Кирилл Кяро долго шел к успеху. И смирился с тем, что все случится нескоро. Но занимался любимым делом в самые сложные для актеров времена, менял места жительства и работы и, наконец, оказался в нужном месте и в нужный час: страна узнала и приняла его Нюхача. Дальше последовала череда интересных ролей в очень хороших проектах. И в личной жизни, наверное, с тех самых пор у него все хорошо: есть любимая девушка Юля Дузь, с которой он тоже познакомился благодаря работе. Подробности — в интервью февральского номера журнала «Атмосфера».

— Кирилл, где вы сейчас постоянно живете — в Москве или в Таллине?

— Больше здесь, но в Таллине тоже часто бываю. Это же недалеко. На поезде ехать ночь, а на самолете — час, практически как в Питер.

— В Питер на «Сапсане» — уже около четырех часов…

— А я туда люблю ездить ночным поездом: в этом есть какая-то атмосфера, романтика. «Сапсан» — удобный поезд, но я не получаю удовольствия, хотя и виды прекрасные, и быстро, и даже кормят. Но почему-то после этой поездки я всегда уставший. Раньше, помню, не было денег, и я ездил в сидячем вагоне в Таллин — это было очень увлекательно и интересно. В какой-то момент пересел в купе, и мне стало сложнее, потому что в сидячем вагоне ты предоставлен сам себе, даже сосед, сидящий рядом, смотрит не на тебя. И это были бесценные моменты, когда я мог что-то поучить, почитать — то, что не успеваешь в повседневной жизни из-за каких-то дел, съемок… Я и засыпал очень легко в них, отключался моментально. На пути в Эстонию проходишь две границы, тебя постоянно будят. Помню, один мужчина все время маялся, а я только сел в Таллине и заснул, потом — две границы, я давал паспорт, таможня меня не трогала, и я спал дальше. Когда мы уже подъезжали к Москве, сосед меня спросил: «Как вам так быстро удается заснуть?» — я ответил, что просто очень сильно устаю.

— Если у вас возникают небольшие паузы между проектами, то отдых должен быть энергетическим или расслабляющим?

— Это зависит от степени усталости и от того, что ты делал до. Раньше я любил активный отдых, мне нравится брать машину и таким образом путешествовать. Где машина не проедет, можно и подняться ногами, где-то нырнуть. (Смеется.) И все же серфинг — не мое. Вот Максим Дрозд им занимается, я ему очень завидую, он уезжает на месяц-полтора куда-то далеко — я, к сожалению, такой роскоши не могу себе позволить.

— А горные лыжи на красивом курорте?..

— Это, к сожалению, тоже не для меня. Все эти знаки успешной жизни у меня поздно начались. На горные лыжи я попробовал встать только в позапрошлом году, но пока все сложно. (Улыбается.) Юля тоже катается и осваивает все гораздо быстрее меня. Она чувствует скольжение…

— Вы не увлекаетесь ни йогой, ни медитацией?

— Хорошая идея, но пока я до этого не дошел.

— А вы считаете, что эти увлечения совместимы с актерским делом?

— Безусловно. Расскажу одну историю. Волею случая меня и одного актера из Таллина пригласили сниматься в Австрию в полном метре. Это происходило летом 2010 года, когда вокруг Москвы горели леса, — и такой подарок судьбы! Я гулял с собакой — и вдруг позвонили и пригласили в Австрию, в горы, где чистый воздух, красота плюс еще съемки… Радость и счастье. И вот мой коллега занимался ушу, йогой — я смотрел на него с уважением! (Смеется.) У нас случались разногласия в тот период, мы поняли, что ситуация накаляется, потому что не успеваем снять вовремя, и по контракту нам могут не заплатить гонорар целиком. В итоге он начал срываться, в один из дней я с трудом уговорил его выйти на площадку. Если бы он не занимался этими практиками, разнес бы, наверное, всю Австрию. (Улыбается.) Так что ты ничего не теряешь, но учишься концентрировать свое внимание.

— Вы упомянули собаку. Вас с очаровательным терьером можно видеть и на прогулках, и в машине, и в ресторане — вы просто неразлучны…

— Да, это наш любимый Вениамин, ирландский пшеничный короткошерстный терьер. Ему уже семь лет. Мы с ним и по ресторанам вместе ходим. (Смеется.) Сейчас он в Таллине. Был период, когда я мотался туда-сюда — то в Киеве снимался, то в Москве был, то в Таллине, он ездил со мной, а потом Юля отвезла его к родителям, чтобы не брать с собой постоянно. Это пастушья порода. И она хороша тем, что собака никогда не убежит, потому что не вы ее стережете, а она вас «пасет». И чем больше людей, тем ей лучше. Вениамин очень компанейский. Мы всегда с Юлей наблюдали за ним и думали: «Кто для него главный хозяин?» — и в итоге я понял, что нет у него такого. Когда мы с Юлей вдвоем, это для него самое лучшее, а когда одного из нас нет, он будет ждать, переживать. Сейчас он — с родителями, и ему хорошо, потому что там у нас огромная семья, все с ним общаются. Но, конечно же, когда мы приезжаем, он сразу тянется к нам. И спит он только у нас в ногах, всегда лезет на кровать…

— Вы стали популярны, когда на экраны вышел «Нюхач». Что чувствовали, когда вдруг наступило узнавание?

— Оно так плавно наступило. И наступило ли?.. (Смеется.) Хотя… знаете, часто бывает, что режиссер хочет снимать актера, но говорит, что канал не утверждает, потому что не медийное лицо. А сейчас иногда даже канал предлагает меня режиссеру. (Улыбается.) Значит, действительно что-то сдвинулось. Но теперь страшно другое — не хочется, чтобы говорили: «А, опять одного и того же снимают!» (Улыбается.) Это очень опасный момент.

— Ваши герои в «Нюхаче», «Консультанте», «Научи меня жить» так или иначе связаны с криминальной психологией. А вы хороший психолог? В одном из интервью вы сказали, что «считываете» людей…

— Наверное, я красовался, обманывал. (Улыбается.) Не знаю, насколько мне помогает в жизни то, что я играл эти роли. Во время работы, когда изучаешь все приемы, такое возможно. А когда проект заканчивается и начинается новый, понимаешь, что в данной сфере ты дилетант. Единственное, что может не подвести, — это интуиция, да и то, может быть, я так думаю. Управлять собой, своей психофизикой, особенно для мужчины, очень важно.

— Чтобы не сорваться?

— Сорваться, пуститься во все тяжкие всегда можно. А вот уметь себя сдержать… Мне кажется, и в кино, и в театре открытый темперамент сейчас не интересен — интересен внутренний, сдержанный, преодоление себя.

— А вы проходили через кризисы?

— Конечно, случались кризисы, в разное время. Подростковый период — очень сложный, когда ты пытаешься заявить, что ты уже мужчина, стоящий на двух ногах. И уже размышляешь, в какую сторону пойти. А идти мне не хотелось никуда. (Смеется.) Я чувствовал странную апатию. Хотя в то время я уже лет пять-шесть занимался восточными единоборствами, и это меня вдохновляло. К тому же там и своя компания была. И параллельно в девятом классе появилась театральная студия.

— Как же вас туда занесло?

— Исчезла апатия, и я пошел в театральную студию, не собираясь посвятить свою жизнь творчеству. Я хотел заняться сценической речью, а главное — стать более контактным, коммуникабельным.

— У вас были проблемы с общением?

— Мне казалось, что я не настолько контактный, насколько хотел бы. Хотя в принципе я нормально общался с одноклассниками. Но в студии все было по-другому. Сначала я вообще был в шоке: все такие интересные и талантливые! (Смеется.) Не понимал, что я здесь делаю. Но недели через две увидел, что и меня воспринимают как интересного и талантливого, а значит, мы можем быть одной командой. Кстати, это очень любопытный момент самоидентификации, потому что ты принижаешь себя, а потом вдруг удивляешься, что тебя воспринимают как своего.

— А как в это время обстояло с юношескими влюбленностями?

— Конечно же, все было. Влюбленность — это же еще какой стимул к самосовершенствованию! И в студии я влюблялся, и в школе у меня была любовь, причем с третьего класса и до выпускного. Неразделенная.Может, потому она и была такой длинной. (Улыбается.) Правда, я это называл «любовью», а на самом деле все несерьезно было.

— Когда вы поступили в Щукинское театральное училище, кризис самоидентификации закончился?

— Началась новая история. С поступлением появились другие сложности. Мы, конечно, все были счастливы, что выдержали огромный отбор — сто-двести человек на место. Но, как нам сказали, это только первая ступень, надо упорно работать, и неизвестно, кто дойдет до конца. И после первого семестра отчислили пять человек. У нас был шикарный курс Марины Александровны Пантелеевой. И даже те, кто был отчислен, стали хорошими артистами.

— Как удавалось совмещать учебу с подработками?

— Хотелось быть джентльменом, иметь возможность сводить девушку в ресторан… Я помню, что тогда рассказывали об Александре Абдулове: он разгружал вагоны по ночам, а потом водил дам в ресторан. Это хороший, романтический пример. И я так же делал, поэтому где только не работал…

— Какая из этих работ была вам больше по душе, а на какой приходилось себя преодолевать?

— В первый год я трудился дворником, а во второй понял, что этого нельзя делать, потому что засыпал на занятиях. Со сном вообще была проблема, потому что нужно было вставать в шесть утра, а что такое в общаге лечь спать вовремя?.. (Смеется.) В какой-то момент я посмотрел на себя со стороны — и увидел обозлившегося молодого парня, который берет лопату, убирает снег и злится, потому что ему не дали поспать. И закончил с этим — работал только летом, на каникулах. А потом, после окончания института, кем только не был! Говорил себе: «Хорошую я профессию выбрал, любимую — артист, только денег она не приносит!» Поэтому приходилось заниматься нелюбимыми работами. Но надо делать так, чтобы они становились любимыми, иначе нельзя.

— И что же это за работы были?

— Официант в ресторане, турагент, гид а-ля телохранитель… Я шучу, но у нас учился прекраснейший артист из Южной Кореи — Пак Син Ян, сейчас он их Джек Николсон, — и летом он находил нам халтуру. Проучился он у нас только два курса, потом уехал домой, потому что его позвали в Корее в кино. После него я подрабатывал тем же: был гидом для корейской консерватории. Приезжали пятнадцать красавиц кореянок, которых я охранял, решал все вопросы с гостиницами, возил их из Москвы в Питер. Никаких способностей для этого у меня не было — приходилось учиться на собственных ошибках. Как-то заказал автобус, чтобы переехать из «Шереметьево−2» в «Шереметьево−1», а это были девяностые годы, мы деньги отдали, а водитель нас кинул… В общем, не раз приходилось искать выход из сложных ситуаций.

— А почему вы вернулись в Таллин?

— После института я оказался в театре Джигарханяна, но там не происходило ничего интересного. Я поработал пару лет и переехал в Таллин. Там окунулся в работу, в репертуар, это дало хороший заряд, но на четвертый-пятый год и начался застой. Был сезон, когда вообще ничего не ставили. Благодаря хорошим друзьям мы придумали проект, который давал возможность и в театре работать, и выезжать в Россию, где я пять лет не был. Мы договорились сделать мастер-классы по речи в петербургском СПГАТИ, и я стал ездить в Петербург, брать уроки у Елены Игоревны Черной, прекрасного педагога, — это было очень интересно. Более того, в какой-то момент я узнал, что наш театр в Таллине закрывается на ремонт. И тут вдруг звонит Антон Макарский, мой однокурсник, и предлагает восстановить наш дипломный спектакль «Аршин — Мал-Алан». Он был очень удачный, мы потом целый год играли его на сцене Вахтанговского театра. Антон уже был известен после нашумевшего мюзикла «Нотр Дам де Пари», и он сказал, что будет продюсировать наш дипломный спектакль, восстановив его с однокурсниками. Но, правда, не особо надеялся, что я приеду — сделать визу тогда было очень сложно. А я ему сказал, что у меня все есть, и вообще я в Питере, могу хоть завтра выйти на сцену. Это был 2005 год, а «Нюхач» случился в 2012 году. Это целая жизнь, со своими взлетами и падениями.

— А что у вас происходило с бытом по возвращении?

— Первое время жил у друзей, у подруг, у таллинских ребят, которые учились в это время в Щукинском училище… Антоха в какой-то момент договорился с одной квартирой, и я жил в комнате на Арбате с парнями из Узбекистана. Они работали в ресторане, так что я всегда был сыт. (Смеется.) Этот период, конечно же, нельзя назвать временем побед.

— За эти годы было много приглашений на пробы?

— Было много проб и отказов. В какой-то момент из-за невозможности найти хорошую работу я попал в одну компанию, продающую диски. Приставал к людям на улице, на парковках, предлагал им купить что-то… Причем девяносто девять процентов из ста обязательно отказывались. Но я там остался из-за невероятно позитивной атмосферы. Меня удивлял человек, который все это возглавлял, очень креативный, и мне было интересно, как ему удается увлечь людей такой сложной работой. В какой-то момент понял: неважно, что ты продаешь — хорошую музыку, популярную или классическую, а важно, в каком настроении это делаешь, насколько легко общаешься с людьми. Когда у тебя есть вдохновение, как и на сцене, ты можешь продать все что угодно. Но главное, чему я там научился, — терпению. Если девяносто девять человек из ста откажутся — значит, тебе надо проходить пятьсот, тысячу человек в день, чтобы заработать. И не бояться отказа. Это сродни тем же пробам. Знаете, сколько у меня было проб? Миллионы!

— В личной жизни что-то происходило?

— Конечно, происходило. (Улыбается.) Все это вдохновляло. Что-то вылилось в серьезные отношения, что-то нет. И, признаюсь, наверное, чувство исчезло раньше, чем я разорвал одну историю. Но порой ты продолжаешь жить по инерции.

— А когда в вашей жизни появилась Юля? Она же таллинская?

— Да, мы познакомились в Таллине. И это было давно. Мы уже около десяти лет вместе. Юля была одной из тех, кто говорил, что мне надо переехать в Москву. Потом она и сама приехала сюда.

— Тогда это были еще дружеские отношения?

— Нет, не дружеские. У нас были разные периоды, мы во многие воды входили. (Улыбается.)

— У вас не было сожаления, что не происходит встречи раз и на всю жизнь, как у мамы с папой?

— Нет, у каждого человека все происходит по-своему. Как стать властным над чувствами? Мы ничего не можем предугадать. И над любовью надо каждый раз работать, как бы страшно это ни звучало. Начинается все с влюбленности или страсти, но любовь — это другое чувство, более нежное, уважительное и спокойное.

— На сколько лет Юля младше вас?

— Нельзя говорить о возрасте женщины. (Улыбается.) Она младше, но не критически.

— Где вы познакомились?

— Мы работали вместе в театре. Она занималась там пиаром и рекламой, потом пошла в более творческое направление, приехала сюда учиться в академию фотографии. Она делала прекрасные фоторепортажи со съемок. Я часто был занят в коротких метрах, в студенческих работах, там Юля всегда работала фотографом. Также она сделала много актерских фото-портфолио, но когда ее работа превратилась в конвейер, ей это стало не очень интересно, и она начала искать новые пути творческой реализации. Теперь у нее мастерская бетонного дизайна и керамики, где делают вазы и горшочки для кактусов и других цветов.

— Вы говорили, что Юля — та женщина, которая делает из вас человека с мужским кодексом чести. А что в это понятие входит?

— Мне кажется, это общеизвестные понятия: мужчина должен быть честен, сдержан, внимателен, не мрачен, то есть, как бы ни было тяжело, нельзя унывать. Должен быть сильным, но не демонстрирующим это напоказ. Не жадным — это тоже важно. Благосклонным, не мелочным, с чувством юмора.

— А в девушке для вас какие черты важны?

— Много чего. (Улыбается.)

— Хорошо, какими из них обладает Юля?

— Нежность, внимательность, позитив, творческое начало. У нас бывают конфликты, но в итоге я понимаю, что она была права. Так что еще и мудрость. (Улыбается.)

— На какую тему чаще всего конфликты?

— На тему ее творческих поисков. Она вообще не может долго находиться в одной обстановке — она же Близнецы. И я в принципе думал, что она не сможет долго со мной жить. И мне, наверное, иногда приходится меняться, чтобы избежать рутины. (Смеется.) Она не любит долго жить в одном доме, поэтому мы часто переезжаем. Бывает, даже раз в три года, а если не переезжаем — она делает ремонт или как минимум полную перестановку мебели. Деньги не стоят для нее на первом месте, но в то же время она не хочет знать, как я буду доставать то или иное нужное нам. «Это твоя проблема, ты же мужчина!» — говорит она. И я улыбаюсь. Женственность — вот главное слово!