Итак, поскольку мы не захотели размещаться в прохладном и, вполне возможно, комфортабельном морге, Яни принял решение везти меня в Грецию. Точнее, не так, решение он принял везти меня в Америку, но врачи округлили глаза и сказали, что туда точно не довезут, поэтому решение было принято в пользу Греции. Мне было уже все равно, мне было плохо, уныло, тошнило, и вообще, как-то все было не очень. Чувствовала я себя плохо, выглядела соответственно самочувствию. Как назло, будучи на совсем раннем сроке беременности, я снялась для модного в те времена журнала Strong Man, они свои обложки со «звездами» вешали на билборды по всей Москве. Казалось бы, меня это должно было радовать, но каждый раз, проезжая мимо этих билбордов и глядя на себя в зеркало, я все больше убеждалась, что все книги Яни «о чудесном времени в жизни женщины» — это полная профанация. Прибавьте к этому постоянную тревогу из-за того, что меня пытались вынудить прервать беременность, и у вас получится примерная картинка из серии «как оно было».
Как только мы приземлились в Афинах, Яни сразу повез меня к врачу. Выглядело это примерно так. Как только мы сели в такси, Яни сразу рассказал таксисту, что я беременна, и беременность у меня непростая. Таксист зацокал языком и сказал, что его сука недавно ощенилась, и щенок застрял в родовых путях, что он от всего сердца надеется, что со мной этого не произойдет. Яни округлил глаза, повернулся ко мне и дрожащим голосом поведал эту грустную историю, обеспокоенно спросив, может ли такое быть и у женщины. Я очень попросила не обсуждать, по возможности, с таксистами и вообще с посторонними мне людьми мою беременность и вообще мое здоровье. Яни согласно закивал головой и снова перешел на греческий. По взглядам, которые на меня в зеркало бросал таксист, под сбивчивую речь Яни, я поняла, что моя просьба осталась не услышана. Забегая вперед скажу, что этим грешат все греки: они обсуждают все и вся и не видят в этом ничего особенного. Когда в очередной раз услышав, как Яни кому-то рассказывает мою историю болезни, я вежливо поинтересовалась, не стоит ли мне показать и последние результаты анализов, а то без этого, мне кажется, что рассказ неполный, думая, что, как минимум, собеседники поймут, что я шучу, или что я не хотела бы это обсуждать, ан нет, они закивали головами и сказали, что, мол, конечно-конечно.
Приехав к врачу, Яни повторил историю, рассказанную таксисту, врач полистал карту, задал пару вопросов, потом замолчал. Снял очки и задумался. Мне хотелось есть и скорее поехать в гостиницу, поэтому я его невежливо поторопила.
— Мне кажется, Вас сглазили, — изрек наконец он.
Я решила, что я просто не поняла его, в конце концов, английский мне не родной язык, и «сглаз» — это какая-то болезнь, наверняка страшный недуг, которым страдают беременные, но Яни меня заверил, что я поняла все правильно.
— В смысле, сглазили? — оторопела я. — Я в такое не верю.
— Как не верите? — пришел черед удивляться доктору. — Как в это можно не верить, когда это так очевидно???
Ситуация становилась абсурдной.
— У меня блокада сердечная, — запинаясь, сказала я. — Про сглаз русские врачи ничего не говорили.
— Вы молитвы от сглаза читаете? — строго спросил врач.
— Нет, — призналась я, умолчав, что в принципе у меня с молитвами не очень.
— Надо! — голосом, не терпящим возражений, рубанул доктор.
Я растерянно переводила взгляд с доктора на Яни, но тот, казалось, совсем не был удивлен. Позже я неоднократно слышала от врачей в Греции, даже очень хороших, к которым я отношусь с искренним уважением, тот самый загадочный вердикт «СГЛАЗ». Вера в сглазы у греков настолько сильна, что вам стоит избегать им говорить что-то приятное из серии «какой красивый ребенок» или «какая красивая пара», «какой красивый дом», вас тут же заподозрят в попытке сглазить ребенка/пару/дом. И я не шучу. Но тогда я об этом не знала, и реакция врача меня удивила. Я решительно направилась к выходу, сказав, что пошла читать заговоры от сглаза, думая про себя, что кто-то тут сошел с ума, и это не я.
Потом меня положили в действительно хороший госпиталь, где удивительная врач Зои твердо пообещала мне, что все будет хорошо и с ребенком и со мной. Она была настолько убедительна, что я ей поверила. Оказалось, что операция показана, но нет необходимости ее делать в беременность, что лекарства, совместимые с беременностью, есть, и что в целом дела, конечно, не очень, но не настолько плохо, чтобы вызывать замерщиков с образцами сосны. Греческая больница была полной противоположностью московской клинике, со мной там все сюсюкали и называли девочкой. В московской обменной карте мне написали, что «ребенок от немолодых, условно здоровых родителей», а тут я была «девочкой». Со мной носились, как с писаной торбой, потакали моим капризам, кормили как на убой (токсикоз отпустил, и я постоянно хотела есть), и я начала толстеть, округляться и потихоньку перевела дух.
На очередном обследовании УЗИ показало, что ждем мы мальчика. В том, что это будет мальчик, я не сомневалась. Мне кажется, я генетически-дефективная, и, чтобы ни говорили о том, что пол ребенка зависит от отца, я априори родить девочку не смогу. Поэтому о том, что будет мальчик, я твердо знала, если не с момента зачатия, так с момента, как узнала, что беременна. Будучи уверена в том, что Яни с его южной кровью и отсутствием детей в анамнезе будет просто счастлив получить сына, я сильно удивилась, увидев, как он скуксился при сообщении, что у него будет сын.
— Смотрите внимательнее, — выдавил наконец он. — Вы, наверное, ошиблись, там все же девочка.
— Да нет, — покачал головой врач, — точно вам говорю, мальчик. Можете сегодня напиться и позвонить всем друзьям. Гордитесь, папа.
Яни сник, но не сдавался.
— А он еще может передумать? — с надеждой спросил он.
— Кто? — удивился врач.
— Ну, этот, мальчик? — пояснил Яни. — Он еще может стать девочкой?
Врач заметно растерялся.
— Да нет, девочкой он точно не станет, у него такие… крупные недевичьи половые признаки, — упорствовал врач.
Я лежала, с трудом сдерживая смех. Очень уж комичной мне казалась вся ситуация. Потом Яни мне сказал, что всегда мечтал о дочери. Что он, безусловно, будет рад и сыну, но он страстно мечтал иметь дочку, которую он будет баловать, и к чьим ногам он положит весь мир.
— Погоди, — возмутилась я. — Мир ты к моим ногам обещал положить.
— К твоим и к ее, — упорствовал Яни.
Наверное, в тот момент я поняла, что девочки у нас не будет точно, слишком велик мой эгоизм и желание безраздельно владеть миром и Яниным сердцем. Когда уже мы вернулись в Москву и приезжали на прием к знаменитому у каждой беременной корейцу Те, он, зная, как Яни мечтает о девочке, и устав каждый раз отвечать на одни и те же вопросы, каждое УЗИ начинал со слов «итак, у вас по-прежнему, мальчик»…
Мы провели лето в Греции, наступила осень и пришла пора возвращаться в Москву. Я уже видела финишную прямую, поняла, что беременность вроде меня не убьет, краше я не делаюсь, а толще, намного толще делаюсь, и прикатила домой уже с гораздо более бодрым настроением. Шли недели, их сменяли месяцы, я забавлялась тем, что периодически пугала Яни задумчивыми фразами «а почему бы не родить дома, в ванной», а потом со злорадством наблюдала, как он быстро меняет цвет лица и приобретает зеленоватый оттенок. По возвращению в Москву я обнаружила, что моя лучшая подруга Лена тоже в положении, и Яни пришлось возиться с двумя беременными женщинами, потому что мы были все время вместе. То мы хотели булочек, и Яни их пек, то мы хотели еды из «Макдональдса», и туда мчался Ленин муж Вадим, а потом у нас с Леной одновременно заболели крысы. На Вадима и Яни легла ответственность по госпитализации крыс. Мы требовали отчета об их самочувствии, жалели их от всей души и продолжали от души капризничать. Я провела Paparazzi Awards с дежурившей у ресторана «скорой», так как рожать мне надо было со дня на день, и стала готовиться ко дню Х.