Настойчивый, харизматичный, талантливый, Бен Аффлек сумел пройти путь от звания «бойфренд Дженнифер Лопес» до оскароносного режиссера и исполнителя роли нового Бэтмена, кумира миллионов. Аффлек производит впечатление человека, который точно знает, что делает, и его уверенность касается не только дел карьерных, но и любовных. Кажется, его семью с Дженнифер Гарнер миновала угроза развода. О непростых временах, выпавших на его долю, необходимости принимать ответственность и комплексе Питера Пена — в интервью.

— Бен, добрый день! Наверное, в какой-то момент многие журналисты начали задавать тебе вопрос…

— О разводе? (Смеется.)

— О нем тоже, и если ты не против, позже мы вернемся к этой теме.

— Без этого, понимаю, никуда, так что договорились.

— И все же в первую очередь хотелось спросить о твоем профессиональном статусе. Было время, когда ты почти полностью переключился на сценарную и режиссерскую работу — и очень в этом преуспел. Все-таки получить «Оскара» за свой четвертый фильм — это нечто. Кто ты сейчас — в большей степени создатель фильмов или же актер?

— К каждому делу, за которое я брался в жизни, я старался — и стараюсь — подходить с полной самоотдачей, полным пониманием того, что за этим последует. Неважно, чем я занимаюсь — я выкладываюсь на сто процентов. Собственно, сейчас, если так можно выразиться, период актерства. На ближайшие три года я занят в роли Брюса Уэйна. Надо мной подшучивают все друзья, говорят, что я буду Бэтменом, пока не вырастут мои дети. (Смеется.)

— Как ты наверняка знаешь, поклонники образа легендарного супергероя разделились на два лагеря. С теми, кто восторгается Бэтменом, все ясно. А как ты воспринимаешь острую критику со стороны представителей другого лагеря?

— Послушайте, я снимаюсь лет с двенадцати, кажется. Всю свою сознательную жизнь я провел в объективах камер, и были моменты, когда меня совсем списывали со счетов как актера — после неудачных выступлений в трех или четырех картинах подряд. Я привык, честное слово. Не то чтобы это неуважение к мнению окружающих, просто… Хотя знаете, можете назвать это и неуважением — мне, конечно, важна оценка со стороны, но всегда находятся те, кто недоволен. Ориентироваться на них глупо: поступая так, ты рискуешь погрязнуть в бесконечной «работе над ошибками». Она важна, но очевидно, что нельзя проводить такую работу по указке каждого, кто захочет высказать свое суждение.

— А как же чуткость к критике?

— Когда тебя критикует режиссер картины, в которой ты задействован, — это одно. Когда же костерить твою работу берется непрофессионал, он всего лишь высказывает свое частное мнение, к которому я не обязан быть ни чутким, ни внимательным.

— Очень смелые рассуждения. Ты прямо-таки рискуешь сократить число своих фанатов!

— Самодовольно предположу, что мои поклонники — люди умные и рациональные, не тратящие время на такую ерунду, как громогласное недовольство моей работой в «Бэтмене». Знаете, прежде чем я взялся за эту роль, меня предупреждали буквально все: «Бен, это будет непросто», «Это образ, от которого ждут многого». Поклонники персонажа очень чутко относятся к смене актеров — и это касается всех «серийных» ролей. Вспомните, каким шквалом недовольства встречали Дэниела Крейга в качестве нового Бонда. А теперь его называют чуть ли не лучшим агентом 007. Как бы то ни было, я готов к тому, что мне придется всегда доказывать свое право работать над ролью Бэтмена.

— Надо — значит надо. Это же интересно, в конце концов. Очевидно, что твои дети должны быть в восторге от папы-супергероя.

— Мой сын Самюэль, которому четыре года, уже знает, что к чему. Чертовски приятно быть отцом-героем, скажу я вам! Правда, у медали есть и обратная сторона. По какой-то причине — то ли из-за сочетания цветов на униформе, то ли еще почему-то — Сэм уверен, что курьеры из компании Fedex — Джокеры. И каждый раз, когда они осуществляют доставку, сын истошно кричит: «Папа, здесь Джокер!» Приходится давать сверху двадцать долларов на чай этим парням. (Смеется.)

— Роль Бэтмена поменяла тебя, и заметно — особенно если сравнивать с образом, который ты создал в «Исчезнувшей». Как ты готовился к роли супергероя?

— Качался как ненормальный, почти прописался в спортзале. С удивлением читал статьи о том, что я, оказывается, начал пить гормональные препараты, чтобы в короткое время нарастить мышечную массу. Хотя на самом деле мне предстояло лишь скинуть несколько килограммов — собственно, в «Исчезнувшей» я специально немного набрал вес. Чтобы выглядеть таким припухшим, чуть рыхлым, похмельным типом, который не вызывает симпатии.

— Говорят, режиссер «Исчезнувшей» Дэвид Финчер выбрал тебя за особое умение улыбаться, верно?

— Вот такое? (Смеется.) Он как-то сказал мне, что я похож на енота. Енота-ворюгу, который только что напакостил — и теперь преданно смотрит вам в глаза, искренне, чуть по-дурацки, по-простецки улыбается. Не знаю уж, зачем Финчеру была нужна такая моя улыбка, но что правда, то правда — многие отмечают, что я как-то странно улыбаюсь.

— Как тебе работалось с Розамунд Пайк?

— Она просто шикарная актриса. Ведь знаете, как бывает? Вы играете супружескую пару, тебе обязана нравиться твоя экранная жена, но связи, притяжения не возникает — и зритель все это чувствует. В «Исчезнувшей» же мы оба играли супругов, которые и любят друг друга, и ненавидят, и боятся. Особенно мой герой — он испытывает безотчетный страх перед героиней Розамунд. Она великолепно справилась с задачей напугать меня — по крайней мере, в кадре я выглядел, как кажется, вполне убедительно. (Смеется.)

— К слову, твой герой испытывает то, что, как мне кажется, не раз испытывал ты сам — он страдает от атак журналистов, превращается в эдакого «домашнего тирана».

— Совершенно верно! Ведь отношение ко мне мира во многом зависит от того, как вы представите меня своим читателям. Сколько раз я становился героем статей, от которых просто оторопь брала. И очень долгое время я по-настоящему переживал, как мальчишка, негодовал, обижался, впадал в отчаяние. «Как же им не стыдно? Как они могли представить меня в таком свете?» — думал я. В какой-то момент я превратился в дерганого мужика, который к каждому встречному относится с подозрением и затаенной злобой.

— Сейчас это поменялось?

— Безусловно. Меня испугал тот факт, что из-за СМИ и реакции людей я становлюсь похож на героя этих самых статей. Я просто выдохнул, спросив себя: «Отчего я так враждебно настроен? Почему я так переживаю?» И, не обнаружив ответа, отпустил ситуацию. Отсюда и эдакое «наплевательское» отношение к критике — мне просто надоело что-то кому-то доказывать.

— Думается, что это понимание пришло недавно. Ведь, насколько я помню, ты очень остро реагировал, например, на то, как в прессе освещали твой роман с Дженнифер Лопес…

— Мне так надоело объясняться и извиняться за отношения с Джей Ло! Вообще не понимаю, откуда столько недовольства в адрес того романа.

— Думаю, все потому, что в то время твой успех пошел на убыль, и многие винили в этом застое именно Лопес.

— Винить кого-то в том, что случаются неудачи (кроме самого себя), — это непродуктивное, инфантильное отношение. Сам я действительно связываю тот период неудач с тем фактом, что ко мне было приковано внимание чуть ли не всех мировых СМИ. Куда бы я ни шел, где бы ни появлялся, везде возникали папарацци, которым был интересен даже не сам я, а то, нет ли поблизости Дженнифер. Из перспективного сценариста и успешного дебютанта, каким я стал после «Умницы Уилла Хантинга», я превратился в зазнайку и выскочку, любовника Джей Ло и посредственного актера, который несколько раз подряд выбрал не те картины. Да, сейчас я осознаю, что сравнения с «Умницей» выдерживали далеко не все мои роли, но… За это я тоже не планирую оправдываться! В конце концов я действительно с большим энтузиазмом и любовью работаю, снимаюсь — пусть моя фильмография и не может считаться образцовой.

— Зато после «темной полосы» ты явно вступил на светлую сторону. Благодаря чему?

— Сошлось все, хотя мне приятно думать, что удача — результат трудов, а не стечения обстоятельств. Прежде всего я встретил Джен (супругу Аффлека актрису Дженнифер Гарнер. — Прим. авт.). Я стал отцом. Решился пойти в режиссуру. Риск — дело не только благородное, но и заряжающее энергией. Рано или поздно он окупится, но нужно заранее быть готовым к последствиям. Мне повезло, что последствия этой авантюры оказались приемлемыми.

— «Приемлемыми»? О чем ты! «Операция «Арго» признана и зрителями, и критиками. Ты сейчас просто скромничаешь?

— Ну, мне действительно нравится, что у меня вышло. Я был ошарашен наградами, особенно «Оскаром». Мне казалось, что про «Арго» надо рассказывать, его надо объяснять, эта картина — не из тех, что сами себя продают. Политический триллер — жанр не самый популярный у нас в стране. То, что публика так тепло приняла фильм, — сюрприз.

— Расскажи, почему ты выбрал своей темой политику? В роли режиссера, который способен рассказать зрителям такую историю, тебя никто не представлял.

— Прежде всего я немного разбираюсь в политологии. Во время своей непродолжительной учебы в Университете Вермонта специализацией я выбрал как раз Ближневосточный регион и его стратегии внешней политики. Звучит ужасно скучно и совершенно неподходяще для «Оскара», верно?

— Бен, ты обещал рассказать о своем союзе с Дженнифер Гарнер. Поговорим об этом?

— Сейчас уже да. В том смысле, что некоторое время назад мне было слишком тяжело рассказывать о нашем браке с Джен.

— Что поменялось сейчас?

— Я немного успокоился. А еще сейчас, я надеюсь, Джен простила меня. По крайней мере я сделал для этого многое — и не планирую останавливаться. Настоящий крестовый поход за доверием, которого я лишился.

— Ты — один из немногих голливудских супругов, которому, похоже, удалось восстановить доверие в браке после громкого скандала, связанного с изменой. Как у тебя получилось?

— Моя жена — а я никогда не переставал считать Дженнифер своей женой, даже тогда, когда мы сняли кольца и перестали жить вместе, объявив о скором разводе, — так вот, моя жена удивительная. Она стоит того, чтобы за нее бороться. И она не заслуживает обмана и предательства. Так вышло, что мы стали объектом для охоты журналистов всех мастей, и я всячески старался оградить ее и наших детей от этого прессинга. Конечно, не всегда выходило. Я просто был рядом, даже тогда, когда это казалось странным, неуместным, неправильным. Даже тогда, когда она не хотела видеть меня рядом. Иногда я опасался, что меня объявят сталкером.

— ?

— Звучит очень эгоистично, но мне была невыносима мысль, что Джен может понять, что без меня ей лучше. Поэтому я старался не дать ей такой возможности. (Улыбается.)

— Прости, но складывается ощущение, что до этого инцидента над вашими отношениями работала исключительно Дженнифер, и только теперь ситуация изменилась.

— Что ж, признаюсь, так оно и было. Помню, как я понял и принял все свои промахи. Это было после достаточно откровенного интервью Джен, сразу после того, как мы объявили, что планируем развод. В той статье она делала мне множество комплиментов, отзывалась обо мне тепло, нежно — и в этой нежности и спокойствии я увидел, что она готова двигаться дальше, без меня. Мне больно об этом говорить, но я оказался плохим мужем для такой хорошей жены. Но, как и полагается взрослым людям, я готов нести ответственность за свое поведение и исправлять ошибки, которые сам же и допустил.

— У вас с Дженнифер Гарнер трое детей. Как они переживали кризис вашего брака?

— Очень надеюсь, что вся эта шумиха, скандалы и интриги прошли мимо них — по крайней мере я знаю, что Дженнифер сделала для этого все возможное. Я признателен ей за то, что в самые сложные моменты она давала мне возможность быть рядом с детьми — мы проводили вместе праздники и дни рождения, даже тогда, когда наш союз висел на волоске. Что говорить: она позвала меня на Рождество в разгар трудностей. Джен — мудрейшая женщина, каких мало. Только сейчас я в полной мере осознаю, что именно она спасала — и спасает — нашу любовь.

— Ты, что называется, многодетный отец. Тебе нравится эта роль?

— Я стал отцом в сознательном возрасте. Когда тебе двадцать лет, и ты одинок, весел, — это нормально. Когда тебе за тридцать, но ты все еще одинок и без детей, очевидно, у тебя начинает развиваться комплекс Питера Пена — эдакого вечного мальчишки, который боится взрослеть. Но жизнь устроена таким образом, что так или иначе, рано или поздно, ты обязан будешь возложить на себя груз ответственности за очень и очень многие вещи.

— Сейчас ты крайне успешный и востребованный как актер, так и режиссер. К слову, твой друг Мэтт Дэймон также пребывает на волне успеха. Скажи, мучила ли тебя профессиональная зависть в тот период, когда ты переживал не лучшие годы — а карьера Дэймона набирала обороты?

— Если вы задаете этот вопрос, то совершенно точно знаете, что я крайне ревнивый в вопросах успеха человек. Увы, но можно даже сказать завистливый. Но Мэтт — единственный, кому я никогда не стану завидовать. Вы же знаете, он мой лучший друг, близкий, родной человек, тот, с кем мы прошли огонь, воду и медные трубы. Я всегда говорил: если когда-нибудь я проснусь в отеле с мертвой проституткой, первый, кому я стану звонить в панике и за помощью, — это Мэтт.

— Не было периодов отдаления, отчуждения? Все-таки у тебя очень непростой характер.

— Мне повезло: меня окружают удивительные люди. Что Дженнифер, что Мэтт — они очень терпимы к моим вспышкам недовольства, гнева, неуверенности в себе! Мэтт отходчивый, потрясающе добродушный парень, который обладает великолепной чертой характера — он сводит на нет все наши конфликты и ссоры. Он самый начитанный и умный человек, кого я знаю. И в конце концов я попал в кино исключительно благодаря Мэтту.

— Ты романтик или прагматик?

— Мне хочется думать, что романтик, — но из-за своего дурацкого характера проявляется это редко, только в критические моменты. Например, недавно я подарил Джен кольцо с бриллиантом — уже расставшись, мы отмечали очередную годовщину нашей свадьбы. Во мне просыпается страсть к красивым жестам и подкупающим действиям исключительно тогда, когда ситуация практически зашла в тупик. Но могу совершенно точно сказать, что секс на одну ночь вообще не для меня. Такие приключения опустошают, заставляют чувствовать себя отвратительным циником. В этом смысле я точно романтик.

— Очевидно, все свои недостатки ты, как говорится, знаешь в лицо и работаешь над собой. Сложно ли меняться на сорок пятом году жизни?

— Еще как сложно! Каждый шаг на пути к новому Бену — это борьба с собой, непримиримая и бесконечная. А самое обидное — неважно, насколько ты в итоге поменялся. За все, что я совершил до этого, придется заплатить — так устроена жизнь. Меня ждет долгая расплата, и меня это, безусловно, пугает.

— Расскажи о самом важном уроке, который преподнесла тебе карьера в кинематографе?

— Слава и популярность — всегда контракт с дьяволом, за который ты будешь расплачиваться своей личной жизнью.

— А каковы твои главные надежды и ожидания? Я говорю сейчас именно о профессиональной сфере.

— Учитывая, что никогда в жизни я не представлял себя никем, кроме как актером, все мои чаяния и стремления касаются качества моей работы. И именно режиссерский опыт позволил мне по-другому посмотреть на тонкости актерской игры. Я хочу быть лучше, еще лучше, как можно лучше.

— Ты зарабатываешь миллионы, получил все мыслимые награды и признание критиков. Чего еще желать?

— Хочу, чтобы мой сын никогда не ставил во главу угла деньги — и поэтому хочу оправдаться за те времена, когда сам снимался исключительно за гонорары. Вроде бы ничего стыдного, да?