Риналя Мухаметова заметили после роли Д' Артаньяна в фильме Сергея Жигунова «Три мушкетера», где его герой всех очаровал своей обаятельной улыбкой. А с «Притяжением» Федора Бондарчука он ворвался буквально как метеорит в ряды самых ярких молодых актеров. Большой резонанс вызвал сериал «Оптимисты» с его участием, а не так давно на экраны вышла драма «Холодное танго», где Риналь сыграл главную мужскую роль в партнерстве с Юлией Пересильд. В личной жизни у него тоже все по гамбургскому счету. Несколько лет он был счастливо женат, но оказалось, что самая большая любовь ждала его рядом.

— Риналь, вы почти всегда встречаетесь для интервью, как и сейчас, в Гоголь-центре, где служите. Вам не очень комфортно это делать в публичном месте, где вас узнают?

— Просто это хорошее место, здесь уютно, чувствую себя почти как дома. И, кстати, здесь нет никакого пафоса, хотя его нам часто почему-то вменяют. Это место творцов, искусства, открытая площадка для молодых амбициозных художников. Во многих заведениях постоянно и достаточно громко играет музыка. Здесь же тихо, и все располагает к разговору. А взгляды меня не пугают, и внимание людей не мучает. К тому же не могу сказать, что меня узнают на каждом углу. Вниманием пока не избалован, может, это и к лучшему. И я не очень часто посещаю масштабные мероприятия светского характера, стараюсь этого избегать.

— А приглашают часто? Вы же такой стильный молодой человек.

— Раньше меня не часто приглашали, а после фильма Федора Сергеевича Бондарчука «Притяжение» пошла волна. (Улыбается.)

— А что, после «Трех мушкетеров» этого не произошло, узнаваемость была другого рода?

— Да, узнаваемость была другой. Сейчас благодаря Алексею Аграновичу я вместе с Петром Федоровым вел церемонию открытия «Кинотавра», очень волновался, но чувствовал, что люди рады видеть меня. И это очень приятно. Вообще было ощущение, что город мне улыбается. Там я познакомился с потрясающими, интересными личностями. Этим во многом и ценна наша актерская жизнь. К примеру, на самом первом своем фильме «Искупление» я встретился с Виктором Сухоруковым, и это сильнейшее впечатление, с удивительным Сергеем Дрейденом, с невероятным Андреем Паниным, царствие ему небесное. Так что жизнь меня балует встречами.

— Известность вам принесло кино, но, как я понимаю, сцена вам как актеру дает еще больше?

— Я очень люблю кино, но считаю себя сценическим наркоманом. Когда во время спектакля все получается, испытываешь невероятные ощущения. Поэтому, когда вдруг остаешься без сцены… Я разговаривал с мэтрами, и те, кто проходил подобное, говорят, что это страшно. Один большой артист мне сказал: «Знаешь, бывает, сядешь и думаешь: „Неужели все?“. Недавно я смотрел потрясающий фильм про Бельмондо, и мне безумно понравилась его фраза: „Я снимался во всем, потому что боялся, что все закончится“. Мне кажется, мы с ним очень похожи. При этом его хватало и на семью, он уделял родным много времени, что тоже очень важно. Есть разные люди, но, как правило, все великие артисты крайне закомплексованы и очень агрессивно смотрят на мир. Я рад, что сконструирован так, что оптимистично воспринимаю действительность. Правда, сейчас уже начал немножко фильтровать людей, потому что, к сожалению, в нашей жизни мало правды, а я всегда за искренность. И когда вижу такого человека, то с большой радостью открываюсь для общения.

— Вы разделяете жизнь и работу? Мне кажется, что в актерской профессии это трудно. Ваша партнерша по фильму „Холодное танго“ Юля Пересильд признается, что для нее это невозможно…

— О, Юля! Удивительная леди, дама, мама, человек. Я согласен с ней. Наша жизнь тесно переплетается с работой. И часто разговоры с близкими крутятся вокруг профессии. Только надо понимать, кому и что можно рассказывать. Я думал, что у меня много друзей, а оказывается, их мало. Мой истинный верный друг, по сути, единственный, который всегда выслушает и поддержит, — это моя возлюбленная Сюзанна.

— Вы уже не готовы открываться до конца никому, кроме любимой и самых родных людей, потому что боитесь ударов, предательства?

— Дело даже не в ударах, а в том, что я понял, что большинству неинтересна жизнь других людей, и, рассказывая что-то глубоко личное, ты просто глупо себя чувствуешь. Но могут и ударить в „обнаженное“ и слабое место.

— Вы верите в чудеса. Встречу с Чухраем можно отнести к ним?

— Конечно, да. Но я сразу начал волноваться, потому что это большой художник, другая школа. Я понимал, что будет сложно. Но мы с Павлом Григорьевичем попытались найти друг с другом общий язык, как, кстати, и с Юлей. Мы долго спорили, потому что у нас всех разное восприятие искусства. То есть мы говорили про одно и то же, но с разных точек зрения и позиций. А потом мы это поняли и успокоились. Спасибо, что Павел Григорьевич был снисходителен ко мне и позволял высказываться.

— Та же Юля рассказывала мне, что он вас очень мучил, вытаскивая все нутро, в котором, на ее взгляд, очень много спрятанной боли…

— Да, он доставал сокровенное, а я это не очень люблю. Когда мы с Юлей в последний съемочный день давали интервью, то журналистка мне передала: „Юля пожелала вам, чтобы таких фильмов, как 'Холодное танго“, в вашей жизни было как можно больше». И я ответил: «Сказала, как прокляла». (Смеется.) И мы с вами понимаем эту шутку, а как это будет звучать с экрана, не знаю. Думаю, что ляпнул лишнее, и Павел Григорьевич расстроится. Но я это сказал, потому что для меня такие картины настолько ценны, что повторять их в большом количестве я не смогу, просто умру. Это очень тяжело, как будто фильм — дневник, где я оголен, и если кто-то прочтет его, увидит все мои слабости.

— Заикание на вашу натуру сильно повлияло или было что-то еще?

— Много всего. И когда попадаешь в такие картины, все заново переживаешь. У меня было достаточно тяжелое детство, и не только потому, что в мои четырнадцать лет не стало папы. Много нюансов, я не хочу о них говорить, но они сглаживались благодаря маме, бабушке с дедушкой по маминой линии и абике с бабаем — это родители папы, которые меня безумно любили. И бабуля любила, но абика и бабай как-то особенно трепетно относились ко мне. Они столько обожания и восхищения в меня вливали, что это не могло пройти бесследно. Все мои джентльменские и мужские качества воспитали они. У абики я прожил все раннее детство, поэтому она мне близка как никто.

— Чем занимались ваши бабушки и дедушки?

— Бабуля была учителем начальных классов, долго преподавала в школе, потом работала бухгалтером. Дедуля — журналист, и он единственный из всей нашей рати был актером в самодеятельности. А по сути был актером бабай: и на гармони играет, и поет. И абика — творческая личность, и она безумно вкусно готовит. Мама отучилась восемь лет на фортепиано. По специальности она бухгалтер, но работала на заводе мастером обжига, это нелегкий труд, практически в котельной. В девяностые годы многое закрывалось, и вдруг возродился кирпичный завод, мама не могла пропустить поступившее предложение, ведь это был реальный доход. На ней семья держалась, потому что у папы была слабость к алкоголю, и она все тащила на себе. В первую очередь нас с сестрой Ангелиной, с которой у меня разница в четыре года. Нам помогали и абика с бабаем. Да и папа по трезвости был очень даровитым человеком, занимался греко-римской борьбой. У меня вообще семья спортивная. Маме помогали, но в основном она все делала сама. Она — очень гордый и сильный человек. И воспитала эти качества во мне. Научила меня быть независимым, не рассчитывать ни на кого. Иногда, к счастью, ее теория ломается, и она этому только рада, потому что на моем пути попадаются люди, которые меня сильно поддерживают.

— Вы находите возможность общаться с мамой и дедушками-бабушками?

— Я очень богатый человек в этом смысле, потому что все дедушки с бабушками у меня, тьфу-тьфу-тьфу, живы-здоровы, хотя и старенькие уже, под восемьдесят лет. Они безумно скучают по мне, и это их тоже подкашивает. Они понимают, почему мы редко видимся, но ждут каждого дня для общения. Признаюсь, сейчас я нечасто звоню им, и это, конечно, большой минус. Я избегаю этого, потому что после звонков начинаю еще сильнее скучать. Как только слышу голос абики или бабая, сразу начинаю заикаться. Это какая-то моя боль, поэтому для меня каждый звонок провал на день-два, я не могу работать. Но им этого не объяснишь. И я стараюсь приезжать раз в год, хотя бы на пять дней. С мамой созваниваемся чаще.

— Ваша мама, по-моему, тонкий человек, это ведь она подала вам идею поступить в Казанское театральное училище на эстрадно-цирковой факультет?

— Она действительно очень тонкий человек, но это не она подсказала. И она была потрясена от моего решения. Все были крайне удивлены, даже дедуля, но он так обрадовался! И я ему за это очень благодарен, он меня всегда поддерживал. Мы вместе готовились, он мне подсказывал, как читать басню. Вообще, все были в шоке, когда узнали, куда я хочу поступать, потому что я прилично заикался в то время и не знал толком, как с этим работать.

— А вас водили к специалистам?

— Всю мою жизнь мы бегали по психологам, но никто тебе не поможет, кроме тебя самого. А еще, как ни странно, я не очень поддаюсь психологическому воздействию. Лучший психолог для меня — это я сам и тишина. Некоторые медицинские светила давят на пациентов — у них такой метод, но со мной так диалога не получится. Часто я входил в кабинет к логопеду и, как назло, начинал бегло говорить: «У меня есть проблема — я заикаюсь», а он удивлялся: «А где проблема? Я ее не вижу. Значит, вы умеете с этим работать сами». Поэтому я действительно научился контролировать заикание сам, через общение с самим собой. Но, конечно, в моей жизни все изменила любовь.

— А как вы относитесь к своей внешности?

— Я никогда не считал себя привлекательным мужчиной до поступления в Казанское театральное училище. Там была потрясающая девушка Алия, которая работала в хорошем салоне-парикмахерской. Она поступила вместе со мной на эстрадно-цирковое отделение, и вот она мне как-то сказала: «Обрати внимание на брови, чуть-чуть подкорректируй их, убери лишнее. И еще тебе нужно правильно подстричься». Я был удивлен, зачем все это делать. Но она убедила меня, что мужчина все-таки должен уделять внимание своей внешности. Я стал пользоваться гелем и другими средствами для укладки. (Улыбается.) Это как с садом — деревья должны быть правильно сформированы, травка выщипана, тогда он будет красивым. А когда он запущен, вокруг растут нестриженые кусты, вроде бы тот же сад, но он оставляет ощущение неаккуратности.

— Вы стильно и необычно одеваетесь. Жена Сюзанна вам в этом помогает?

— Еще как! У нее очень хороший вкус во всем, в том числе и в плане стиля. Мы очень любим красивые вещи и даже правильный эпатаж.

— А если вы увидите человека талантливого, но безвкусно одетого, вам не захочется с ним общаться?

— Почему?! Все не могут быть одинаковыми. Если это хороший человек, я буду к нему прекрасно относиться. И может быть, он в своем наряде великолепен, а те вещи, которые я стану навязывать, ему совсем не пойдут. Но когда такие люди начинают говорить: «Что ты так расфуфырился?» — тут я могу ответить: «Я не виноват в том, что у тебя плохой вкус, и рядом со мной ты чувствуешь себя некомфортно. Я принимаю тебя таким. Но не оскорбляй меня, потому что я в принципе люблю красоту и мне нравится подчеркивать свои внешние данные». В этом случае я не буду молчать, это, на мой взгляд, правильно и честно.

— Жена мирится с тем, что вы почти все время работаете и, как я думаю, почти не отдыхаете вместе?

— У нас не возникает с этим проблем. И у меня ощущение, что жена с дочкой всегда со мной. Я уверен, что когда Эвия чуть-чуть подрастет (ей всего годик), то мы будем вместе много ездить. Уже были в Испании втроем, но я говорю о поездках по работе. Хотя я не люблю, когда во время съемок кто-то из своих присутствует на площадке. А с Сюзанной мы отдыхали в Италии. И я просто влюбился в эту страну. Во-первых, там много солнца, во-вторых, мне безумно понравилось, как выглядят итальянцы, их доброжелательность. Однажды на пляже ко мне подошла очень красивая женщина и заговорила по-итальянски. Что-то она меня спрашивала, и я, не понимая ничего, отвечал: «Si, si». И вот на какой-то вопрос я опять сказал «si», и она так изумилась, что мне пришлось признаться: «Sorry, I don’t speek italian». Она поинтересовалась, откуда мы, и я ответил, что из России. Она не поверила и воскликнула: «No, you are italian guy». И добавила, что ей очень жаль, что я не знаю языка, потому что ей было очень приятно общаться с таким красивым человеком. Для них нормально говорить такие слова незнакомцу. Я бы вывез всех своих родственников в Италию, потому что мне так приятно смотреть на их бабушек, которых поддерживают дети, внуки… Они ходят в белоснежных платьях, устраивают дискотеки. Это прекрасно! Одно удовольствие наблюдать за ними.

— А какие чувства вы питаете к Москве?

— Москву я очень люблю. В моем восприятии Москва — это великолепная женщина, которая приняла меня и лелеет, за что ей огромное спасибо. Она сделала меня сегодняшнего, познакомила с великолепным мастером-наставником Кириллом Серебренниковым и многими замечательными людьми, которые были со мной вместе на разных этапах жизни. Здесь я встретил Сюзанну. Этот прекрасный город сделал все возможное, чтобы я был счастлив.

— Москва вас сразу приняла?

— Сразу. Я — везучий человек, и не скрываю этого. Мне все далось легко. Конечно, было много стрессов и с поступлением, и во время учебы, и других, но это не исключает легкости и того, что мне воздавалось.

— Вы признавались, что в начале учебы в Школе-студии МХАТ у Кирилла Серебренникова вам было очень сложно, вы не понимали, чего он хочет от вас. И он сказал: «Риналь, просто работайте». Вас это сразу успокоило или были еще какие-то подсказки?

— Я это воспринял буквально и сразу вспомнил маму и огромные участки земли с картошкой. Когда нужно было ее пропалывать, она говорила: «Глаза боятся, а руки делают». (Улыбается.) Так что слово «работа» мне знакомо как никому. Чтобы купить свои первые камелоты, мне нужно было пойти в поле и как следует поработать. На первом курсе нам сказали, что кого-то отчислят, так что было страшно всем, но этого не произошло. И когда нам в конце курса выставляли оценки и я зашел в аудиторию, где сидели все педагоги, страшно волновался, но надеялся, что мне все же поставят «тройку» за старания. А Кирилл Семенович вдруг сказал: «Риналь, ты совершил огромный рывок, проделал большую работу, поэтому я ставлю тебе „пять“. И добавил: „У тебя огромный потенциал, база, просто мы направляем твое оружие, чтобы ты стрелял не в 'молоко“, а исключительно в десятку. Тебе много дано — и внешне, и внутренне, но ты должен раскачиваться, чтобы каждый раз быть мощнее и мощнее, а для этого нужно работать». И все сказали так много хорошего, что было очень приятно.

— Вы считаете встречу с Сюзанной подарком судьбы. А период первой женитьбы не вычеркиваете из жизни?

— Конечно, нет. Это потрясающий опыт. В Каролину я был влюблен очень долгое время. Мне жалко, что так получилось, но это оказалось дикой, сумасшедшей влюбленностью, не любовью. И все же это время было счастливым, я его не забуду. И Сюзанна абсолютно адекватно на это смотрит.

— А когда вы пошли расписываться, прожив вместе несколько лет, испытывали те же чувства или это был жест-подарок для Каролины?

— Нет-нет, мы были тогда влюблены и после брака прожили еще два счастливых года. Но потом я понял, что немножко ошибся. Такое случается. Каролина тоже очень мудрая и глубокая. И сейчас у нее все хорошо. У нас все было честно. Не знаю, было ли это ошибкой, но мне кажется, этот опыт нужен был и Сюзанне. Мы все это время вместе работали в театре и долгое время общались как друзья. Она прекрасно видела, что происходит со мной. Я не простой человек. У меня много своих бзиков, я очень вспыльчивый, иногда нетерпимый, очень своенравный. Но то, что делает со мной великая, хрупкая, мудрая девушка по имени Сюзанна, удивительно. Она научилась меня слушать. Правда, не могу сказать, что она многое терпит, потому что стараюсь делать все, чтобы она была счастлива.