Почему-то подсознательно на нее очень хочется быть похожей. Три года назад, когда Екатерина Герасичева появилась на экране в качестве ведущей программы «Дата» на третьем канале, она сразу же обратила на себя внимание. Главным образом — своей непохожестью на других. В ней есть какое-то ненавязчивое природное обаяние, которое притягивает. И ее очень хочется слушать. Может быть, потому что она психолог по образованию и никогда не собиралась работать на ТВ? Но получилось именно так. Сегодня она сменила свою дневную экранную жизнь на ночную и является соведущей Дмитрия Диброва в программе «Ночная смена» (ОРТ).

 — Катя, всем известно, что на ТВ вас привел Дибров. А с чего началось ваше знакомство?
— Это тоже всем известно. Я не могу сто раз отвечать на один и тот же вопрос. Каждое интервью начинается одинаково. «Как вы попали на телевидение?» — «А меня туда привел Дибров». — «А давно вы Диброва знаете?» — «А мы с ним знакомы 10 лет». — «А как вы познакомились?» — «А через Борю Гребенщикова». — «А как вы с Борей Гребенщиковым познакомились?» — «А я встретила его во время поездки на буддистский семинар». — «А зачем вы ездили на буддистский семинар?» — «А потому что я работала в журнале «Путь к себе». — «А почему вы работали в «Пути к себе»?» — «А потому что мой муж его организовал». — «А-а-а… Спасибо. Ну расскажите еще что-нибудь». Это что, журналистика? Одно и то же! Давайте с чего-нибудь другого начнем.
— Хорошо. Обещаю не задать вам ни одного из перечисленных вопросов. Зайдем с другой стороны. Как вы считаете, мужчины в вашей жизни играли большую роль?
— А что это за сексизм? Может быть, женщины?
— Объясню. Вы собирались стать психологом, но тут повстречался Дибров, и вы оказались на телевидении. Стали работать в журнале, организованном мужем, и на всю жизнь заразились Востоком…
— Скажу так: и мужчины, и женщины играют в моей жизни большую роль. Я очень влюбчивая и полового различия в этой сфере не признаю! Можно влюбиться в мужчину, в женщину, в кино, в ребенка, в проект — это одна и та же энергия. Некоторые влюблены в свою машину. Дибров, например, влюблен в телевидение. Он его ревнует, он злится, он его хочет.
— Но вы подвержены влиянию других или принимаете решения самостоятельно? Вот сказал Дибров, что нужно работать на ТВ, и вы пошли на это.
— Я вообще не принимаю решений. Все приходит само собой. Дибров относится не к тем людям, чье мнение мне важно, а к тем людям, которые мне интересны. И он не перестает быть мне интересен, несмотря на критику моих друзей в адрес нашего взаимодействия. Люди, которые знают меня хорошо, поражаются нашему альянсу. Но это человек, который удивлял меня как десять лет назад, так и сейчас. Для меня это один из самых важных пунктов в человеческом общении.
— Когда Дибров пригласил вас в качестве соведущей «Ночной смены», вы не боялись, что вас неизбежно будут сравнивать с ним? Не давил авторитет?
— Конечно, давил. Конечно, боялась. Но дело в том, что когда Дима понял, что на третьем канале происходит не совсем то, что он задумывал («Дата» на ТВЦ — тоже проект Диброва. — Авт.), уже тогда он хотел вытащить меня оттуда. А когда через два года в «Дате» полностью сменился коллектив, я и сама поняла, что мне надо уходить. Мы созванивались, я говорила: «Если что-то получится — забери меня отсюда». Думала о том, чтобы начать работать по специальности. Есть сложность — денежная зависимость. Идти во что-то новое — значит, по крайней мере месяц просидеть ни на чем. А у меня есть какие-то определенные пункты, которые я должна материально поддерживать. Есть Гошина учительница музыки, за которую нужно платить, есть домохозяйка, она же няня. Есть психоаналитик, услуги которого нужно оплачивать. Есть кафе, которые я люблю. Это своего рода свобода. И ответственность.
— У вас есть психоаналитик?
— Да. И это не блажь.
— Вы же сама психолог по образованию, зачем вам психоаналитик?
— Даже любой профессиональный психолог (которым я, к сожалению, не являюсь) обязан пройти психотерапию. Психика наша устроена таким образом, что никакой самоанализ не будет совершенным. И ваше бессознательное никогда не дастся вам в руки, вы всегда будете себя обманывать. Так устроена наша голова. Мы себя обманываем настолько виртуозно, сами того не замечая. Поэтому есть человек, с помощью которого я в себе что-то отмечаю. Который вдруг сможет соединить в цепочку то, что я сама никогда не увижу.
Поэтому я не могла уйти с ТВ-Центра просто в никуда. И когда Дима меня позвал, была очень рада. Мне было все равно, первый это канал или десятый. Я знала: там, где он, там будет хорошо и интересно. При этом я продолжаю сдавать экзамены на профессионализм каждую съемочную сессию. Но у меня нет мысли, сравнивают ли меня с ним. Меня не могут сравнивать, потому что я заранее проиграла. У него огромная фора. И потом, он настоящий телевизионщик! Талант.
— А вашу работу хвалит?
— Он не хвалит меня. Только может крикнуть очередному гостю: «А вот сейчас я познакомлю тебя с самой перспективной ведущей на нашем телевидении». И это покрывает все. Но если говорить о телевидении, я считаю, что действительно вытащила счастливый билет. Ту школу ведущего, которую я прохожу с Дибровым, не проходит больше никто и нигде. Это как села ты за руль — и рядом с тобой лучший инструктор, который не даст тебе никого задавить. Но если ты куда-то въехала, он сделает так, чтобы в последний момент ты вывернулась. Он очень тактичен и строг одновременно.
— Вы уже поняли, телевидение — это ваше?
— Не знаю. Даже не думала об этом. Мне хорошо, интересно, хорошая компания, какие-то деньги. При этом явный рост. Я не вижу для себя сейчас другой возможности получать удовольствие, расти, общаться с такими хорошими людьми и зарабатывать деньги одновременно. Все остальное, к чему надо прикладывать дополнительные усилия, делать что-то противоестественное, — для меня это закрытая тема. Этого не будет. Возвращаясь к когда-то выбранной мною профессии — для меня главное не только разобраться в людях, но и помочь им. И я очень надеюсь, что моя работа на экране приносит пользу. Мне бы так хотелось, чтобы люди, приходя с работы и заправившись котлетами, смотрели не только «Улицу разбитых фонарей», а узнали о том, что существует еще что-то. Я не надеюсь, что они будут слушать Рибо или читать Уэльбека. Но вдруг им захочется провести выходные не с пивом, а с белым вином?
— Катя, как вы с Дибровым делите между собою гостей?
— Никаких жестких установок на этот счет никогда не было. Но сначала, конечно, мне было комфортнее разговаривать с людьми не известными, а интересными. Потому что люди известные, как правило, шли на Диброва. А для меня, человека, который очень любит комфорт, некомфортна ситуация говорить: «А я Катя, а я тоже веду…» Сколько бы Дима хороших слов в мой адрес ни сказал — гость пришел к нему. Я могу преувеличивать, но мне кажется, что иногда люди расстраивались, хотя потом их ожидания не оправдывались. Они были мной довольны.
— Неужели заявляли открыто: «Я сюда пришел и хочу говорить с Дибровым?»
— Не то чтобы открыто. Но видеть разочарование на лице — это очень неприятно. Поэтому я просила редакторов не давать мне известных гостей. Или давать тех, которых я уже знала. Из «Даты» или откуда-то еще. Как выразилась одна моя знакомая: «Катя Герасичева работает в «Ночной смене» — это где все московские сумасшедшие собираются». Вот я их всех очень люблю. Сумасшедшие в хорошем смысле слова. Это может быть психолог, йог, модельер, ученый — кто угодно. А в последней съемочной сессии Дима вообще решил, что мы будем работать вдвоем. С одной стороны, веселее, а с другой — большая помощь. Я чувствую себя более расслабленной, и ему легче. Потому что в любой момент он может обратиться не к собеседнику, а ко мне: «Тебе не кажется, что наш гость шарлатан?» Ведь телезритель — он же все видит и порой сидит и думает: «Что же они не говорят об этом?» И потом мы хотим создать новый стиль, новый жанр в телевидении. Ну, увидите.
— Как психотерапевту вам должно быть удобнее слушать своих собеседников, чем задавать вопросы…
— Нет, мне очень приятно задавать вопросы. Мало того, я думаю, у меня это было и до телевидения, и до учебы на психфаке. Мне интересен человек, конкретные области его жизни.
— Например?
— Мне интересно не то, что человек делает, а то, как он это делает и почему. Мне всегда очень интересно человеческое детство. Я люблю рассматривать детские фотографии. Ведь все мы оттуда. И на самом деле важнее всего, что и как происходило именно там. А уже потом прорвалось здесь.
— А как проходило ваше детство?
— Если честно, я думаю, это никому не интересно. Правда, зачем? Папа мой — переводчик-синхронист, мама работала в организации по охране памятников Москвы, была переводчиком с французского языка и консультировала как искусствовед. Когда она заболела, мне было всего 11 лет, и у меня была достаточно тяжелая жизнь. Было много сомнительных знакомых, какие-то криминальные дела, но потом меня кто-то там наверху спас. Я влюбилась в «прынца». Кстати, студента журфака. Рано родила сына, и меня выдернуло оттуда.
— Что за криминальные дела?
— А вам какая группировка интересна? Очень много могу рассказать. Моими друзьями были и воры в законе, и наркодилеры, и фарцовщики, и девушки легкого поведения.
— Да-а, а вот посмотришь на экран — такой положительный образ. Просто девушка-цветок.
— Да. (Смеется.) Но меня-то тянуло не на преступления — на экзотику. Мне казалось, что они все рыцари невероятные, Робины Гуды. Тот же «Путь к себе», в который я потом попала, — это тоже все было не как у всех. Другая область, очень мирная в отличие от предыдущей. Но тоже где-то на грани.
— Вы через «Путь» попали в Непал или наоборот?
— В Непал я ездила гораздо позже. Я познакомилась с Борей Гребенщиковым и с его женой Ирой, когда они только начинали увлекаться буддизмом. От «Пути к себе» мы поехали в Алушту на семинар к Ламе. Так называемая «Практика умирания».
— Умереть получилось?
— Конечно, там все умерли. У меня даже есть дырочка в голове. Могу показать место, откуда душа вылетела, а потом влетела обратно. (Улыбается.) Правда-правда.
— Что заставило вас перейти от этой безумной жизни к размеренной и спокойной?
— Все случилось само собой. А размеренной и спокойной вы мою жизнь с какого момента называете?
— Думаю, с того, когда вы расстались с мужем.
— Я ушла от мужа, проживя с ним восемь лет, потому что сильно влюбилась. Два года землетрясений, потом взяла себя в руки и закончила эти отношения. Пошла работать, тогда уже жизнь и началась. Нельзя сказать, что спокойная, потому что ежедневные прямые эфиры — это не очень спокойно. Но во всяком случае, моя жизнь теперь в безопасности. И рядом со мной возник совсем другой человек, который меня создал заново.
— Если у вас выдается свободное от работы время, как вы его проводите?
— Его почти не бывает. Потому что у меня либо йога, либо с Гошей надо уроки делать, а делать их надо шесть дней в неделю, либо у меня психоаналитик. Абсолютно свободного дня не бывает. Вечером — всегда друзья.
— А Гоша разделяет ваши увлечения? Йогой, Востоком?
— Не знаю. Но у нас не возникает никаких противоречий. Единственное, за что я борюсь, — чтобы он читал. А по большому счету он лучше, чем я. Великодушнее, добрее, талантливее. Правда.
— Ему нравится ваша программа?
— Он ее не видит, поскольку уже спит в это время. Хотя на кассете я ему приносила однажды свое интервью с Пьером Ришаром. Он его очень любит. Мы редко говорим о моей работе. Он иногда спрашивает: «Мам, ты стесняешься?» Я говорю: «Конечно». А бывает, посмеется: «Что, крутая, да?»
— Кстати, вы не разрешили нам фотографировать дома. Это тот мир, в который вы не пускаете никого?
— По двум причинам. Во-первых, потому что в мой дом ходит очень мало людей, и в основном это только очень близкие друзья. А во-вторых, моему ужасу нет предела. Я раньше подобных журналов не читала, но со временем начали звонить журналисты, и поневоле пришлось полистать какие-то издания. Я не понимаю: почему все эти синюшные, нелепо одетые люди сидят на ламинате в только что убого отремонтированных квартирах с огромными игрушками из искусственного меха? Они что, все в одной квартире снимаются? Вот он — символ дурного вкуса! Чудовищно накрашенные, с детьми, которые явно не хотели фотографироваться, с сотовыми телефонами, в огромных ваннах с жуткого цвета кафелем, в только что купленном платье — где живут все эти люди? Все это убожество лезет, кидается вам в глаза. Конечно, когда человек приходит на телевидение, он должен понять, что принимает какое-то решение, что на экране — это его образ. И я — это не я. Но я хочу максимально приблизиться к себе. У меня нет ламината, нет этих штор за 8000 $, искусственных цветов. У меня даже стола на кухне нет! Я очень люблю свою квартиру, и мне все в ней нравится. Это моя защита, и я боюсь, что как только туда проникнет фотограф, у меня все станет вот так, как в тех журналах. И сама я превращусь в это нелепое нечто, неестественно улыбающееся и говорящее неправду. Я руками и ногами цепляюсь за то, что у меня сейчас есть. Потому что оно только начинает быть моим. И несмотря на то, что мне 31 год, я только начинаю понимать, кто я, зачем и почему. А может быть, даже еще и не начинаю.