Я была очень счастливым ребенком, в том числе и потому, что мои родители уже имели собственную однокомнатную квартиру на Новопесчаной улице, а это для того времени было большой редкостью. Квартиру родителям дали после того, как мама стала лауреатом Сталинской премии за «Молодую гвардию». А поначалу они жили в полуподвальном помещении и до своей комнаты добирались по мокрым доскам, по папе иногда бегали крысы. Несмотря на огромное количество лет, прошедшее с тех пор, я хорошо помню, что мы жили на четвертом этаже кирпичного дома, в квартире с балконом и большой кухней, в которой спали я с бабушкой и тетей Нюрой, а родители жили в главной комнате. Когда мне было шесть лет, у нас появилась дача. Мама с бабушкой — сибирячки, они не могли без природы. В Новодарьино им дали участок, который и поныне для меня является родовым гнездом.

— Да. Самой главной ценностью в квартире были книги. К книгам я была приучена с раннего детства. Родители вспоминали, что говорить я начала довольно поздно, но буквально первыми моими словами стали стихи: «И родимая страна вот уж издали видна». Уже тогда у меня появились две любимые книги: поваренная книга, большая, с яркими иллюстрациями, которые я с удовольствием рассматривала, а еще, как ни странно, огромнейшая «Божественная комедия», которую я доставала отовсюду, куда бы ее ни прятали. Это был мощный том дореволюционного издания с иллюстрациями Гюстава Доре.

— Мало кто осознает факт своего рождения, но вот Коля Бурляев рассказывает, как он появился на свет, и я тоже помню, как я летела вниз головой, а мне навстречу какие-то полупрозрачные тени, и это все я находила в гравюрах Доре, поэтому оторвать меня от этой книги было невозможно.

— Очень по-спартански. Я родилась через пять лет после окончания войны, жизнь только налаживалась, и никаких излишеств не было. Я была любимицей у бабушки-писательницы, которую критики сравнивали с Жюлем Верном, правда, после того как половина ее курса была арестована, она оставила литературу, уехала из Сибири, воспитывала меня. Читала мне с малых лет серьезные книги, например, «Отверженных» Гюго. Когда у нас появилась дача, мы с бабушкой ходили в долгие, многочасовые походы в лес. Бабушка брала с собой бутерброды, мы делали несколько привалов, иногда даже разводили костер. Я очень любила эти походы, и до сих пор моим самым любимым состоянием является отдых на природе. Больше всего люблю Горный Алтай, я объездила на коне почти все алтайские тропочки, на Алтае была почти 20 раз.

— Как вам кажется, в чем вы похожи на маму?

Мама обладает ярким и очень сильным характером. Ей никто никогда не помогал, она всего добивалась сама. Она родилась на станции Тайга, много лет прожила в Новосибирске. С раннего возраста, в сибирской шапке-ушанке, прижав папку с нотами, ходила в музыкальную школу, занималась в драмкружке, выступала в госпиталях. Потом одна оправилась поступать во ВГИК, была принята в знаменитую мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой…

Мама и сегодня поражает тем, что выступает на высоких каблуках в дивном платье от Славы Зайцева, читает огромные бунинские, чеховские программы. Я думаю, мне досталась от мамы ее целеустремленность. Иначе я бы не могла снимать в наше время фильмы о Пушкине, Гоголе, Тютчеве.

Нас с ним объединяет «космизм», интерес к тайнам жизни, человеческого духа. Совсем не случайно, что я прошла до Белухи, была в экспедициях в Гималаях, знакома со Святославом Николаевичем Рерихом — папу всегда интересовали эти вопросы. Я очень рано почувствовала свое бессмертие и совершенно уверена в бессмертии человеческого духа. Это все у меня от папы. Даже когда он работал как актер по системе Станиславского, которую очень любил, главным для него оставалась жизнь человеческого духа, вот что его интересовало в искусстве прежде всего.

— У вас вышла книга «Единственные дни». Как давно вы начали писать?

Я пишу всю жизнь. Когда мне было 13 лет, бабушка подарила мне небольшую печатную машинку «Колибри». И уже тогда я что-то писала. Кстати, в книге, которая сейчас вышла, есть фрагменты, написанные мною еще в 15 лет. Так как я всю жизнь веду дневники, то смогла по этим дневникам восстановить многие эпизоды о встречах с яркими людьми и о самом времени. Из всех своих наград я горжусь только одной: это «Золотое перо Руси», которую мне присудил Союз писателей за сценарий фильма о Гоголе. Когда я ее получала, я мысленно привет бабушке послала: «Бабулька, мы получили с тобой „Золотое перо Руси“!»

— Они все строили мою душу. Первым режиссером, с которым я хорошо познакомилась, была Лариса Ефимовна Шепитько, я снималась у нее в небольшой роли в фильме «Ты и я». Если до этого меня убеждали, что режиссером может быть только мужчина, увидев, как работала на площадке Лариса Ефимовна, я поняла, что и женщина тоже может сказать свое слово в кинематографе. Потом Андрей Арсеньевич Тарковский, увидев картину «Ты и я», утвердил меня на фильм «Солярис».
Работа с Андреем Арсеньевичем оказала на меня колоссальное влияние. Кинематограф Тарковского — это отдельная глава мирового кинемат ографа. Его фильмы и сегодня смотрятся так, как будто сделаны вчера, потому что он интересовался вневременными аспектами жизни людей. В документальном фильме «Встречи на Солярисе», который я сняла с моим двоюродным братом Андреем Малюковым и который недавно показали по телевидению, мы хотим рассказать, как работал Тарковский. Существует мнение, что он работал спонтанно, чуть ли не медитировал. Ничего подобного, каждый кадр у него был продуман, смоделирован, объяснен всей группе. Иначе такие сложнопостановочные кадры, как последняя сцена «Соляриса», когда появляется маленький домик на острове, снять было бы невозможно.

— Правда. Рядом с нашим домиком в Новодарьино жила педагог мастерской Михаила Ромма. Она дала мне почитать эту книгу. Через какое-то время она же пригласила меня к себе домой — собрались ребята из мастерской: Василий Шукшин, Андрон Кончаловский, Андрей Тарковский… Я пришла с книгой, чтобы ее вернуть, а получилось так, что из моих рук ее взял почитать Тарковский. И ровно через четыре года Андрей Арсеньевич взял меня на роль Хари.

— Мне хотелось рассказать не столько об этом романе, но и о судьбе художника. Кстати, это же я делаю и в фильме «Встречи на Солярисе», являющемся не просто документальной лентой, а фильмом-исповедью. Наше расставание с Андреем я переживала очень сильно, но об этой истории знает только близкий круг. А сейчас, когда подытоживается вся жизнь Тарковского, когда становится известна широкой публике его бытовая неустроенность, постоянный разлад с супругой, а также то, что в конце жизни появился еще один ребенок, мне захотелось рассказать про эти романтические отношения, которые продолжались почти полтора года.

— Он был разным, причем Николай Петрович Бурляев, который познакомился с ним на фильме «Иваново детство», говорил, что пограничная полоса в отношениях Тарковского с близкими людьми пролегла на картине «Андрей Рублев», после того как он расстался со своей первой супругой, которую все очень любили и уважали, Ирмой Рауш. Та часть друзей, которые дружили с Ирмой, отошли в сторону и не допускали Андрея до себя. К сожалению, сюда попала родная сестра, Марина Тарковская, и даже мать. Он не виделся с матерью пять лет и, конечно, не мог себе этого простить. Поэтому-то и появился фильм «Зеркало», в котором одну из ролей сыграла его собственная мать. Об этом написано много книг, к сожалению, среди них есть и желтые. Как всякий настоящий художник, Андрей Арсеньевич всегда жил в двух мирах. В мире своих фантазий и творчества, который не имел границ и был сопряжен только с каким-то космическим началом, — и в земном, бытовом, который нередко вступал в противоречие с тем художественным миром, который он творил. Но часть этого противоречивого земного мира входила в состав произведений Тарковского, это есть и в фильме «Зеркало», где его жена Лариса сыграла «сама себя», и в «Жертвоприношении», где «ее» сыграла другая актриса. Я не могу сказать, что Андрей не любил своей супруги, там была и любовь, и ненависть — все вместе.

То влияние, которое на Бурляева оказал Тарковский, было главным и определяющим для Колиной души. В нашем фильме «Встречи на Солярисе» Бурляев откровенно рассказывает, что уже в зрелом возрасте, посмотрев на себя в картинах «Иваново детство» и «Андрей Рублев», увидел, что очень многое он перенял от Тарковского. Например, манера ходить, говорить, оглядываться — все это было заимствовано, вот насколько сильно Тарковский влиял на мальчика, он формировал его. А мне Андрей Арсеньевич как-то сказал: «У меня такое ощущение, что я тебя родил». И здесь не только «родил как актрису», но и еще нечто очень-очень родственное. Это феноменально, но все актеры — не важно, мужчины, женщины, — снимавшиеся у Тарковского, в чем-то становились похожи на него.

Какой-то частью своей души, такой экзальтированной, неустойчивой, постоянно мечущейся между добром и злом, между тьмой и светом. Все это есть в Тарковском, и все это отражают его актеры. Поэтому-то и существует очень своеобразный мир фильмов Тарковского, его семь фильмов, это семь «я» Тарковского.

— Известно, что ваша мама до сих пор дружит с Николаем Бурляевым.

— Не только мама, но и я его очень люблю, обожаю Колю. Мы разошлись, но так получилось, что после расставания наши отношения остались очень теплыми, и с годами они только улучшаются. Получается, что иногда надо разойтись, чтобы суметь разглядеть друг друга на расстоянии. Точно так же я смотрела и на своего отца. Когда я выросла, то встречались мы не так часто, как хотелось бы, но я его видела через творчество. И, может быть, ближе и больше поняла его как художника, как если бы он продолжал жить с нами. Так же и с Бурляевым, мы очень близки сейчас, так или иначе он участвует во всех картинах, которые я снимаю. Например, он сыграл Тютчева в трилогии «Любовь и правда Федора Тютчева», его супруга Инга Шатова — одну из жен Тютчева. И в последней моей картине «Гоголь ближайший» Коля удивительно тонко сыграл А. П. Толстого, у которого некоторое время жил Николай Васильевич Гоголь. Кстати, Инга и в этом фильме играет его супругу. Вообще она дивная актриса, которую я приглашала не только в кино, но и в свой детский театр «Бемби», в котором она играет роль Снежной королевы. Кстати, такие же теплые отношения с Колей и у всей моей семьи. На свадьбу моей дочери Маши сюда, в Новодарьино, приехала вся семья Бурляевых. Мои дети Иван и Маша очень дружны со своими сводными братом и сестрой Дашей и Илюшей.

— И не только моим, он стал композитором, у него более 20 картин. Например, одна из последних, к которой он писал музыку, — «Мы из будущего». Он часто пишет музыку к различным проектам первого и второго каналов. А для меня он сочиняет с 11 лет, именно он написал музыку к спектаклям «Снежная королева» и «Красная шапочка», и даже начал получать в ВААПе какие-то крошечные денежки, чем был очень горд.

— Мама я своеобразная, потому что для меня кино — это 90% жизни, и дети всегда так или иначе были включены в эту работу. Например, я снимала «Детство и юность Бемби», и Иван с восторгом вспоминает эти съемки. В фильме снималось более ста видов животных, и у него была возможность увидеть в естественной среде оленей, лосей и других зверей, что очень интересно для ребенка. Жили мы всегда очень скромно, по-походному, поэтому гламур к моим детям не привился. Они всегда разделяли со мной все тягости моей «кочевой жизни». Понимают, что это такое, насколько это трудно, и все же стали творческими людьми, это был их собственный выбор. Помню, спросила у Вани лет в семь, нужна ли ему музыка, его глазки вдруг ярко загорелись, и он сказал: «Нужна, нужна». И он сам помногу часов сидел за инструментом. Мне даже было печально смотреть на это, когда другие дети гуляли, играли в футбол… Маша в далеком детстве хотела стать химиком, но потом вдруг сообщила, что хочет петь. И стала артисткой. Я их воспитывала только силой собственного примера. Я очень рада, что Ваня всегда рядом, а на картине «Пушкин. Последняя дуэль» еще был креативным продюсером, они очень дружны с Сережей Безруковым, и эта молодая кровь мне очень помогла сделать фильм более современным, я всегда прислушивалась к их мнению. Я очень люблю молодежь и уже более 20 лет руковожу детским театром «Бемби». Между прочим, чему-то и я учусь у детей, они гораздо сложнее и безбрежнее, чем мы их себе представляем. Ну, а Маша в моей новой картине «Гоголь ближайший», прокат которой мы организуем осенью, играет одну из главных ролей.

— Нет, ее становление проходило на моих глазах. Мне было интересно наблюдать, как она осваивала азы профессии, как актерство все глубже и глубже проникало в нее. Сейчас Маша работает в театре имени Маяковского. Думаю, что актерство у детей в генах, они артисты уже в четвертом поколении. Дедушка и бабушка Коли Бурляева играли еще у Михаила Чехова.

— У Вани воспитываются мои внуки — Настя и Никита — 5 и 2 года. Жена Ванечки — оперная певица Юлия Бурляева, поет в «Геликон-опере». Я даже видела ее в партии Татьяны в «Евгении Онегине», мне понравилось. Машенька недавно вышла замуж за молодого человека из Минска. Он пробовал себя как актер и мечтает о режиссуре.

— Не так часто, как хотелось бы, но вот на 9 мая они к нам приезжали. Мы всегда встречаем все праздники вместе в Новодарьине, на нашей, как мы говорим, дачке. Семья у нас очень дружная, но все понимают, что у каждого должен быть свой отдельный творческий мир. Я очень рада, что мой муж Игорь Днестрянский, которые снимается в фильме «Одна любовь души моей» на протяжении восьми лет, очень дружит с моими детьми и внуками. У нас большая семья.

— Мы встречаемся с ним не так часто, но всегда очень тепло. Нам сложно выкроить время. К сожалению, чаще всего мы видимся с ним по грустным поводам. Последний раз встречались на похоронах нашей сестры Алены, которая так рано ушла из жизни. Просто нет слов, чтобы выразить свою боль и потрясение. Она была не только красивой внешне, но и обладала красотой души. Алена была очень верующим человеком и мечтала сыграть монахиню. И ушла из жизни, героически претерпев до конца свою болезнь. Федя добился разрешения похоронить ее рядом с отцом.

Все фильмы Феди я смотрю, что-то принимаю, что-то нет. Он унаследовал от отца многое. Например, вот эту грандиозность, масштабность задач, которые он берет на себя. Он не пошел по легкому пути, потому что он вполне мог остаться клипмейкером, а выбрал себе намного более сложную дорогу. Я верю, что его путь в искусстве только начинается.

— Как вы относитесь к сегодняшней общественно-политической жизни?

— На мой взгляд, мы все время кидаемся в какие-то крайности. Например, во времена военного коммунизма всех, кто не был согласен с курсом партии, ставили к стенке. Сейчас царит другая идеология, которая во главу угла ставит потребление. Но само по себе потребительство и накопительство — это наказуемо, это тупик, духовный тупик. Все религии предупреждают о том, что нельзя из золотого тельца делать кумира. Без культуры человечество просто исчезнет. Потому что многовековая культура разных стран и народов — это настоящий прогресс человека, если брать его не как трехмерное существо, которое положат в гроб, заколотят, и все, а как существо вселенной, — тогда все станет на свои места. Бессмертны только наши духовные завоевания…

Между прочим, мне очень понравился фильм «Аватар», и даже не столько из-за того, как он снят, а из-за темы, которая меня потрясла. Фильм о том, как одно человечество, кстати, такие люди есть и на планете Земля, пошло не по пути технического прогресса, который является тупиковым, а развития самой личности. Потому что в каждом из нас заложены многие сверхспособности, но в нашем социуме они никак не развиваются. Такие темы в различных книгах уже поднимались, но Кэмерон первым из кинематографистов создал этот уникальный мир.

Да, и очень большой. Культура — это всегда духовное восхождение, а все остальное — падение в бездну. Я очень люблю афоризм Ежи Леца: «Наконец-то я достиг дна. В ту же секунду снизу постучали». Падать в преисподнюю очень легко, а вот подниматься до вершин культуры можно только очень маленькими шажочками, через большой труд. К сожалению, сегодняшняя массовая культура духовно расти никому не помогает. Даже мультфильмы, появляющиеся сегодня, зачастую просто опасно показывать детям, потому что там обязательно имеются какие-то нечистоты взрослого мира, которые ребенку видеть не нужно.

— Что такое путь художника? Это постоянное восхождение на свою собственную Голгофу: чтобы стать настоящим художником, надо распять свою самость и свою гордыню, которой, к сожалению, у меня очень много. И фильм «Гоголь ближайший» я сняла именно об этом. Когда Гоголь вдруг понял, что все его творения оживают в душах людей, он осознал свою ответственность и ужаснулся ей. Он даже отрекся от многих своих произведений и попытался стать христианским литератором, но создал только одну-единственную теологическую книгу — «Божественную литургию». По-новому взглянув на весь мир, он желал переродить своих героев, но это было уже невозможно, поэтому и сжигает вторую часть романа «Мертвые души», он сжигает потому, что считает ее появление в мире вредным. Я совершенно не согласна с авторами, которые пишут, что Гоголь к концу жизни сошел с ума. Этого не было, просто он встал на путь христианского самоусовершенствования, что очень тяжело для каждого художника.

— Обязательно. На спектакле, когда на тебя смотрит зал, возникает ощущение сообщающихся сосудов. Публика — это часть тебя, а каждый зритель воспринимает тебя как часть себя. И происходит колоссальный энергообмен, поэтому ответственность художника перед зрителем очень высока. Можно возбудить самые потаенные мысли и эмоции. Помню, я смотрела в театре Маяковского спектакль «Братья Карамазовы», в котором Маша играет небольшую роль. И в тот момент, когда речь зашла об убийстве ребенка, вдруг в зрительном зале один мужчина закричал, ему стало плохо. Его вынесли из зала, даже спектакль пришлось временно остановить. Очевидно, в его жизни было нечто такое, что он не смог выдержать, увидев подобное на сцене. Мы не знаем, как искусство иногда может тормозить или ускорять развитие чьей-то трагической судьбы. Допустим, человек решил уйти из жизни, но он посмотрел спектакль или фильм — и отказался от этого. Или наоборот. Есть незримые связи, которые оставляет искусство, входя в жизнь человека. Настоящее, истинное искусство всегда врачует душу. Если в нем нет стремления ввысь, оно пагубно, это искусство, которое тормозит развитие человека, действует на него как наркотик. Такое, к сожалению, тоже бывает. Когда у художника такая гордыня, что он хочет самовыразиться и всю свою гадость души, всю свою неприбранность несет людям, он втягивает в свою грязь людей. Мы даже не представляем, какой чудовищный вред наносит плохая книга детям, так же и плохой и вредный фильм. Вот именно эту ответственность почувствовал на себе Гоголь, и вот об этом мой фильм «Гоголь ближайший».