Игорь Верник — это улыбка! Неподражаемая! Открытая! Невероятно жизнеутверждающая! Ею он может «купить» практически любого. В МХТ, где он служит уже почти тридцать лет, его любят коллеги-актеры и режиссеры и обожают гримеры, костюмеры, помощники режиссера, осветители, администраторы — все! Представительницы прекрасного пола тоже частенько становятся жертвами его обаяния. Он никогда не был одинок, но пока так и не встретил свою единственную.

Игорь Верник — человек-оркестр. Он талантливый, яркий актер, блистательный шоумен, радиоведущий, а с недавних пор еще автор и исполнитель песен. В последние годы он играет главные роли в самых шумных спектаклях Москвы. И только что вышла премьера спектакля «Мушкетеры. Сага. Часть первая» на сцене МХТ, где он стал Арамисом. Успех сопутствует ему везде, хотя так было не всегда, но он умеет ждать, и его спасает удивительное чувство юмора и самоирония.

Мне кажется, что в последние годы, после стольких лет ожидания, у тебя наконец-то началась взаимная любовь с театром…

Игорь Верник: «Наверное, не всегда, когда один любит другого — это залог того, что и тот в ответ проникнется любовью. И моя любовь ко МХАТу, заложенная с детства и взращенная в Школе-студии МХАТ, не всегда была в той степени взаимной, о какой я мечтал. У меня были разные периоды отношений с театром. Помню, как приглашал родителей на спектакль „Синяя птица“, где играл „черного человека“, черного, потому что его не видно. А родители гордились тем, что я на мхатовской сцене. Но сейчас у меня действительно очень много интересной работы в родном театре. Это и „Примадонны“, и „Свидетель обвинения“, и „№ 13D“, только состоялась премьера „Мушкетеров“, где у меня роль Арамиса, и сейчас опять предлагает новую работу. Я играю разные характеры, спектакли разные по жанру, работаю с разными режиссерами. И в этом мое актерское счастье».

Игорь, как ты все время живешь в цейтноте? Или ты его совсем не ощущаешь?

Игорь: «Поскольку я существую в таком режиме постоянно, то для меня это норма. На следующий день после премьеры „Мушкетеров“ мы уехали в Берлин отдохнуть с сыном Гришей, братом Вадимом и моей бывшей женой Марией. Был трудный период, когда наша семья только распалась, и у нас были непростые отношения. Но сейчас мы с Машей уже абсолютно родственники, и даже Гриша сказал нам в Берлине: „У меня такое чувство, будто бы вы и не развелись“. (Улыбается.) И вот мы сидели в какой-то кафешке, там я как раз рассказывал сыну о том, как важно уметь концентрироваться и мобилизовывать себя в определенные моменты. Находясь рядом со мной, он, естественно, перенимает модель моей жизни. Но он же видит меня в основном дома или уже на сцене, или в кадре, так что ему трудно отследить собственно момент супермобилизации непосредственно перед „прыжком“. (Улыбается.) Дело в том, что у меня есть иллюзия, что время можно растянуть чисто физически. Ну, например, у меня есть счастливые моменты — я люблю дома с семьей завтракать или обедать. Мы сидим за столом — и я знаю, что мне надо будет скоро ехать на работу, но мне кажется — это где-то там, далеко, не скоро. Я нахожусь в абсолютно расслабленном состоянии, но папа периодически мне говорит: „Игорь, а ты помнишь, что у тебя…“, я отвечаю: „Помню, все в порядке, спокойно“. Но когда по моему внутреннему счетчику наступает критическая точка, у меня включается стадия „ускорения“. С этой секунды мой внутренний ритм меняется принципиально — это, если хочешь, моя стометровка. И здесь олимпийскому чемпиону Болту меня не догнать. Я стремительно перемещаюсь в гардеробную, собираю все необходимые вещи. Моя домработница, которая еще совсем недавно не спеша наливала чай, бежит за мной и спрашивает: „Вам дать с собой еду?“, я отвечаю: „Естественно“, а она: „Как естественно?! Я же не знала, что вы уходите“. Ее можно понять — ничто не предвещало моего внезапного отъезда, у меня дома расписание не висит. Она мчится на кухню, быстро что-то складывает, я целую папу, сына, брата. Домработница успевает вбросить мне в окно автомобиля сумку с котлетами и фруктами, и я давлю педаль газа и мчусь на предельной скорости на работу».

Но тут пробки!

Игорь: «Дальше у меня появляется ощущение, что пробки для того, чтобы их объезжать, а не стоять в них. И так и происходит. Я не опаздываю. Я могу прийти за тридцатьь минут до начала спектакля, съемки, мероприятия, а не за час, как это было бы правильно и комфортно. Мои помрежи и гримеры в МХТ уже привыкли. Раньше это для них было стрессом, теперь — норма. Папа говорит мне: „Есть способ всем сделать хорошо — выехать заранее“. Наверное, это правильно, но это не мой стиль жизни».

Меня всегда удивляет, что сегодня у тебя нет и получаса на что-то, а потом — раз, и ты находишь неделю для отдыха, причем не один раз в год.

Игорь: «Естественно, для того, чтобы существовать в таком режиме, нужно выдыхать. И выдох происходит у меня, когда я выдергиваю себя из этого бешеного города. Счастливое коварство моей профессии заключается в том, что все, чем я занимаюсь, мне интересно. Конечно, в какой-то момент наступает физическая усталость, когда ни мозг, ни организм уже не справляются с этой нагрузкой, и даже то, что доставляет удовольствие, приходится делать через „не могу“. Мне папа всегда в детстве говорил на мое „не хочу“: „А ты попробуй через „не хочу“. Мужчина должен уметь это делать“. И сыну я объясняю, что из этого состоит мужчина — из преодоления. Так вот, раньше я думал, что сделаю это и это, и еще это, а в следующем месяце, в следующем году, другой весной, другим летом отдохну, поеду куда-то. Но проходит время, и я понимаю, что это не одна весна, не одна зима, не один вечер отказа от жизни, от той самой дольче вита, как говорят итальянцы, куда я стремлюсь, но никак не могу добраться. Наконец, сейчас я научился себя останавливать. Могу спонтанно махнуть на пару дней куда-то с сыном или один. К примеру, в Нью-Йорк на два-три дня. И просто бродить по городу, быть частью этого потока, этой энергии. Я хожу и как дурак улыбаюсь, потому что в этот момент не принадлежу никому, кроме себя».

Раньше я от тебя никогда не слышала, чтобы ты что-то делал один: отдыхал, в кино ходил. Появилась потребность в уединении?

Игорь: «Ты знаешь, в 1988 году я поехал в Токио со МХАТом, это были мои первые заграничные гастроли, и меня поселили в отеле на 78-м этаже в одноместном номере. Казалось бы, что может быть круче? А я не мог спать по ночам, так как привык, что в моем пространстве есть еще кто-то. Сначала это был брат Вадик, наши кровати всегда стояли углом в детской комнате, пока мы жили у родителей. Потом я женился и шесть лет жил с женой. Когда мы расстались, я опять вернулся к родителям. Мне было двадцать семь лет, и я жил в той же самой детской, и наши кровати с братом все так же стояли углом. Так вот в Токио я не мог психофизически уснуть один. Но прошло время, и я научился спать один, гулять один, смотреть кино один и при этом чувствовать себя абсолютно комфортно. Нет, конечно, я не ищу уединения специально. Когда нахожусь в отношениях, естественно, стараюсь все делать вместе с любимой женщиной!"

Весь Интернет, соцсети пестрят твоими фотографиями с сыном и девушкой, снятыми на отдыхе. Жизнь изменилась?

Игорь: «Примерно полгода я встречался с актрисой Евгенией Храповицкой. Помню, я приехал во Францию, в Кап д’Антиб, вести какое-то мероприятие. Стояла поздняя весна, было уже тепло, но не жарко, и я сидел на веранде, обедал, смотрел на море и думал: „Как же прекрасна жизнь! Единственное, чего мне не хватает, это женщины рядом, которая разделила бы со мной это ощущение“. И я отчетливо помню этот момент, я посмотрел на небо и попросил: „Дай мне женщину!“ Я вернулся в Москву. Буквально через пару дней после съемки, голодный, я решил поехать в одно кафе поужинать. Приехал. Зашел внутрь. Сел. И вдруг встал, вышел и отправился в другое место. И вот там мы с Женей посмотрели друг на друга, и все. Мы проводили массу времени вместе, даже гуляли несколько раз по Москве, чего я лет сто уже не делал. Но потом многое изменилось. Посмотрим, что будет дальше».

Когда отношения заканчиваются или приостанавливаются, ты переживаешь, страдаешь, как в молодости?

Игорь: «Мы тут как-то ночью сидели с Гришей, говорили не как папа с сыном, а как два друга. Он мне про свои отношения с девушкой рассказывал, то, что считал возможным, я — ему про свои. „Нет рецептов, — говорю я ему. — Просто слушай себя и доверяй себе. И если что-то не складывается, не думай, что мир рухнул. В моей жизни было всякое. Я был влюблен и думал, это навсегда, и это проходило, потом опять влюблялся, мне опять казалось, что сейчас раз и навсегда, но потом и это проходило“. А переживаю ли я? Конечно, но это же мой выбор».

А если не твой? Или такого никогда не было во взрослой жизни?

Игорь: «С возрастом появляется броня. Опыт делает нас сильнее. Когда учишься играть на гитаре, то подушечки пальцев, которыми прижимаешь струны, очень болят. Потом, со временем, они твердеют, и ты уже не чувствуешь боли, просто играешь. Так и в отношениях».

Наверное, это еще зависит от того, насколько серьезными они были…

Игорь: «Да, внутри себя я формулирую это как те, что имеют отношение к моей жизни, и не имеют. Но никогда нельзя все спрогнозировать. Кажется, что это твой человек от и до, а через некоторое время понимаешь, что вы полярные люди. Или думаешь, что это сиюминутное увлечение, и вдруг оно вырастает в серьезные отношения. Сначала ты влюбляешься просто в женщину, дальше понимаешь: совпадают ли ваше мироощущение, ваше воспитание, ваша корневая система?.. Чем дольше я живу, тем больше вспоминаю мамины слова. Она очень хорошо понимала жизнь и чувствовала людей. Так вот мама говорила (может, это и звучит немножко резковато, если не знать ее): «Этот человек не из моего блокнота». У каждого есть свой блокнот, и в нем все твои человеческие характеристики: как ты относишься к людям, что для тебя важно, что ты ценишь, какая среда твоя, а какая — нет, какое у тебя воспитание, к каким проявлениям заботы и внимания ты привык, какую заботу и внимание проявляешь сам… В этом блокноте и сколько книг ты прочитал, и какую музыку любишь, и тысячи таких неуловимых вещей, о которых мы не задумываемся, но из которых и складывается твой мир, твой кокон. Это та информация, которая, собственно, и есть ты. И вот рядом оказывается другой человек. У него тоже есть свой кокон, но ты поначалу его не видишь, он неуловим, перед тобой только существо с прекрасными глазами. Кстати, у меня нет разграничений на блондинок и брюнеток, на цвет глаз, на длину рук или ног… просто есть «химия», притяжение. А уже потом мы говорим: «Я встретил своего человека», или «Это не мой человек», или как мама: «Этот человек не из моего блокнота».

Тебе было важно мнение мамы о твоих девушках?

Игорь: «Важно, но я мог с ней спорить и говорить: «Нет, она прекрасна!» Но, как правило, мама оказывалась права. Я счастливый человек, в моей жизни были любимые, потрясающие женщины, с которыми я был счастлив, надеюсь, что еще будет одна-единственная или несколько единственных… (Улыбается.) И когда мне говорят: «А ты не боишься, что время идет вперед? Надо уже определиться, остановиться». Я спрашиваю: «А с кем?» Когда появится МОЯ женщина, я готов сесть к ее ногам, обхватить их и не двигаться. Я очень хочу ребенка, и лучше не одного, но от женщины, которая будет частью меня. Вот, кстати, Маша, жена моя бывшая, мне говорит: «У тебя неверный посыл. Что значит — хочу ребенка? Как он появится? В капусте, что ли, найдешь или тебе его под дверь подбросят? Главное — правильно сформулировать желание, и тогда оно материализуется». Ты знаешь, я сейчас ловлю себя на том, что мы с тобой разговариваем не первый раз и не первый год, и каждый раз я говорю тебе эту же фразу: «Вот сейчас, я чувствую, у меня появится женщина, я готов», но идет время, и я снова говорю тебе это… Думаю, это означает, что я все еще совершенно молод в этом своем желании. (Улыбается.)

Тебя нечасто видят в свете с женщинами…

Игорь: «Да, я стараюсь не светить свои отношения. Порой мои подруги обижаются на меня, видят в этом несерьезность моих намерений. (Улыбается.) Дома я готов со многим мириться. А на людях для меня важно, чтобы я был абсолютно уверен в своей женщине, уверен в ее классе, воспитании, в уме, остроумии, в ее умении общаться, в ее образовании, внутренней свободе. Кроме того, часто мои подруги говорят мне, что я их подавляю, и они чувствуют себя некомфортно от того, что внимание окружающих сосредоточено не на них, а они тоже привыкли быть в центре, потому что это красивые, успешные женщины. Они упрекают меня в том, что я вроде как с ними, но и не с ними вовсе, потому что я со всеми, куда бы мы ни пришли. А я отвечаю: „Пойми, я с тобой пришел и с тобой уйду, это самое главное. Ты моя женщина. А этих людей, которым, как ты говоришь, я отдал часть себя, я завтра уже не вспомню“. Но этот аргумент почему-то не работает. У меня была сильная мама».

Сильнее, чем папа?

Игорь: «Нет, не сильнее. Мама была сильной по-своему, папа по-своему. Они абсолютно дополняли друг друга. Мама гордилась отцом, его даром и человеческим, и профессиональным, а папа гордился мамой. И в этом было их счастье, их гармония, хотя у них случались и ссоры».

Все твои девушки намного младше тебя. Может быть, у тебя не складывается и потому, что вы люди разных поколений?

Игорь: «Действительно, мои девушки намного моложе меня. Так происходит в жизни, я взрослею, а они почему-то нет. Какое-то уникальное явление природы, феномен. (Смеется.) Не знаю, это счастье или наказание. Но думаю, что грех жаловаться». (Раздается звонок. Игорь говорит в трубку: «Привет, сынулька!» — Прим. авт.)

В очередной раз услышав, как ласково ты называешь Гришу и как нежно разговариваешь с ним, хотя ему уже почти шестнадцать лет, приятно удивляюсь этому…

Игорь: «Я общаюсь с сыном так, как чувствую. Хотя у нас и бывают сложные и жесткие разговоры, но он получает от меня только тепло и только любовь. Говорят, что мальчика надо воспитывать как воина, в аскетичных условиях. Но я рос в любви, и тем не менее знаю, что такое пробиваться к цели».

Грише осталось учиться в школе почти два года. И все же он уже определился, кем бы хотел стать?

Игорь: «Я спрашиваю об этом сына. Но ответа пока не получаю. Гриша уже снимался у Оксаны Байрак в фильме „Избранницы“ и хорошо сыграл свою роль. Он ходит в театральный кружок, и ему это нравится. Но такой болезни, желания, трепета к актерской профессии, как у меня, я пока в нем не чувствую. Хотя я вспоминаю себя и брата в этом возрасте. Вадик с детства мечтал связать свою жизнь с театром, но он собирал открытки с актерами, программки, знал все о спектаклях, читал литературу об этом. А у меня ничего подобного не было, ну да, я участвовал в конкурсах чтецов, даже побеждал, играл в школьных спектаклях, занимался в музыкальной школе по классу фортепиано, сам научился играть на гитаре. Но не формулировал для себя, что хочу быть артистом. Мне кажется, я даже гнал от себя эту мысль. Хотя мне все говорили: „Ну, Верник — артист!“ Помню, как мой старший брат Слава окончил Школу-студию МХАТ и поступал в разные театры, и в ТЮЗе ему предложили подготовить образ д'Артаньяна и показать. И он дома репетировал, я аккомпанировал ему, а когда он уходил, то я сам пел эти песни, представляя себя д’Артаньяном. Думаю, что у Гриши — то же самое. Я всматриваюсь в сына, прислушиваюсь к нему, пытаюсь почувствовать его интерес. Конечно, у него есть практически все в материальном плане, хотя он довольно скромен и деликатен в своих желаниях, но нам с Машей хочется простимулировать его самоидентификацию. Думаю, скоро он скажет нам, что он хочет».

А условия, в которых ты рос, были намного хуже?

Игорь: «Время другое было. Я тут недавно рассказывал Грише, что у родителей в квартире до сих пор на антресолях в коробке лежат совершенно новые, купленные году в 80-м сапоги. Обувь „выбрасывали“ в универмаге, нужно было отстоять очередь с ночи, а давали одну пару в руки, но я был с Вадиком, и еще с кем-то из подруг, так что мы покупали сразу по две пары, потому что твердо знали, что других не будет. Это к вопросу о том, намного ли хуже было».

К своему возрасту ты совсем не растерял радость жизни. А кто-то и в тридцать лет не имеет ее.

Игорь: «Меня всегда удивляют разговоры, что надо заниматься поиском энергии, медитацией, чтобы открыть в себе какие-то чакры, какие-то точки притяжения, дающие ощущение гармонии. Я вообще не могу понять, о чем идет речь. У меня, тьфу, тьфу, тьфу, все открыто само по себе».