В декабре Елизавета Боярская второй раз стала мамой. У шестилетнего Андрюши появился братик Гриша. Уже через месяц молодая мама вернулась в свои спектакли и приступила к репетициям. Но при всей своей преданности профессии она признается, что быть мамой круче, чем актрисой, и что сегодня от общения со своими детьми, от наблюдения за каждым их шагом она получает истинное удовольствие. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Лиза, ты как-­­­­то сказала, что понимаешь актеров, которые почти не говорят о себе. А мне всегда казалось, что ты искренна в интервью и абсолютно читаешься в них…

— Это правда, я искренна. У меня просто по-другому не получается. (Улыбается.) Хотя мне кажется правильнее, когда артист остается загадкой, тогда в его ролях зритель видит персонажей, а не человека, про которого они все знают. Но с другой стороны, если актер убедителен, то должно быть все равно. Я часто увлекаюсь, когда начинаю разговаривать с журналистом, в том случае, если он интересный собеседник. Сама начинаю размышлять и себя проверять в чем-­­­­то. Интервью — это же еще и самоанализ.

— Сейчас твой актерский азарт не приглушило рождение второго ребенка?

— Приглушило. Я понимаю, что быть мамой круче, чем актрисой. Хотя знаю, что долго без этой профессии существовать не смогу, но уже точно не буду безумствовать, чтобы пытаться успеть все. Сниматься было бы идеально раз в год­­­­полтора. Сказать, что я сейчас хочу какую-­­­­то новую работу, — нет. У меня уже много обязанностей в театре: спектакли, репетиции, и я этому радуюсь. Пока хочу сидеть дома со своими мальчишками, смотреть, как они растут, водить их на занятия, ездить с ними в разные места. От этого я получаю истинное удовольствие, чувствую себя полноценной, успешной, реализованной и счастливой.

— А чем занимается Андрюша? Еще недавно ты говорила, что не хочешь пока его очень загружать…

— Он занимается английским языком, музыкой, шахматами, ходит на курсы чтения, осваивает скейт. Он не посещает садик, так что все равномерно распределяется на неделю, и он не слишком перегружается.

— Всем занимается с удовольствием, и музыкой?

— Я не знаю ни одного ребенка, который бы с радостью бежал к инструменту, потому что это большой труд. Ему нравится подбирать мелодии, но иногда ему сложно усидеть и играть гаммы. Я читала много интервью известных дирижеров и музыкантов о том, как родители их мучили и заставляли заниматься и они люто ненавидели музыку. У нас нет цели сделать из Андрея музыканта, поэтому нет правила — играть на фортепиано часами каждый день, он делает это несколько раз в неделю по часу. И для общего музыкального развития вполне достаточно. В шахматы играет с большим удовольствием и делает успехи. Мне кажется, это очень хорошо для интеллектуального развития. А у Андрюши математический склад ума. Кстати, и Макс и папа тоже неплохо владеют шахматной игрой. Скейт сын осваивает с Максимом. Гриша подрастет, и мы к ним присоединимся. Я встану на ролики, в детстве я довольно неплохо каталась, даже делала трюки.

— Ты вся в детях, но у тебя в родном театре серьезные репетиции «Карамазовых» и вот-­­­­вот начнутся по «Дяде Ване» в Театре Наций…

— Совершенно верно, кроме того, совсем скоро состоится московская премьера спектакля «1926», основанного на переписке Марины Цветаевой и Бориса Пастернака. И я играю довольно много спектаклей у себя в МДТ. А в самом конце мая приезжает режиссер Стефан Брауншвейг, и мы начинаем репетировать «Дядю Ваню», премьера в сентябре. Я буду играть Елену Андреевну. Сниматься планирую лишь в конце лета, и то не очень долго.

— У тебя очередная встреча с Чеховым. Он для тебя уже знаковый автор…

— Да, он для меня уже родной. Я очень люблю Чехова, и играть его огромное наслаждение. Он бездонный. Люди, имеющие отношение к театру, знают, с какой строчки начинаются все его пьесы и какими словами заканчиваются, все разобрано на цитаты, и все-таки всегда интересно найти свой ключ, примерить на себя роль и потом наслаждаться бесконечным познанием Чехова и своих партнеров.

— Думаю, что без помощи родителей ты бы сейчас не справилась со своей нагрузкой в театре…

— Конечно! Их помощь стопроцентная, сейчас мы живем в Петербурге все вместе, еще у нас есть няня, и к нам постоянно приходит наша вторая бабушка. Через какое-­­­­то время мы переедем в свою квартиру, но она рядом. Мы настолько друг с другом связаны, что даже разъехавшись, не разойдемся.

— Готовишь ты или мама?

— Готовить нам нужно только для папы и Андрея, я и Максим заказываем себе еду на месяц. Только у Максима питание — спортивное, а у меня — диета кормящей мамы. Это удобно, разнообразно и вкусно. А мама ест все, что остается после Андрея и папы. (Смеется.) Поэтому, по сути, мама готовит папе, а Андрею готовим по очереди, в зависимости от того, кто дома.

— Мне почему-­­­­то кажется, что такому совместному проживанию больше всего рад твой папа…

— На самом деле это для всех счастье. Понятно, что иногда мы испытываем какие-­­­­то неудобства, потому что не всегда совпадаем, не всегда у нас одинаковые взгляды. Но это естественно, мы люди разных поколений, по-­­­­разному воспитываем детей, но это не принципиально. Все равно я понимаю, что когда-нибудь, лет через тридцать, буду вспоминать эти мгновения, когда дети были маленькими и все мы находились вместе, они были самыми счастливыми. Я догадываюсь, что в некоторых семьях сложные отношения, иногда дети мучаются и хотят съехать от родителей, происходят конфликты, но у нас, слава богу, такого нет. Поэтому нужно ценить каждое мгновение. Я об этом думаю, и мы не торопимся никуда убегать.

— Максим говорил, что возьмет «декретный отпуск», по крайней мере от съемок. Так и случилось?

— Да, до конца января он даже не играл в театре, полностью декабрь и январь был дома с нами. В конце мая начнет плотно сниматься, и это правильно, пора возвращаться в строй.

— Изменилось ли что-­­­­то в ваших отношениях с Максимом? Вы же оба сконцентрированы на маленьком. Иногда это трудные периоды, особенно для мужчин…

— Нет, у нас ничего не поменялось. Мы заботливые родители, любящие муж и жена, классные друзья. Так что ничего не ушло, может быть, даже увеличилось, потому что количество любви прибавилось.

— А как тебе кажется, с рождением Андрея Максим сам изменился в чем-­­­­то?

— Родители обязаны быть хорошими психологами и дипломатами, чтобы не ранить ребенка, не обидеть. И Максим стал еще более чутким. До рождения детей мы были сосредоточены на себе и друг на друге, а материнство и отцовство разворачивает людей по отношению к другим. Становишься менее импульсивным, думаешь, прежде чем сказать резкое слово, любое решение взвешиваешь. С детьми нельзя что-­­­­то делать сгоряча, необдуманно. И потом это вообще в жизни очень помогает. Отцовство меняет мужчин. Кого-­­­­то — в меньшей степени, кого-­­­­то — в большей. Для одних достаточно периодически говорить ребенку «коза, коза», хлопать по попочке, в лучшем случае — зарабатывать деньги. А для Максима отцовство — одно из его призваний. Он потрясающий отец, может с ребенком проводить двадцать четыре часа в сутки с удовольствием, а не просто посадит его смотреть мультики. Нет, он будет с ним разговаривать, раскрашивать вместе что-­­­­то или рисовать, пилить, читать, гулять с ним, может искупать и приготовить ему еду. В общем, он как мама, только еще и друг, и наставник. Мне очень нравится, что Максим с Андрюшей общаются как товарищи. Это хороший задел на будущее для отцовско-­­­­сыновних отношений. Я думаю, что он со всеми детьми будет таким же внимательным и заботливым. Сейчас с Гришей пока больше нахожусь я, но тем не менее весь первый месяц, когда ночью по нескольку раз приходилось вставать, ни разу не было такого, чтобы я одна возилась с ребенком, а он спал. Он все время помогал мне его перепеленывать, кормить, носить на руках, мы все делали вместе. И потому первый месяц, всегда достаточно тяжелый, прошел в такой радости и легкости, что доставил одно наслаждение. Теперь уже не страшно иметь детей еще и еще, сколько бог даст.

— Есть программа максимум?

— Конечно, до фанатизма доходить не будем, иметь троих было бы идеально. А там… посмотрим. Со вторым ребенком я еще больше осознала, что материнство — это абсолютно мое, я в этом раскрываюсь, цвету, растворяюсь, и поэтому уже понимаю, что хочу еще пережить то время, когда детки маленькие. Я очень люблю с малышами возиться. Но пока не будем торопиться. Мне кажется, что идеальная разница между детьми от четырех до шести лет.

— А в перспективе ты бы хотела девочку?

— Сначала я очень хотела, чтобы второй была дочка, признаюсь, даже немного расстроилась после УЗИ. А потом поняла, что нет, парень — это здорово. И сейчас думаю, если бог даст третьего ребенка, здорово бы было, если б это был третий пацан. А вот мама рассказывала, что, узнав о том, что у нее будет девочка, огорчилась, потому что не понимала, как с ними надо себя вести. А сейчас говорит: «Я не знаю, как бы сложилась моя жизнь без тебя». Пока я не представляю, как общаться с девочками, а с пацанами мне хорошо и весело.

— А Максим что говорил на этот счет? Мне кажется, он из нежных пап…

— Он очень хотел сразу же второго мальчика. Мы еще не знали пол ребенка, но он был уверен, что будет пацан.

— Вы не хотели сохранить в секрете пол ребенка до его рождения?

— Нет. Считаю, что лучше знать заранее, потому что тогда ты морально готовишься. Хотя это, конечно, неважно, главное, чтобы детки были здоровыми. И Андрюше было интересно, кто там. Он очень рад, что у него брат. Я его недавно спросила: «Андрюша, а если бы девочка была?» — он посидел, подумал и сказал: «Нет, мы бы ее поменяли». (Смеется.)

— Как Андрей встретил Гришу?

— Он очень его ждал, каждый день спрашивал, когда же мы приедем. И вот настал долгожданный день, и он прямо в носочках выбежал в подъезд и там начал рассматривать малыша в люлечке. Потом мы его раздели, Андрюша смотрел и все говорил: «Какой маленький, какой маленький». Он его очень любит, часто к Грише подходит, трогает его за щечки, за бочочки и говорит: «Я тебя люблю». Причем делает это все самостоятельно, не для того, чтобы другим показать, какой он брат. Нет, такая искренняя любовь.

— У него совсем нет ревности к малышу?

— Нет, потому что ревность может возникнуть у ребенка, только когда существует дефицит внимания к нему. А Андрюша сейчас так же окружен заботой и вниманием со стороны меня, папы, дедушки, бабушки, второй бабушки, няни. С ним все время играют, занимаются, гуляют. Он с папой то пилит, то лепит, то они гуляют вместе, смотрят фильмы, мультики, со мной играет в настольные игры или мы гуляем втроем с Гришей. Нет такого, чтобы ребенок чувствовал, что внимание переключилось на другого члена семьи. Он купается в любви, но в нашей семье по-­­­­другому и быть не могло, настолько мы все фанаты детей.

— Ты говорила, что родительская любовь не может избаловать, сделать эгоистом, наоборот, она подпитывает, дает уверенность в себе…

— Да, я помню, что мне всегда говорили, что я лучше всех: самая озорная, шаловливая, самая добрая, красивая, самая умненькая… Я помню все интонации, с которыми это произносилось. «А кто это у нас такой хороший? Кто такой милый?». Было бесконечное целование, обожание, обнимание.

— А с Сережей все так же было, все-таки он мальчик?

— Нет, никто не делал разницы: мальчик или девочка, вся нежность и любовь выливалась на нас обоих. А сейчас на Андрюшу и на Гришу. Для детей такое счастье, когда их любит столько народу.

— А маме никто не говорил, что она слишком захваливает вас?

— Нет. У мамы все подруги такие же сумасшедшие, помешанные на своих малышах. И это нормально. Во всем нашем окружении дети обожаемые и долгожданные. Мне кажется, в любой относительно благополучной семье это примерно одинаково. И сказать, что можно перелюбить или захвалить… Мне кажется, что баловство — это как раз безразличие к ребенку, когда ему все позволяют: смотреть бесконечно мультики, задаривают игрушками, но при этом не дают внимания, заботы, любви. Этим нужно баловать, а не материальными благами и вседозволенностью. Можно быть и требовательной, но оттого что любишь, потому что хочешь, чтобы твой ребенок был усидчивым, чтобы у него получалось что-­­­­то. Строгость любви не мешает, это все процесс воспитания.

— А ты помнишь какой-­­­­то свой детский, подростковый проступок, за который родители очень отругали, наказали?

— Конечно. В нашей семье папа всегда был добрым полицейским, а мама — строгим. (Улыбается.) Он вообще не способен был даже повысить на меня голос. Класса до восьмого я не очень хорошо училась, прогуливала уроки, по каким-­­­­то предметам у меня была плохая успеваемость. И в какой-­­­­то момент маму вызвали в школу, сказали, что так больше не может продолжаться, надо как-­­­­то исправлять ситуацию, и предложили подумать, как совместными усилиями это сделать и повлиять на меня. Ей долго не говорили, берегли, видимо, было неудобно позвонить и сказать: «Так, ваша девочка плохо учится, 'тройка» здесь, «двой­­­­ка» тут, разбирайтесь!«. И решились они на это, только когда уже было плохо по всем статьям, и мама пришла в ужас, потому что ни сном ни духом не ведала, что такое происходит.

— А что, мама дневник не смотрела никогда?

— Я же тоже не дурочка, дневник у меня был в порядке, по моим представлениям. Все, что надо, было дорисовано, что не нужно — стерто. (Смеется.) И мама ужасно расстроилась и сильно меня отругала, но она не просто кричала, она пыталась достучаться до моего сознания. Объясняла, что нужно хорошо окончить школу, иначе я буду глупой, необразованной и не смогу хорошей работой обеспечить себе достойную жизнь. Она говорила: 'Тебе кажется, что я утверждаю какие-­­­­то странные вещи, но на самом деле это так и есть! В конце концов подумай, какая дикость — ты девочка из такой уважаемой в городе семьи, а ведешь себя как безалаберный, отбившийся от рук ребенок. Мы же тебя так любим, столько в тебя вкладываем. Давай попробуем понять, что тебе тяжело дается, что не нравится, можем взять репетиторов, но ты должна подтянуться, причем не для нас, а для самой себя. Ты должна взяться за ум и подумать о своем будущем». На меня это сильно подействовало, я помню, что в слезах кричала: «О, боже! Я позорю свою семью!». А папа защищал меня и говорил: «Ничего страшного, девочка может быть и глупой, главное, чтобы была хорошей», — а мама ему давала по голове: «Миша, что ты говоришь?! Кому она нужна будет глупая?». С этого момента она за меня взялась так, что мне было не продохнуть вообще до конца одиннадцатого класса. Мне обеспечили такую занятость, что после школы у меня был один репетитор, потом второй, потом я ела, приходил третий, затем делала уроки и шла спать. В общем, подтянули так, что за три класса я окончила школу без «троек» и немецкий язык выучила за четыре года практически в совершенстве, хотя именно он у меня был самым проблемным предметом. Мне наняли очень крутого репетитора по немецкому, и сейчас я просто обожаю этот язык. И учительница у меня в школе была замечательная — Любовь Александровна Равикович, мы с ней поддерживаем отношения до сих пор. Если бы меня сейчас спросили, какой предмет был самым любимым в школе, я бы сказала, что немецкий. Я ездила в Германию по обмену два раза, в Мюнхен, разговаривала абсолютно свободно на немецком языке. Когда я почувствовала, что у меня получается, не такая уж я и глупая, то так этому обрадовалась, что ощутила вкус к учебе и стала хорошо учиться. За что маме безумно благодарна.

— А с Андрюшей ни разу не приходилось применять строгость?

— Я пока не могу представить себе ситуацию, что мне нужно будет собрать всю свою волю в кулак (я человек очень спокойный, и вывести меня из себя крайне сложно) и найти в себе моральные силы, чтобы вдруг стать очень строгой и безапелляционно начать с ребенком разговаривать. Но если это будет необходимо, то придется, потому что это тоже проявление любви, что и двигало моей мамой. Ведь она могла сказать: «Живи, как хочешь, это твои проблемы».

— Трудно представить тебя расхлябанной, прогуливающей уроки…

— Да, я была именно такой, как ни странно. Притом что сейчас я жуткая перфекционистка, у меня синдром пионерки, я вся такая отличница по жизни. Но в театральном институте ушли все дисциплины, которые были для меня сложны, и там я уже занималась только тем, что мне очень-­­­­очень нравится. Институт окончила с красным дипломом, почувствовала стопроцентный вкус к учебе. И сейчас у меня это осталось, я люблю слушать какие-­­­­то лекции, что-­­­­то читать, узнавать…

— Ты не любишь конфликты. Но при этом во многих вещах ты бескомпро-миссна. Как это сочетается?

— В каждой ситуации все индивидуально. Если обижают меня, то махну на это рукой. Не люблю, когда оскорбляют других, обижают детей или стариков. Могу на улице начать конфликтовать с кем-­­­­то. Помню, как на вокзале навела шороху, когда нетрезвый мужик начал грубо к девушке обращаться. Полвокзала подняла на уши, пошла за полицией, которая стояла рядом, но даже глазом туда не смотрела. В общем, всех натравила, сама покричала. Когда я вижу несправедливость по отношению к другим, это меня оскорбляет, даже обжигает. А саму меня не очень и обидишь.

— А если бы твоей маме сказали грубость в лицо?

— Мама — это тоже я. Но, наверное, я бы подошла и сказала что-­­­­то из серии: «Потрудитесь с уважением относиться…», потому что мой гнев обычно проявляется очень тихо. Хотя на самом деле не знаю, а может, и выцарапала бы глаза…

— Как ты переносишь безответственность в других?

— Это то, что я ненавижу. Когда меня спрашивают: «Что вы больше всего не любите в людях?» — отвечаю, что безответственность, халатность, распущенность и небрежное отношение к работе. Не важно к какой, будь ты дворник, который плохо метет, или официант, который плохо вытирает стаканы, или человек, занимающий самые высокие должности, я это терпеть не могу.

— А если близкий человек всегда опаздывает, не выполняет обещаний?

— Я просто злюсь — и все, но, слава богу, в семье у нас все очень пунктуальные и ответственные. Что касается друзей, которые немножко подводят… Есть люди, которые хронически опаздывают, меня это жутко выводит из себя, но что поделать? Я позлюсь немного и успокаиваюсь. (Улыбается.) Когда же причина опоздания я сама, мне ужасно неловко, стыдно, я краснею, бледнею, извиняюсь.

— Сейчас в принципе много чрезмерной легкости и необязательности в отношениях людей, в том числе между мужчиной и женщиной…

— Вообще «легкость» и «свобода» — очень хорошие слова. Ничего не может быть лучше, чем легкие отношения, в которых есть определенная свобода. Но я за традиционные семейные ценности. И вообще в любых близких отношениях нужно уметь ждать, терпеть, прощать, быть добрыми, отзывчивыми, беречь то, что мы имеем. Надо относиться к этому более серьезно и более ответственно, потому что потерять и разрушить очень легко, а сохранить гораздо сложнее.

— Как ты относишься к гражданскому браку?

— Мне приятно осознавать, что мы семья во всех смыслах этого слова, что я жена, что у меня есть муж, а у нас — дети. А для кого-­­­­то это совершенно не принципиально, но при этом люди живут вместе долго и по любви, бывает, и всю жизнь. Надо поступать так, как комфортно обоим.

— Мне кажется, для сохранения чувств очень важно восхищаться и гордиться любимым человеком, и это я ощущаю в каждом твоем слове о Максиме…

— Конечно, это важно! На мой взгляд, ты не умная жена или не умный муж, если не восхищаешься своей второй половиной. (Улыбается.)