зависимая штука, да еще основанная на множестве внешних составляющих… Как много случаев, когда стоит человеку заболеть, попасть в аварию, то есть стать недееспособным, и он мгновенно списывается со счетов. Сколько легендарных артистов влачили жалкое существование, погибали в нищете и одиночестве. Такой исход надо предусмотреть и позаботиться о себе заранее. Здорово было бы открыть собственный бизнес. Какие-нибудь антикварные лавки, допустим.

— Как я понимаю, еще в юности вы задали себе определенную планку — быть независимой от мужчины. Уверены, что не ошибаетесь в таком подходе?

— Недавно как раз размышляла на эту тему. Думала: а зачем я весь этот груз везу? Наверное, потому что терпеть не могу чувствовать себя обязанной, а это точно будет, когда тебе дают деньги. В начале 2000-х годов быть содержанкой, очередной девицей в брендовых шмотках было так оскорбительно… И я это запомнила, дала себе слово, что никогда не вой­ду в этот ряд, не потеряю свободу. К тому же такое наслаждение зарабатывать самой! Это греет самолюбие. Возможно, у меня еще много мужских черт в характере.

— Будучи подростком, дружили с мальчишками?

— Я и сейчас с ними дружу. Женщины меня как-­то недолюбливают, и я не знаю, как с ними находить общий язык. Не переношу все эти льстивые комплименты, болтовню и тут же уколы исподтишка и плохо скрываемую радость от твоих неудач… У меня есть только пара нормальных подруг, несколько приятельниц, и все. А друзей-­мужчин на порядок больше. Причем с некоторыми с детства общаюсь.

— А юношеские влюбленности были?

— До шестнадцати лет на меня никто не обращал внимания. Вы видели балетных девчонок? Нам не разрешалось ни краситься, ни юбки носить… Волосы мы стягивали в тугой пучок и бежали на класс. С нашими дикими нагрузками я была худой, вся в мышцах, без груди и похожа на мальчика. А ребята называли нас или «балетками» или «балетными крысами», поэтому никакого школьного романа я не переживала. Сама, естественно, влюблялась, но без взаимности. Сначала в хулиганов во дворе. Затем потянулась к одноклассникам. Почему-­то еврейские мальчики вызывали мой повышенный интерес. Умными, наверное, казались. Один был рыжий, с отвратительным характером. Второй — чуть младше меня, толстенький, с черным хвостом на макушке. Лева. Тоже меня близко не подпускал. Хотя на тот момент я уже была ничего, начала краситься, носить каблуки…

— Вам свой­ственно проявлять инициативу в отношениях?

— Несколько раз так случалось, но в подобных ситуациях по прошествии времени неизменно чувствуешь себя навязанной. Начинаешь задаваться вопросом: а нужна ли я ему по-­настоящему? Или я просто надавила и получила свое?

— В семнадцать лет вы влюбились в американца-­фотографа, старше вас на двадцать два года…

— Ой, я тогда абсолютно потеряла голову! Это были четыре года сильнейших эмоций. Он крутейший фотограф, участвовал и в биеннале в Венеции, и в других значительных выставках, привил мне вкус. А самое главное, именно с этим человеком ко мне пришло понимание, что я могу многим жертвовать ради любви. Не факт, что стану это делать вновь, но тем не менее. И еще я убедилась, что, чем хуже к мужчине относишься, тем он лучше к тебе, и наоборот. А я не могу быть стервой, когда влюбляюсь, превращаюсь в восторженного щенка, который прыгает вокруг объекта восхищения и преданно смотрит в глаза. В этот период я очень ласковая, добрая, выдумываю миллион забавных, звериных прозвищ своему избраннику, составляю только наш язык общения. То есть все эти мерзопакостные сю-­сю-­му-­сю. (Улыбается.)

— По какой причине разошлись? Вы делали на него ставку, а он не оправдал ожиданий?

— Я вообще не склонна делать ставки. По мне лучше иррациональная страсть, нежели логическое выстраивание союза с последующим тоскливым существованием. В нашей паре все было взрывоопасно и далеко не так уж гладко. Этот человек по сути одиночка, и я решила, что дальше нам не по пути. Правда, расставались мы чрезвычайно тяжело.

— Но в данный момент вы уже в статусе замужней дамы. Восемь лет как вы вместе с Александром Маленковым, главным редактором мужского журнала «Maxim»… Критерий мужского отбора, как я подозреваю, у вас не поменялся — ум на первом месте?

— Верно. Мужчина должен быть для меня авторитетом. Сильным соратником, постоянно развивающимся, чтобы вызывал мое уважение. Саша — особенный. Он гениально пишет. Сейчас как раз занят романом, я видела отрывки, и прямо не оторваться. Он невероятно глубокий человек.

— У вас постельные сцены на работе, муж снимает обнаженных звезд — и никакой ревности… Высокие отношения!

— Мы же изначально знали, на что шли. И какой смысл ревновать взрослого человека? Если кто-­то кому-­то хочет изменить, он обязательно это сделает, где бы он ни работал. Саша не ревнует, и сам меня на обложку своего журнала позвал… Но не сразу, а когда я уже стала узнаваема. Он в этом плане строгий. И до сих пор на меня ворчит, что в Инстаграме полно пуританских фото с нашим любимцем, котиком Хакусаном, и мало провокационных снимков.

— С возрастом вы стали жестче?

— Я доброжелательная, эмпат, мне важно, чтобы другому человеку было комфортно. И до недавнего времени я даже позволяла садиться себе на шею. Но мягкость, уступчивость люди воспринимают как слабость, а вовсе не благородство, и начинают наглеть. Тут уже я показываю характер, но, видимо, поздно. Маленков в этой связи учил меня своим примером. Он же при знакомстве с кем-­то представляется острым, жестким, раздражительным, с такой даже отрицательной харизмой, и лишь позже, если сочтет нужным, включит обаяние.

— Александр щедр на комплименты жене?

— Однажды вскользь заметил: «Все вокруг такие дуры, а ты такая недура». (Улыбается.)

— Муж вас старше на семнадцать лет. Получается, для вас идеальна существенная разница в возрасте…

— Да, столь умных ровесников я не встречала. Плюс они кошмарные собственники, ревнуют не только к другим мужчинам, но и к успеху, к умению зарабатывать деньги. Саша не изводит меня такой ерундой — он самодостаточен и, несмотря на море недостатков, покоряет какой-­то удивительной информированностью. Он меня поражает своими знаниями в совершенно разных областях — просто ходячая энциклопедия! Так что я продолжаю им восхищаться, и, надеюсь, это никогда не закончится. (Улыбается.)