— Олег, помните вы дом, в котором выросли? Какие у вас в семье были традиции?

— Прекрасно помню. Это был немецкий дом, очень длинный, как барак. Шесть подъездов и два с половиной этажа. Половину этажа занимала мансарда. В одном подъезде жили две семьи, которые делили еще и общий сад. Мы вместе с соседями собирали яблоки, которые хранились у нас до мая. У меня очень яркие детские воспоминания. Я с семи лет рос без отца, а мама работала врачом, уходила на целые сутки, и я был предоставлен сам себе. Помню, что на Новый год мы всегда наряжали елку, настоящую, пахнущую хвоей. И мы с мамой делали сами игрушки, вырезали их из бумаги. Потому что в послевоенном Калининграде с игрушками были проблемы. А еще в саду у нас росла потрясающая малина, немецкого сорта. И в ней не заводились червяки. Я летом, в каникулы, притаскивал в эти заросли малины раскладушку, залезал туда, читал приключенческие книги, протягивал руки и на ощупь рвал малину. А когда ягоды заканчивались, я двигался к следующему кусту. И так мог провести целый день.

— Если вернуться в детство, то какой это был бы день?

— Не знаю, какой день я выбрал бы. Я был счастлив большую часть своего детства. Несмотря на довольно тяжелую послевоенную ситуацию, проблемы с продовольствием и одеждой. Любой день, кроме первого сентября, когда я пошел в первый класс. В этот день, несмотря на то что меня за руку держала мама, меня сбила пьяная женщина на мопеде. И я попал в больницу, мне сделали операцию, зашивали бровь. У меня до сих пор шрам остался.

— Вы помните, как впервые увидели и взяли на руки своего сына Родиона?

— Конечно, помню. Почему-то мне показалось, что у него очень большой нос, кавказский. (Смеется.) Но со временем все выровнялось. И еще я помню один момент, когда Родиону было несколько месяцев — совсем маленький, лежал в коляске и еще не говорил. А перед прогнозом погоды играла известная мелодия. И Родион ее тоненьким голоском повторил. Вот тогда я сразу понял, что он будет петь.

— Что бы вы хотели сказать Родиону, но не сказали?

— Наверное, чаще нужно говорить, что я его люблю. Но как-то между мужчинами это не очень принято. А я его люблю. Он мой сын. Мой первенец.

— Чему научил вас сын?

— Не только Родион, а все дети всех нас, взрослых, учат. Они учат нас быть счастливыми — не думать о проблемах. Все дети счастливы. А потом они вырастают, появляется много забот, и счастье куда-то испаряется. Сейчас у меня третий ребенок, самый младший, — дочка Марьяшка, — я проживаю третью жизнь глазами своего третьего ребенка. То есть каждый мой ребенок дает мне еще одну жизнь. Я вместе с ними удивляюсь окружающему миру и именно благодаря им понимаю, что иногда просто смотреть на море — это уже счастье.

— На ваш взгляд, вы хороший отец?

— Это, наверное, лучше спросить у Родиона. А он вам, конечно, не скажет, что я плохой. (Смеется.) Поэтому истина на самом деле скрыта. Наверное, я не очень хороший отец, потому что редко вижу своих детей. Хотелось бы чаще их видеть, но гастрольный график не дает мне этой возможности.

Родион Газманов: «Я очень стараюсь быть хорошим сыном»

— Родион, помните вы дом, в котором выросли? Какие у вас в семье были традиции?

— Я жил и в Калининграде, и в Москве, и в Подмосковье. Разные места и разные дома. Когда мы жили в Серебряном Бору, то я любил кататься на велосипеде с собакой. Сейчас в доме мы очень любим с отцом жарить мясо. Это очень хорошая традиция. Мы с ним соревнуемся, кто вкуснее приготовит. А когда мы только переехали в Москву и жили недалеко от Сущевского Вала, то у нашего дома проходила трамвайная линия. И если проезжали трамваи, то не было слышно работающего на полную громкость телевизора. И приходилось очень громко друг с другом разговаривать.

— Если вернуться в детство, то какой это был бы день?

— Наверное, тот день, когда я впервые попал за кулисы. Мне было тогда чуть больше трех лет. Меня папа взял с собой на гастроли. Он тогда работал в калининградской группе «Галактика».

— Ваше самое яркое воспоминание об отце?

— Как раз, наверное, тот момент, когда он взял меня с собой на гастроли. Я увидел, как он работает на сцене. Тогда очень мало людей в стране знали, кто такой Олег Газманов. Еще не было ни «Эскадрона», ни «Офицеров», ни «Морячки». Но сальто отец тогда уже делал. И зрители принимали это замечательно. Я не знал тогда, что очень скоро это должно выстрелить. Но атмосфера, которой было окутано действо, конечно, неповторима.

— Что бы вы хотели сказать отцу, но не сказали?

— Я думаю, что никогда не бывает лишним сказать родителям, что ты их любишь. Невозможно сказать это достаточное количество раз. Поэтому я стараюсь и папе, и маме говорить это при каждом удобном случае.

— Чему научил вас отец?

— Он научил и продолжает учить быть строгим к самому себе. Требовательным. Возможно, это портит мой характер, поскольку я становлюсь требовательным еще и к окружающим. Но момент, когда ты понимаешь, что можешь сделать лучше, и делаешь, очень важен. Ты можешь оставить все как есть, но не успокаиваешься на этом. Очень важна такая въедливость к тому, чем ты занимаешься. Этого не хватает многим музыкантам, чтобы добиться успеха.

— На ваш взгляд, вы хороший сын?

— Я очень стараюсь им быть. Для меня это важно.