— Вы родились во Львове. Скажите, какие детские воспоминания остались у вас от этого города?

— Львов я до сих пор люблю как город моего детства. Школьницей я туда приезжала на все летние каникулы, а в 6-м и 7-м классах даже жила там. К сожалению, после того как в 80-х бабушку и дедушку мои родители перевезли в Москву, я была во Львове всего раза два. Но тем не менее у меня осталась масса ярких детских впечатлений. Очень для девочки необычных. Нам с подружкой Аннушкой тайком от родителей, которые отнюдь не приветствовали такое увлечение, было интересно пролезть на городское кладбище. Словно подсматривали за другим, закрытым миром — гранитные надгробия, белые мраморные ангелы… Еще иногда прокрадывались к ритуальному залу мединститута и заглядывали в щелочку. И тоже становилось очень страшно, аж сердце замирало. Совсем неподалеку находился костел, в который (тоже втайне от взрослых) мы ходили слушать орган и с удивлением смотрели на девушек в белых платьях, помогавших проводить службу. Как же мы завидовали! Ведь им можно было открыто ходить в костел, и их за это никто не ругал. Я могла бы обо Львове говорить несколько часов не переставая…

— Каким было ваше детство?

— Оно было наполнено самыми разными делами. Мои родители совершенно справедливо полагали, что пока ребенок маленький, он способен впитать в себя как губка огромное количество информации. В три года родители меня научили читать. Хотя это было скорее критической мерой, потому что все родственники, в том числе и бабушка, работали, и оставить меня (кроме как один на один с книжкой) было не с кем. А через два года меня начали водить на уроки английского языка и музыки. А еще родители попытались привлечь меня к спорту. Но вот из этой затеи ничего не вышло. С точки зрения своих физических данных я, может быть, и могла бы играть в волейбол или баскетбол (у меня рост хороший, ноги длинные), но из-за музыки эти виды спорта не допускались — я могла повредить руки. Начав заниматься в секции плавания, я на целый месяц залегла с ангиной.

— Вы говорите, что научились очень рано читать, — какие же книги вы читали? Скорее всего сказки?

— Нет, сказки я почему-то не любила, за исключением восточных народных. Они мне они очень нравились — скорее всего потому, что учат читателя настойчивости и терпению, а еще трудолюбию. А так я читала весь полагающийся набор детских книг. Но иногда мне в руки попадали взрослые книги. Во втором классе открыла для себя Куприна. Даже «Яму» прочитала. Правда, особого удовольствия не получила, но это был такой акт самоутверждения. Потому что услышала, как соседки спросили у бабушки, как это она разрешает мне, такой маленькой, читать рассказы Куприна. Бабушка им сказала: «Но ведь не „Яму“, так что пусть читает». Поэтому на следующий день я нашла и выкрала «Яму» (повесть о жизни женщин легкого поведения, — «РД») из книжного шкафа.

— А как с музыкой у вас складывалось?

— Тут все было очень хорошо. С первых лет жизни я научилась плавать, поэтому координация рук и ног у меня была развита хорошо. Бегать пальцами по клавишам рояля, попеременно нажимая ногами то правую, то левую педали, у меня получалось довольно легко. Я с удовольствием занималась сначала с частной учительницей, а потом в музыкальной школе. Но стать профессиональным музыкантом я никогда не думала — это было так, для собственного развития.

— А когда вы поняли, что ваше призвание — милиция?

— В девятом классе. Это произошло совершенно неожиданно и для меня, и для моих близких. До этого я была уверена и пыталась доказать всем вокруг, что мое призвание — теория и история кино. Может быть, в конечном итоге сказалось влияние генетики. Мои дед, мама, папа, тетя были юристами. И я видела, как моим родителям интересна их профессия, как они ее любят, как они ею горят.

— Последние годы в ваших книгах стало больше психологии. Является ли это вашим личным опытом или вы используете специальную литературу?

— Да, это мой личный опыт. Специальную литературу я читаю только для сбора фактуры. Например, когда писала книгу «Жизнь после жизни», накупила кучу книжек про русскую усадьбу, просмотрела множество картинок в поисках подходящей усадьбы. Также пришлось читать литературу по старинным дворянским родам, чтобы более-менее связанно «сконструировать» князя Вяземского.

— Два года назад у вас вышел трехтомник, а совсем недавно вы презентовали книгу «Личные мотивы» в двух томах. У вас проснулась любовь к эпическим полотнам?

— Я увлеклась и не рассчитала размер рукописи. И если бы эту книгу выпускать только в одном томе, то пришлось бы набирать очень убористо, уменьшать шрифт и расстояние между строчками. Но подавляющее большинство моих читателей — это люди, которые читают в метро, электричках, и поэтому набирать книгу мелким шрифтом было бы негуманно.

— На этот раз мы вновь встречаемся с Каменской. Появились ли у нее какие-то новые увлечения? Может быть, вы ей приписали что-то свое?

— И да, и нет. Она увлеклась фотографией и продолжает в этом совершенствоваться. Тут мы с ней непохожи, а что касается моих личных впечатлений, то Каменской нужно было на пару недель съездить в командировку к Черному морю. И тут я с ужасом поняла, что совершенно не представляю себе, что такое современный черноморский курорт. Последний раз на Черном море я была в 1987 году. В Адлере. Поэтому мы втроем с мужем и подругой, которая является моей помощницей, полетели в Адлер. Съездили на машине в Сочи, посмотрели, что представляет собой этот город сегодня. Все мои впечатления собраны в книге в вымышленном городе Южноморске, куда приехала Настя.

— Поездка к морю — это приятная жертва. А еще какие жертвы приносит автор, чтобы написать книгу?

— Писатель все время приносит жертвы. Потому что все делается с пониманием того, что предстоит работа, и все на эту работу направлено. Например, если вдруг появляется возможность куда-то съездить, начинаешь думать, что эта поездка может быть чревата простудой, а простуда — неделя болезни. Неделю болезни я себе сейчас позволить не могу — значит, я не еду. Жертвы приносятся постоянно.

— Получается, не герой списывается с автора, а сам писатель проживает жизнь своего героя для того, чтобы потом его описать?

— Иногда действительно приходится самой идти на какие-то эксперименты, чтобы потом суметь передать этот опыт читателю. Например, с сентября я начала собирать материалы для следующей книги, там преступление происходит с работником театра. Мне нужно было понять, что почувствует следователь, который никогда в жизни с театром дела не имел, начав разговаривать с местными работниками. Вот мы ходили в театры и пытались разговаривать с их сотрудниками. Надо сказать, что это удовольствие очень сомнительное. Чаще всего творческие люди рассказывают тебе про что угодно, но только не про то, о чем ты спросил. Или: «Я не знаю, это не моя епархия. Это другие решают, хотите, я у них спрошу, согласны ли они с вами поговорить». Через день перезванивают — и узнаю, что встречаться со мной не желают. Вот так собирать информацию в театре. И моя героиня через это все тоже пройдет.

— Много ли за это время вам удалось посмотреть спектаклей?

— Да, по 7—8 в месяц. Я получила массу новых для меня впечатлений: посмотрела пять разных постановок «Дяди Вани», двух «Васс Железновых», три «Вишневых сада». Очень интересно сравнивать, как различные режиссеры ставят одни и те же пьесы.

— Вы ходили исключительно на классику?

— Нет, не только: пьесу «Номер 13» посмотрела два раза. В Нижнем Новгороде и в Москве. Во мне взыграл исследовательский интерес. Честно говоря, я бы на «Номер 13» никогда не пошла, потому что не считаю Рэя Куни хорошим драматургом. Но когда в «Театральной афише» увидела, что цены на билеты на этот спектакль доходят до 13 тысяч, мне стало интересно, за что же люди платят такие бешеные деньги. И я купила билеты.

— Очень интересно, за сколько же?

— За семь тысяч. Дело в том, что у меня не очень хорошее зрение, и мне важно сидеть в первом или втором ряду, чтобы видеть все мелочи: мимику, тени, движения рук. Я поняла, за что люди платят такие деньги, — за Миронова. Он творит на сцене что-то невероятное. Это актер просто милостью Божьей. В самой пьесе его образ прописан довольно вяло, лишен какой-либо динамики. А Миронов на сцене развивается очень ярко. Из близорукого беспомощного маленького сынка, который всего боится, он превращается в настоящего мужчину. И это превращение сыграно Мироновым просто божественно.

— Появился ли за это время у вас любимый театр?

— На самом деле я не так много сменила театров. Ходили в основном в «Современник», МХТ Чехова, МХТ Горького. Сказать, какой театр лучше, какой хуже, я не возьмусь. Для этого надо было бы обойти все московские театры. Но что касается постановок, могу сказать, что до Кирилла Серебренникова я не доросла. Я посмотрела «Сладкоголосую птицу юности» в его постановке, с гениальной Мариной Нееловой, и этот спектакль вызвал у меня чувство недоумения. А вот постановка классики в МХТ Горького у Дорониной никаких вопросов у меня не вызывает.

— Новая книга весьма внушительных размеров, а перед этим вообще был трехтомник. Как же надо жить, чтобы так плодотворно работать? Расскажите, как складывается обычно ваш рабочий день?

— У меня два графика — один московский, другой выездной. Когда я нахожусь в Москве — подъем в шесть, кофе, йога, домашние дела, связанные с уходом за животными и цветами, затем приезжает мой литературный агент, отвозит меня в свой офис. Там мне выделен закуточек с компьютером, на котором я работаю до шести вечера. Затем меня отвозят домой, где я опять превращаюсь в жену и хозяйку. Мой график во время поездок совсем другой. Встаю я в пять, затем йога, кофе, бассейн. В восемь утра выход на первую ходку — шесть километров, медицинские процедуры, обед, и до ужина я работаю с компьютером. После ужина — вторая ходка, и в 10 часов как сноп я падаю и сплю до пяти утра. Честно говоря, во время своих поездок я постоянно борюсь со сном, мне все время хочется спать. В августе или январе, когда я выезжаю, в пять утра еще темно, и вставать очень трудно.

— Как вы считаете: книги, которые вы пишете, относятся к серьезной литературе или к поп-культуре?

— У меня нет никакого мнения по этому поводу, я об этом не думаю, мне это не интересно. Я делаю то, что делаю. Работаю добросовестно, честно, не халтурю, не пишу одной левой, а назовет ли это кто-то серьезной литературой или поп-культурой — мне совершенно безразлично. Мне важно, чтобы кому-то понравилось, кому-то облегчило жизнь, и потом кто-то, прочитав мою книгу, подошел ко мне и сказал, что эта книга в чем-то ему помогла. Что-то подобное я слышу постоянно, и этого мне вполне достаточно.

— Многим женщинам сохранить хорошее настроение помогают диеты и прочие способы борьбы с лишним весом. Вы разделяете эту точку зрения?

— Нет, нисколько, считаю это громадным заблуждением. У меня был большой лишний вес. Мне казалось, если я похудею, то стану абсолютно счастливой, потому что все остальное — муж, кошки, слава, деньги — у меня есть. Я похудела на 20 килограммов, но жизнь не заиграла новыми красками, не начала переливаться всеми цветами радуги, я впала в депрессию, очень плохо себя чувствовала. Если кто-то считает, что борьба с лишним весом может принести счастье, то, говорю сразу, это ошибка. Вы потратите огромное количество сил и нервов, будете себя истязать диетами, отказываться от любимых лакомств — и, может быть, достигнете цели, но счастья это не прибавит. Вот какая ты есть — так и отлично.

— Многие дамы постоянно меняют прическу. У вас уже много лет длинные волосы, собранные в пучок или заколку. С какой-нибудь другой прической ходите?

— Сейчас нет. В молодости короткие стрижки у меня были, и вот уже несколько лет мечтаю постричься коротко. Я человек довольно ленивый, поэтому хотела бы с утра всполаскивать волосы под душем, один раз провести расческой, вытереть полотенцем, и чтобы, пока я завтракаю и пью кофе, они уже высохли. Я совершенно измучила всех знакомых парикмахеров, которые, посмотрев на мои волосы, в один голос говорят: «Если вы готовы каждый день по часу волосы укладывать феном, мы вас пострижем, иначе даже не возьмемся — не будут лежать, очень вьются». Мне и не сказать как обидно — очень хочется короткие волосы.

— Завершая нашу беседу, хотел спросить вас: а как вы относитесь к Москве? Успели ли вы полюбить этот город, какие места в столице являются вашими любимыми?

— Всех людей можно условно разделить на «собак» и «кошек». Первые привязываются к человеку, а вторые — к месту. Я представляю собой типичную кошку: больше всего люблю то место в городе, в котором расположился мой дом. Когда я жила вместе с мамой в Тимирязевском районе, это место в Москве любила больше всего. Любила Тимирязевский лесопарк, парк Дубки, там проходил мой любимый трамвай, на котором я ездила сначала в школу, а потом на работу в Академию МВД, на «Войковскую». А сейчас мы с мужем живем на «Красносельской». И теперь мое сердце привязано именно к этому району. Русаковская улица, парк Сокольники — вот самые дорогие мне места.

За последние годы внешний облик столицы разительно изменился. Мне очень нравится, что вместо обшарпанных серых строений мы видим чистенькие нарядные здания. Я получаю огромное удовольствие от того, каким нарядным стал центр Москвы.