На экране он примелькался: сначала выступал в «Будильнике», потом был корреспондентом в «Кинопанораме», затем автором сюжетов в листьевской «Теме». Позже перешел на зарождающееся тогда НТВ с проектом «Новости шоу-бизнеса», впоследствии на ТВС продолжил ту же линию в программе «Публичные люди». И теперь монтирует мелодрамы знаменитостей в каждодневном эфире «Истории в деталях» на СТС. Сейчас он уже стал более узнаваем для народа, билборды с его лицом развешаны по дорогам столицы, но до суперпопулярности, надо признаться, ему еще далеко.

— Сергей, учитывая ваш стаж: как пробиться на ТВ? Только честно!

— Все просто и банально: нравится, не нравится; спишь, не спишь; взятки, не взятки. Я видел огромное количество людей, которые были никем, и вдруг их так вспучило… Хотя есть огромное количество талантливых журналистов, которые не могут делать свои программы, потому что есть чудовищное понятие — формат. Я бы, допустим, никогда не смог стать звездой Первого канала. Потому что там существуют свои пять дежурных звезд, которые везде кочуют. Но до Влада Листьева и Татьяны Веденеевой, которые когда-то работали на этой кнопке, им бесконечно далеко. Одно время я сильно разочаровался в телевидении, ушел из него на четыре года — не хотел обивать пороги. Но быть в бездействии я не умею. Однако, если говорить откровенно, телевидение, «Останкино» — это клоака с чудовищной аурой, где плетутся интриги, чинятся козни успешным и разбиваются судьбы. И я рад, что сейчас могу спокойно работать вдали от телецентра, и с таким руководителем, как Александр Роднянский. Не хочу показаться льстивым, но умение слушать — диковинная редкость среди телебоссов. Он умеет направить так твои мозги и рассуждения, что решение, которое у него уже давным-давно созрело в голове, ты воспринимаешь как свое.

— На СТС ты смотришься действительно органично. Но меня как-то резануло, когда в одном из твоих интервью я прочитала, что ты про свою альма-матер — канал НТВ — сказал, что он деградирует…

— А это так и есть. Даже Леониду Парфенову, который себе уже сделал имя в истории журналистики, явно тошно в эфире — не с кем конкурировать. И как может на стильном канале, где раньше работали такие мастера, как Киселев, Гордон и Дибров, появиться программа «Страна советов» или «Ночные музы» с умничающей Натэллой Болтянской? Я вижу все ее ужимки и прыжки, желание заигрывать с собеседником… А ведь на «Эхе Москвы» она была совсем иной…

— А знаешь, ты тоже многим не нравишься. Говорят про тебя, что ты в телевизор скоро не будешь влезать…

— Да?! А я встречал другую реакцию, что женщины, если верить исследованиям «Гэллапа», считают Майорова привлекательным надежным человеком, потенциальным мужем. Твой вопрос будит во мне определенный комплекс. Я ведь реально понимаю, что далеко не красавец, что я толстый. Я такой, какой есть. Я давно привык к своему состоянию — никогда худым не был. И всегда девочки в классе любили мальчиков-баскетболистов, а ко мне относились как к лучшему другу. Эти мальчики их бросали, и они приходили плакаться ко мне. Со многими девочками из класса до сих пор дружу. Я всегда брал людей способностью понять их и умением создать компанию, я ведь очень веселый, общительный — настоящий Стрелец.

— Ну, конечно, и по профессии организатор — режиссер…

— Это моя вторая специальность, которую получил, учась заочно в ГИТИСе. А первая — актер театра и кино. Два года работал в ТЮЗе, переиграв всю флору и фауну (зайцы, мишки, березы, тополя) Советского Союза. Придя на телевидение, я абсолютно уверен в том, что внешность для телевизионного ведущего не так важна. У нас должны быть разные ведущие: черные, серые, голубые, толстые, худые, высокие, не очень. Мне как зрителю, например, не нравятся тупые девочки, смазливенькие блондиночки, вещающие на Первом канале и несущие всякую херню. Типа Даны Борисовой, Тани Плотниковой или Тани Арно. Это даже не сексуально. У меня огромное количество знакомых, влиятельных классных мужиков, у которых есть свои фирмы, свой крупный бизнес, они реально знают, что хотят от жизни. И вот ответственно заявляю: это неправда, что им нравятся хихикающие блондинки. Им нравятся брюнетки, умные, сексапильные, у которых есть мысль в глазах. И пусть со мной кто-то поспорит.

— А тебе какие нравятся?

— Вообще мне нравятся любые женщины, любой конфигурации. Когда слышу на работе, что кто-то обсуждает фигуру или проблемы целлюлита, я смеюсь. Мои любимые актрисы — Вупи Голдберг, Бэт Мидлер, Барбара Стрейзанд и Лайза Миннелли, женщины, не попадающие под общепризнанный стандарт красоты. Они страшненькие, кривоногие и с большими носами, но в них есть что-то такое, что с ними легко можно оказаться на необитаемом острове, и тебе не будет скучно. К тому же не секрет, что у любящего все недостатки превращаются в достоинства. У гениального Нила Саймона в пьесе «Босиком в парке» есть замечательная фраза: «Я люблю тебя даже тогда, когда ты мне не нравишься». Вот к такой гармонии нужно стремиться.

— И часто ли ты можешь сказать нечто подобное?

— Да. По большому счету, один из моих ближайших друзей, так получилось, — женщина: Оля Каймакова, мой продюсер, с которой мы вместе 14 лет. Мы вместе плакали, хоронили, я выдавал ее замуж, она наблюдала мои романы. Четырнадцать лет мы все делаем напополам. До нынешней программы у нас с ней была своя фирма, которая занималась шоу-бизнесом, прокатом театральных спектаклей, рекламой, мы даже колбасой торговали с ней и с актрисой Танькой Агафоновой (ныне директором колхоза в Тверской области) в голодный 91-й год. И для меня было потрясением, когда, занимаясь раздачей продовольственных заказов в Союзе кинематографистов, я в одной из очередей на дефицитную еду увидел в списках моих любимых народных артисток Смирнову, Ладынину, Соколову, Польских… Но и тогда же я понял, что бизнесмен из меня никудышный. За 36 лет я ничего не накопил. Живу в съемной квартире и мечтаю о собственной, которую, уверен, буду брать в кредит. Иначе не получится.

— Тогда что для тебя понятие комфорта?

— Мне важно иметь диван, телевизор, видео, фотоаппарат, видеокамеру, музыкальный центр, альбомы с фотографиями и книги. Я могу легко пересесть из машины в метро и из бизнес-класса в чартер. У поросенка Фунтика была замечательная песня: «Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекой…» Вот я из этой же серии — во всем могу найти радость. Мне всего и надо — джинсы с рубашкой навыпуск, рюкзак за плечи, очки, кепка — и вперед, гулять по миру. Но с другой стороны, я могу смаковать впечатления и вкушать изысканную атмосферу, например, сидя в дорогущем отеле «Ритц» в Париже, заказав на последние деньги минералку и моцареллу с помидорами… Так вот, пускай я буду иметь немногое, зато самое лучшее.

— Если уж мы затронули тему еды, готовишь ты наверняка мастерски и на диетах не сидишь?

— Мне нравится готовить борщи, пироги, рыбу, фаршированные перцы и приглашать гостей. Но так как в зеркале я все же себя хочу видеть загорелым, мускулистым, голубоглазым мачо, то какие только диеты я на себе не испробовал. И на Волкове сидел, и на раздельном питании, и на тайских таблетках, и на гербалайфе. Всю эту гадость переел, скидывал по 40 килограммов, а позже их набирал… Потом получил гастрит и напрочь подорвал себе обмен веществ. Теперь остановился. Спортом начал заниматься. Вот купил себе велотренажер — кручу педали и уже месяц бегаю по утрам.

— По утрам? Ты же вроде сова?

— Но ведь и у совы когда-то наступает утро… Полчаса себе выделяю на эту процедуру. Правда, не уверен, что похудею. Знаешь, во мне тут недавно по весне проснулось странное ощущение… Я неожиданно обнаружил, что нравлюсь определенным девушкам, довольно известным актрисам… Они признавались, что хотят встретить со мной старость. По-моему, это высший комплимент. Видимо, я все-таки не так безобразен.

— Ты им отвечаешь взаимностью?

— Не знаю… У меня сейчас есть человек, которого очень люблю. Я вижу его каждый день. Но есть одна проблема. Во-первых, я боюсь причинить ему боль служебным романом, потому что человек относительно молод и ему надо сделать свою карьеру. Поэтому я сублимирую в себе чувства. А во-вторых, я играю в эту игру под названием «ежедневный телевизионный продукт» и об этом пока не хочу думать. Потому что реально понимаю, что так устроена наша профессия, что если допустить в нее личную жизнь, то из профессии можно уходить. В нашем жанре невозможно сочетать счастливую личную жизнь и удачную работу.

— Но что это у тебя за любовь такая — тайная, платоническая?

— А кто из нас знает, что есть настоящие чувства? С великой любовью сталкиваешься нечасто. Я вот уезжаю на две недели из Москвы в командировку, и, вернувшись, уже даже не знаю, кто с кем, кто как, у кого какой любовник сменился… Сегодня я нахожусь в поиске своей любви, если эта встреча произойдет — то это будет однозначно жена и мать моих детей. Но я хочу быть готовым к появлению потомства и очень хочу, чтобы моих детей воспитывала моя мама, которая не умеет баловать.

— Ты живешь один?

— Да, но у меня есть ближайший, узкий круг общения: это моя семья — мама, младший брат Алексей и три мои племянницы-погодки, его дочки, и моя рабочая команда — 45 человек. Коллектив, в котором, разумеется, есть отдельные личности, которым я не очень нравлюсь, но больший костяк меня любит, и это взаимно. А без этого чувства я не могу работать, загибаюсь. Вот так я устроен: когда замкнут, то фальшив. А с любовью обретаю свободу. Когда знаешь, что тебя любят, не борешься со своими комплексами, не обращаешь внимания на то, что носишь 60-й размер, и чувствуешь себя самым прекрасным человеком на земле.

— А что тебя, будущего дипломированного психолога, парня во всех отношениях миролюбивого, доводит до бешенства?

— Лень, хамство и жлобство. Ненавижу, могу выйти из себя, если кто-то из журналистов оставил после себя в засранном состоянии рабочее место. Мне нужно, чтобы стоял камерный свет и компьютер был чистым. Лично меня научили, что я не имею права создавать проблему другому. Когда-то я работал ди-джеем на радио «Ретро», где за полгода сделал себе карьеру. Придя на самую маленькую ставку, я стал получать самую высокую. Я в этом отношении упертый товарищ. Так вот, там я чудовищно мучился с моей сменщицей, которую менял рано утром. Она любила, не отходя от пульта, накладывать себе растительные и творожные маски, бигуди накрутить… Каждый день мне приходилось вытирать за ней жирные следы на кнопках, иначе я не мог к ним прикасаться, это разрушало мою природу, я не мог полноценно, с отдачей работать. А выкладывался я так, что, когда приходил домой, падал на кровать просто трупом.

— Как понимаю, точно такая же картина происходит и поныне. Время на жизнь остается?

— А это и есть моя жизнь. В некотором роде я считаю свое поколение потерянным: у нас не было возможности в 20 лет так активно путешествовать по земному шару, читать столько всего нового… И вот сейчас я жадно впитываю все новые впечатления.

— Из разговора создается впечатление, что ты человек такой несколько несовременный и с очень тонкой кожей…

— Абсолютно верно. Я как слон. Он мощный и здоровый, но с мягкими пятками и ранимым сердцем. Так вот и я сильный, еще какой, пять сумок на себе могу переть, так что в этом смысле полезный. Но расстраиваюсь и переживаю даже по какому-то ничтожному поводу.

— И как выходишь из депрессии?

— При помощи своего давнего увлечения. С детства меня манят небо и самолеты. Я ведь вырос в воинском гарнизоне. Наш садовый участок был фактически под крылом самолета «Ту−144». Меня можно разбудить среди ночи, и я назову все авиакомпании мира, все аэропорты и все марки самолетов, их у меня в коллекции 98. А как я обожаю летать! В салоне не могу ни спать, ни читать — сколь угодно долго могу смотреть в иллюминатор и наслаждаться. Поэтому, когда другим мужчинам плохо, они идут в спортзал или обыкновенно выпивают, то я еду в аэропорт, сажусь в ресторан, заказываю холодный чай с салатом и просто сижу часами и смотрю, как взлетают и садятся самолеты. Это меня оттягивает лучше всего.