Инопланетная внешность Тильды Суинтон будоражит умы самых ярких режиссеров современности: ее с распростертыми объятиями ждут в своих проектах Джим Джармуш, Уэс Андерсон и братья Коэн. Эта наследница древнего шотландского рода не боится играть сложнейшие роли. Она — настоящий хамелеон и женщина, неподвластная времени. А в реальной жизни звезда успешно справляется с ролью любящей матери двоих уже взрослых детей и жены художника Сандро Коппа, который младше ее на двадцать лет. О своей полной удивительных событий жизни актриса рассказывает в интервью журналу «Атмосфера красоты».

— Тильда, вы происходите из благородной семьи. Ваш отец — граф, детство прошло в замке, а юность — в европейских интернатах для благородных девиц… Согласитесь, все это звучит крайне не-
обычно. А как было на самом деле?

— Если честно, довольно буднично. Помнится, когда мне стукнуло двадцать пять, маме взбрело в голову отметить мой двадцать первый отъезд из дома. Мне эта идея ужасно не понравилась. Мне вообще кажется нелепым тот образ закрытых школ, который создается в книгах и фильмах. Судя по моему опыту, ничего хорошего в них нет. Больше напоминает концлагерь, чем какое-то эксклюзивное заведение для отпрысков богатых семейств. Сплошное насилие над личностью. К слову, меня отдали туда на год раньше остальных. Родители спешно переехали жить в Германию, а ребенка надо было куда-то деть. Так что я страдала на год больше. (Смеется.) Я училась сначала в одной школе с Дианой Спенсер, а потом перешла в другую, где моим одноклассником стал Тони Блэр. Хотите правду? Я их обоих терпеть не могла. Типичные зазнавшиеся аристократы.

— А вы были другой? Бунтовали против правил?

— Там и бунтовать не надо было. В последней школе, где я училась, запрещено было общаться с учениками из старших классов. Если кто-нибудь видел, как ты с ними говоришь, ты мог тут же стать персоной нон грата. А я, напоминаю, и так была в классе на год младше остальных. Так что быть особенной — это практически мое призвание с ранних лет. Сейчас я уже не подросток. Я прекрасно понимаю, почему родители постоянно высылали меня из дома: иначе мной бы просто никто не занимался и хорошего образования я не получила бы. Но для своих детей я такого жизненного пути не видела, поэтому они учились в обычных школах.

— Потом был Кембридж. Но, насколько мне известно, мыслей быть актрисой в то время у вас еще не возникало, верно?

— Да, я училась на поэтессу, но в жизни своей не написала ни одного стихотворения. (Улыбается.) А потом увидела, что вытворяют на сцене студенты в актерском кружке, и решила к ним присоединиться. Мне всегда больше нравилось исполнять пьесы, а не писать их. К счастью, родители поддержали меня. В нашей семье вообще никогда не думали о том, что надо зарабатывать и иметь какую-то профессию, поэтому маме с папой показалось, что актерство — это такое милое хобби, как собирание старинных кинжалов или выведение новых сортов роз. Тем более это вполне аристократическое увлечение. Единственное, чего от меня ждали родители — это составить удачную партию. Но когда осознали, что у меня другие цели, просто отпустили в свободное плавание. Они даже пытались посмотреть парочку моих фильмов, но по их огромным глазам и отсутствию всяческих комментариев я увидела, что они банально ничего не поняли. На этом их интерес к моим актерским экзерсисам закончился. (Смеется.) Кстати, мама мне как-то рассказывала, что ее прабабушка увлекалась исполнением арий, что в принципе близко к актерской игре. Так что я в нашей семье не первая с такими художественными порывами. Но профессиональной актрисой я себя все же не считаю.

— Как же так? Вы ведь, если посчитать, снимаетесь в кино уже больше тридцати лет!

— Но я ведь никогда этому не училась. Поэтому всегда говорю, что я любительница кино, а не профессионал. В университете я изучала в основном английскую литературу и политологию. А театральный кружок был скорее для души. Кто же знал тогда, как все обернется.

— А с чем связан столь резкий переход к актерству, если вы готовились совершенно к другому?

— В двадцать пять лет я уехала жить в Лондон и тут же окунулась в то, что называют реальной жизнью. В закрытых школах не учат выживать, так что я разбиралась во всем самостоятельно. Сама себя содержала, участвовала в экспериментальных постановках и очень быстро познакомилась с режиссером Дереком Джарманом. Его привлекла моя инопланетная внешность, возможность играть андрогинные роли. Дерек ведь художник по образованию, он все видит очень статично. А мое лицо как раз такое. В общем, все сошлось, и он не побоялся давать мне крупные роли, хотя у меня не было еще никакого опыта. Тогда я снялась у него в «Караваджо», а потом последовало еще несколько арт-хаусных проектов.

— Дерек Джарман стал вашим ментором, вы снялись в девяти его фильмах и многое делаете для того, чтобы память о нем осталась в веках. Расскажите, пожалуйста, почему это так важно для вас?

— Прежде всего, я чту не только память о Дереке как о друге, но также как о великом режиссере, о котором, к огромному сожалению, немногие знают. Недавно я проводила семинар в одной киношколе и показывала там кусочки из его фильмов. Для меня было шоком узнать, что про него вообще никто не слышал. При этом студенты смотрели отрывки из его работ и не шушукались, что подтверждает для меня его статус мастера. Прошло уже больше двадцати лет с тех пор, как он умер, но для меня Дерек живет в своих потрясающих работах, и я стараюсь как можно чаще о нем рассказывать. Я многим обязана этому человеку. Именно он первым поверил в меня, дал мне возможность заниматься тем, что было мне действительно интересно, и раскрыться в этом. Он не заставлял меня играть те роли, которые не откликались в моей душе. Дерек был крайне чутким режиссером и всегда прислушивался к своим актерам, очень много говорил с нами в процессе работы над фильмом. Я уверена, если бы не он, я бы вообще не стала сниматься, перебесилась бы, а потом жила традиционной жизнью аристократки: ходила бы на скачки, отдыхала в Ницце, воспитывала детей с каким-нибудь герцогом — в общем, все эти жуткие шаблоны. А Дерек просто сказал мне тогда: «Я хочу, чтобы ты развивалась в том направлении, которое тебе близко. Любишь немое кино? Так давай придумаем, как бы мы могли это использовать. Я всегда поддержу любые твои начинания». Родители тоже поддерживали меня, но совсем иначе. В их исполнении это выглядело как «чем бы дитя ни тешилось…», в тонкости они не вникали. Дерек же стал моим отцом в кинематографе, он меня практически вырастил. Я и сейчас очень многое делаю с оглядкой на его подход и его фильмы. Правда, он сотворил подобные вещи не только для меня. К примеру, художница по костюмам Сэнди Пауэлл, которая теперь работает со Скорсезе, тоже начинала у Дерека. «Караваджо» был и ее первым фильмом. Ей Джарман сказал: «Прочитай сценарий и сделай свои наброски так, как ты это видишь. Я не буду ни во что вмешиваться». Понятное дело, он слегка «причесывал» наши идеи, но делал это так бережно, как никто другой. Его подход к съемкам был просто уникальным. К слову, именно на чествовании Дерека я познакомилась с другим уникальным режиссером — Лукой Гуаданьино, у которого снималась уже три раза. Первый раз в 2008 году в фильме «Я — это любовь».

— И он же стал режиссером последнего фильма с вашим участием. Можно сказать, что вы с ним выросли вместе?

— Да, когда мы с Лукой впервые встретились, ему было всего двадцать два года. И он тоже был художником по образованию, как и Дерек. Везет мне на художников. (Улыбается.) Каким-то образом они умудряются видеть меня в совершенно потрясающих образах.

— Арт-хаус стал для вас любимым киножанром, но вы успели сняться и в Голливуде. То есть одно другому совершенно не мешает?

— Не то что не мешает… Наоборот — голливудские проекты помогают мне продвигать фильмы, снятые для истинных ценителей кино. К примеру, так было с «Хрониками Нарнии». Я безумно благодарна студии Disney, что они взяли меня на роль Белой ведьмы. Но только потому, что нет лучше рекламы для моих более специфических проектов, вроде «Королевства полной Луны», «Что-то не так с Кевином» или «Орландо», чем диснеевский блокбастер. Для меня Голливуд — это возможность напоминать о себе и своих главных творениях — фильмах, где я могу по-настоящему раскрыться. Кстати, в первоначальных эскизах Белая ведьма была совершенно иной — сексуальной красоткой в белом одеянии с ярко накрашенными глазами и губами. Но я взбунтовалась, сказала, что не буду такую играть. И меня почему-то не выгнали тут же, а прислушались к моим требованиям. И это на студийном проекте, где все утверждается на высшем уровне!

— В популярной культуре ведьмы — очень интересные персонажи. Часто их называют первыми феминистками. Вероятно, именно поэтому вам так хорошо удаются роли, связанные с магией?

— Знаете, я обожаю эту тему. Я ее постоянно изучаю. Реальная история ведовства в Европе очень интересна. К примеру, в Шотландии последний раз колдунью на костре сожгли всего двести лет назад. Прислушайтесь только: два века назад! Это ведь всего ничего! Случилось данное мероприятие в деревне неподалеку от моего фамильного замка. Женщина по имени Изабель Гуди, которая, по сути, была просто мудрой и образованной дамой, заживо сгорела в десяти километрах от моего дома. В газетах того времени значится, что она созналась в многочисленных случаях применения черной магии, начиная от превращения в кучу разнообразных животных и заканчивая общением с дьяволом. Мне кажется просто удивительным, что умные женщины до сих пор считаются какими-то волшебницами, а их знания оцениваются мужчинами с позиций далеко не рациональных. Так что да, в этом есть что-то феминистическое, если практически недавно девушку могли убить только за то, что она слишком образованна. В этой теме столько всего намешано… Но если зрить вглубь, то можно найти могущественных богинь и подобных им мифических персонажей в любой культуре: Кали, Медуза Горгона или Афина — обо всех мужчины могли сказать: «Умная? Значит, наверняка колдунья». Справедливо ли это? Конечно же, нет. Поэтому феминистки и используют частенько этот образ, а мужчины-женоненавистники называют их ведьмами.

— Другой ваш излюбленный образ в кино — это мать. Наверное, такие роли вам хорошо удаются потому, что у вас самой есть дети?

— С одной стороны, да, у меня есть дети, но с другой — они удаются мне по более прозаичной причине: у меня была мама. Правда, у нас с ней сложились хорошие отношения. А если говорить о главном моем «родительском» фильме «Что-то не так с Кевином», то там я играю плохую мать. Вообще, для меня такие роли — это возможность прожить множество разнообразных ситуаций: суметь простить сына-убийцу, как было в «Кевине», спасать своего ребенка, как в «На самом дне», или забыть о материнском инстинкте, как в «Я — это любовь»… А еще таким образом я как бы приближаюсь к своему роду, начинаю чувствовать связь со многими поколениями шотландского клана. Раньше для меня важнее было то, что я отличаюсь от них, что я уникальна, а теперь хочется свою инаковость встроить в родовое древо, быть частью чего-то большего.

— Но при этом вы периодически играете роли корпоративных персонажей… Как было в «Майкле Клейтоне», за который вы получили «Оскар».

— Скажу честно, для меня эта роль стала абсолютно уникальной, как бы странно это ни звучало. Я не привыкла играть обычных людей. Вот бессмертные, ведьмы, всякие инопланетные существа — это мое. (Смеется.)

— Конечно, с вашей-то внешностью. Вы словно сошли с картины художников-прерафаэлитов. У вас не было с этим проблем?

— Сложно спорить с тем, что я не красавица. Но мне с детства казалось это огромным достоинством, а не недостатком. Я всегда выделялась из толпы. Для этого даже делать ничего не надо было. Красота имеет большое давление, она навязывает тебе определенное поведение, загоняет в жесткие рамки. Мне же это абсолютно незнакомо. А еще мне нравится, что я могу спокойно играть персонажей любого пола или вовсе отключить в себе сексуальность, стать кем-то неопределенным. Я как арт-объект. Можно в музее выставлять. (Смеется.)

— А есть ли у вас скрытые таланты?

— Да, пожалуй, имеется у меня парочка умений, которыми я не привыкла хвастаться. Так, я шикарно готовлю рыбный пирог — прямо коронное блюдо. Кстати, готовка — это мое любимое занятие в свободное время, которого, к сожалению, очень не хватает. Но когда выдается минутка, я бегом несусь на кухню. Обожаю кашеварить для друзей и семьи. Мне кажется, кулинарное искусство невозможно без любви. В каждое блюдо ты вносишь частичку себя, поэтому готовить в плохом настроении категорически запрещено. Кроме того, я обожаю чинить вещи, особенно если это связано с шитьем. Да и вообще неплохо шью. А еще я божественно паркуюсь. Как водитель я, если честно, не очень хороша. Разве что у меня абсолютно отсутствует топографический кретинизм — я могу найти любое здание и никогда нигде не теряюсь. Но именно вожу машину я средненько.

— Вы упомянули, что ваши дети живут самой обычной жизнью. А могли бы они сделать что-то, что вас сильно шокирует?

— Сейчас моим близнецам — дочке Онор и сыну Ксавье — по двадцать лет, они еще ищут себя. Настоящие хиппи. И мне это безумно нравится! А вот если они вдруг решат стать банковскими клерками, я буду просто поражена. (Смеется.) Но думаю, такого в нашей семье никогда не случится. К слову, с их отцом — драматургом и художником Джоном Бирном — мы познакомились в далеком 1986 году, когда мне было двадцать пять, а ему сорок пять, и сразу же заключили договор о том, что каждый из нас может иметь свою личную жизнь помимо семьи. Сейчас это называют свободными отношениями. В сорок пять я встретила другого художника (повторюсь, мне на них везет) — Сандро Коппа. И теперь у меня с мужчиной вновь была разница в двадцать лет, только на этот раз намного старше оказалась я. Мы с Сандро появлялись на публике, а Джон принял наши отношения как нечто само собой разумеющееся. Он оставался с детьми, когда нам надо было уехать, и даже радушно принимал нас у себя в гостях. Мы старались не афишировать детали нашей жизни в интервью, а просто жили вот такой большой семьей. Но в 2009 году, помнится, вокруг этой истории СМИ развели огромный скандал, вытащили наружу все мое грязное белье. Вернее, им это казалось грязным бельем. Сначала писали о том, что я бессовестно гуляю с любовником. При живом-то, как говорится, муже. А когда выяснили, что Джон в курсе и ничего не имеет против, начали раздувать сплетни о каком-то развратном поведении и шведской семье. В итоге мы втроем поговорили и решили отвечать на вопросы журналистов спокойно. Я твердила заученную фразу: «Мы с Джоном живем вместе с детьми, а Сандро порой путешествует со мной». Когда папарацци надоело слушать одно и то же, они от нас отстали. С Джоном мы до сих пор остаемся близкими друзьями, но вместе уже давно не обитаем. Нас объединяют дети. Теперь мой гражданский муж Сандро.

— Не могу не спросить про Дэвида Боуи. Вы ведь внешне безумно похожи, и я совершенно не удивлена тем фактом, что вы снимались в его клипе. Как это произошло?

— Я была его фанаткой с тринадцатилетнего возраста. Послушала его пластинку и просто влюбилась. А сначала просто потеряла дар речи, когда увидела и обложку в магазине. Мне показалось, что этот инопланетянин с рыжими волосами — моя копия. Что мы с одной планеты! Я сразу почувствовала в нем родственную душу. И вот много лет спустя раздался телефонный звонок — а на другом конце провода Дэвид… и он приглашает меня сняться в его клипе. Думаете, у меня были сомнения? (Смеется.)

— Мне кажется, у такого удивительного человека, как вы, должны быть очень интересные фантазийные сны. Вы их запоминаете?

— Мне часто снятся сложные, многослойные сны. Раньше я их старалась записывать, но все же так волшебство теряется. Если бы я умела хорошо писать, чему меня изначально пытались научить в Кембридже, то, наверное, смогла бы положить какие-то сны в основу сценария и снять свой арт-хаусный проект. Но, к сожалению, писать я так и не научилась, так что сюжеты сновидений остаются лишь в моей памяти.

— Какие роли вы бы хотели сыграть в будущем? Возможно, есть конкретные образы, которые не дают вам покоя?

— Мне намного важнее не роль сама по себе, а то, с кем я буду работать. К примеру, когда мой приятель Уэс Андерсон отправляет мне на почту новый сценарий, я соглашаюсь, даже не читая его. Я никогда не отказываю друзьям. Вот и сыграла у него пожилую графиню, которая выглядит как столетняя развалина. Но печальным совпадением было то, что именно во время этих съемок умирала моя мать, тоже пожилая графиня. И я старалась как можно чаще бывать с ней. Моталась туда-обратно постоянно. Так что моя фильмография — это переплетение планов моих друзей и моих собственных желаний. Я как бы двигаюсь в потоке и уверена, что судьба будет подкидывать мне именно те роли, которые мне необходимо сыграть. Так что нет, я не строю никаких планов на будущее. У меня нет карьеры в кино, у меня есть жизнь, связанная с кинематографом прочными нитями.