КАК В СКАЗКЕ
«Слушаю, да, алло… Что за шутки с утра?
Я? Почему удивлен? Я даже очень рад…»
Светка с сожалением вырубила утреннего Визбора, подумав, что молодняк такие песни давно уже не слушает. Небось, слова такого не знают: Визбор. Все больше так как-то: дум-дум. Deep house. Jump up. Напридумывали словечек. Ни смысла, ни глубины, ни мелодии. Хватая сумочку, оборвала себя: совсем по-стариковски разбрюзжалась… Что тебе до них, пусть слушают, что хотят…
Автоматом: дверь-лифт-подъезд-ворота-такси. Можно перевести дух, кинуть ключи в сумку, накрасить губы. Таксист, лысый дядька из Средней Азии, начал с вопроса: «Как поедем, чтоб без пробок?» Про себя начала произносить монолог: «Да что я, Господь Бог?» Ограничилась скупым: «По навигатору».
Навигаторов перед дядькой было два, он с акцентом назвал им адрес и все равно поехал своей дорогой, не по мониторам. Конечно, на Ленинградке встряли в пробки. Светка хотела подремать в дороге, но тут занервничала: времени было в обрез. В пробках дядька вытаскивал из носков купюры, любовно разглаживал их на коленях и куда-то опять совал неуловимым жестом. Светка развеселилась, представила, как эти пахнущие ногами купюры держит в руках какой-нибудь лощеный олигарх, расплачиваясь в дорогущем ресторане… Хотя у олигархов все больше карточки… Раньше гордо доставали золотые, теперь пришел черед платиновых и еще каких-то черных…
Светка опять пригрузилась, но водитель уже заруливал в Шереметьево. Светка схватила чемодан и полетела на своих шпильках в терминал. Опять автоматом: сдать багаж — контроль — выход — автобус — трап… Часы-ремень-обувь-ноутбук… «Что желаете попить?» Желаете… «Что может желать робот», — подумала Светка…
Командировка предстояла тягомотная. Надо было организовывать практически новое дело на руинах старого. Встречаться с людьми, искать кадры, арендовать помещение, заключать договоры… Дело новое, контора новая — Светка должна была расшибиться, но сделать все чики-пуки. От этой поездки зависело, оставят ее в компании или пнут. Испытательный срок никто не отменял, а он был в самом начале.
Полет прошел в размышлениях: когда с кем встретиться, что сказать, что сделать. Определенные наметки были еще в Москве, но как оно там сложится на месте — кто ж знает…
Южный город встретил влажной духотой, наглыми таксистами, чуть ли не хватающими за руки: «Такси, такси, недорого». «Недорого» оказалось вполне сопоставимо с ценами московских кровопийцев, но Светка не парилась — контора оплачивала расходы. Из окна такси город выглядел зеленой деревней с бессистемными и нестильными новостройками. Впрочем, здесь же не деревни, а станицы, вспомнила Светка. Под душераздирающий шансон по радио она расплатилась и вошла в помпезную гостиницу.
И споткнулась на пороге. На столике рядом с ресепшн стоял портрет Витьки в траурной рамке. Светка доковыляла на шпильках до столика, надеясь, что обозналась. На портрете не было никакой надписи, но это, конечно, был он — чуть постаревший, чуть поседевший, но с таким же хитрым взглядом.
-Кто это? — хрипло спросила Светка, у которой, кажется, отказало все сразу: и ноги, и голос.
— Администратор у нас разбился, — охотно затараторила девушка. — Такой ужас! Завтра похороны. А вы номер бронировали?
Разбился. Администратор. А она и не знала, что он жил в этом городе.
В номере она тщательно закрыла дверь и мешком повалилась на кровать.
Разбился. Администратор.
«Я даже закурю. Здравствуй, прошло сто лет.
Сто лет прошло, говорю. Я не спешу, нет…»
Он любил эту песню Визбора. И пел ее здорово. Тогда. В прошлой жизни.
Когда они еще были вместе.
Когда он еще был жив.
Она никогда никого не любила, кроме Витьки. Счастье накрыло их сразу, они были уверены, что проживут долгие годы вместе и умрут в один день. Как в сказке. Все было так безоблачно — так отвратительно, приторно безоблачно, что это просто не могло закончиться хорошо. И в один не прекрасный день ей позвонила какая-то тварь и сказала, что беременна от Витьки. И упомянула несколько деталей, которые убедили Светку в том, что это правда.
Такого горя, как тогда, она никогда больше не испытывала. Рухнул мир, который должен был существовать вечно. Она не знала, как это перенести, но одно она знала точно: Витьки в ее жизни больше нет. И она сбежала. Ничего не объясняя, не пытаясь поговорить. Просто обрубила все концы — в одночасье. Забрала документы из института, уехала к случайной приятельнице в богом забытый сибирский город. Ни один человек не знал, где она. Единственный раз в жизни Светка порадовалась, что у нее нет родителей — им бы сказать пришлось.
Семь лет она прожила в той чудовищной глуши, как зомби. Ни чувств, ни желаний, ни общения. Где-то работала, что-то ела. Даже улыбалась. Даже шутила. Но чувствовала, что вся ледяная. Годы шли, а она не оттаивала, хоть тресни.
Потом вернулась в Москву. Жить не хотелось по-прежнему, но в Сибири уж совсем стало невмоготу. В Москве, чтобы не пересечься со знакомыми из прошлой жизни, сняла квартиру в другом районе и подалась в продюсеры. Несмотря на внутреннее обледенение, с людьми она сходилась легко, была системной и ответственной, и все как-то пошло. Совсем недавно перешла на работу в серьезную компанию, возглавила интересное направление. Ничего не забыла, но льдина в груди стала меньше, Светка обросла приятелями, знакомыми. Она не знала, где Витька, что с ним, женился ли он на той твари. Запрещала себе хотеть это знать.
Пока кто-то там, наверху, не ткнул ее носом в фотографию в траурной рамке.
Завтра похороны.
Она могла поселиться в другой гостинице. Она могла начать командировку с другого города. Так нет же — валяется теперь здесь, скрючившись от невыносимой боли и заливается слезами.
Слезами.
Она заплакала первый раз за эти двенадцать лет. И не могла остановиться. Как будто лед внутри нее состоял из замерзших слез, и теперь она будет плакать, пока не выплачет все…
В дверь постучали. Зареванная Светка, приложив полотенце к лицу, — типа, только после ванны — открыла.
— Может, чаю хотите? — девчушке с ресепшн явно было скучно сидеть без дела. — У нас там в холле самовар есть и печенье.
-Спасибо, сейчас приду.
Она умылась холодной водой, все еще с жутким комком в груди, потопала в холл.
— Смотрите, у нас тут и с чабрецом есть, и зеленый, — девушка была патологически словоохотлива.
— Да, спасибо. Очень вкусно. А что, этот ваш администратор давно у вас работает? Ну, то есть, работал?
— Давно. Он до меня пришел, лет десять, наверное, а то и больше. Хороший был, его все любили. Он клуб тут у нас организовал, бардовский.
Девчонка всхлипнула, кажется, больше из приличия.
— Дети, наверное, остались?
-Нет, у него семьи не было. Друзей много, а семьи нет. У нас тут одна к нему и так, и эдак подкатывала — мужик-то он молодой, видный. Ну в смысле, был. Но он только шутил. Мы уж думали, он из этих, ну, гомик, — девчонка слегка смутилась. — Ну так вроде и мужиков с ним не замечали. Странно, да? У нас девушки-то, сами знаете, — самые красивые в стране. Еще Аксенов писал, нам учительница в школе зачитывала.
Девушка задумалась о нелегкой доле местных красавиц, и Светка вышла на улицу. Солнце жарило, отвратительно пахли какие-то кусты. На углу стояли две бронзовые собачки, рядом с которыми на стене была цитата из Маяковского. Маяковский, в отличие от Аксенова, обратил тут внимание не на девушек, а на собак.
Витька здесь жил. По этой улице, мимо этих собак он ходил на работу. Как он оказался в этом городе? Почему торчал в этой гостинице столько лет — при его-то способностях?
Она поняла вдруг, что должна узнать хоть что-нибудь о нем — сегодня, завтра. Потом это станет невозможно. Вернулась в гостиницу, узнала время и место похорон.
На кладбище — огромном, кажется, больше самого города — уже с утра было пекло. Светка едва нашла могилу. Народу было не очень много — как она поняла, сослуживцы по гостинице, соседи и друзья, почему-то с гитарами. На гроб она старалась не смотреть, с утра наглоталась валерьянки, но боялась, что не поможет. Нестарая еще женщина в черном плакала не переставая. Вокруг шептались: «Мать… Такая потеря… Уколами накачали… Пережить сына…» Начали говорить о том, какой Витька был замечательный, талантливый и добрый. Светка вдруг со злостью подумала, что уж она знает это получше других. И наверное, если бы она была рядом с ним, такого бы не случилось. Она бы почувствовала, она бы не пустила его…
— Вы будете говорить? — подошел к ней один из мужчин. Она замешкалась, и все обернулись. Витькина мать, подняв голову от сына, первый раз посмотрела на Светку и тихо, но отчетливо сказала: «Подойди, Света».
Светка обмерла. Витька не успел познакомить ее с родителями, и его мама просто не может ее знать.
— Подойди, Света.
Светка подошла, плохо соображая. Женщина протянула ей старый снимок, на котором они с Витькой, молодые, хохочущие, были в самом разгаре своего счастья.
— Вот и познакомились, — медленно, с трудом сказала женщина. — Он эту фотографию всегда с собой носил. После того, как ты от него сбежала, таблеток наглотался, еле откачали. Потом сюда вот приехал. Пальцем ткнул на карту — все равно ему было, где жить, как. Если не с тобой — все равно.
Она посмотрела на Светку измученным взглядом.
— Бог тебе судья. Только он вот до самой смерти так и не понял, за что ты с ним так. Даже не поговорила.
Светка, зажав рот, чтобы не завыть, медленно отошла назад, за черные спины, так ни разу и не взглянув на Витьку. Это не мог быть он. Он наверняка где-то в другом городе, женился, ребенка в школу водит. А это, в гробу, неизвестно кто. И женщина эта неизвестно кто. А фотография — мало ли где можно было взять эту фотографию… Может, Витька ее потерял сто лет назад, а эти… подобрали…
Она вернулась в гостиницу, выпила еще валерьянки и включила радио. Пел Визбор.
Утром Витькина мама позвонила в гостиницу, чтобы встретиться со Светкой. На поминках ей рассказали, где та остановилась. Словоохотливая девушка, снова заступившая на смену, долго и безрезультатно тарабанила в светкин номер, заволновалась, сбегала за администратором Веней.
Врач из «скорой» сказала: сердце остановилось во сне. Она не мучилась. Просто уснула.
Как в сказке.
Только задержалась на пару дней.