До сих пор взрослые и дети продолжают переживать за Настеньку и ее ненаглядного Иванушку — красавца, превратившегося в медведя. И никто не знает, какая нелегкая судьба выпала на долю исполнителя роли Иванушки Эдуарда Изотова. «Более трагической истории, чем у него, нет ни у кого…» — рассказывает актриса Инга Будкевич, первая жена Эдуарда.
Все начиналось «как в сказке» — так обычно говорят про таких везунчиков, как Эдуард и Инга. Они были ослепительной парой — оба будто созданы для славы и успеха. Но, видимо, безупречные герои действительно живут лишь в детских книжках. А судьбы, словно списанные со сказочного сюжета, жизнь порой перекраивает до неузнаваемости — бесстрастно и безжалостно.
Инга Будкевич: «Мы с Эдиком прожили двадцать четыре года и разошлись, не дождавшись серебряной свадьбы. Когда мы поженились в
56-м году, нам было всего по двадцать лет. Мы познакомились во ВГИКе, на втором курсе начали вместе репетировать. И дорепетировались! В итоге — тайно расписались. Его мама была против того, чтобы Эдик на мне женился. Они жили в военном городке, и там мама присмотрела для сына невесту — некую Милу, генеральскую дочку. Но он женился не на ней, а на мне. Для свекрови это была настоящая трагедия! Мама Эдуарда не выносила меня на дух. Даже когда у нас родилась дочь Вероника, не смягчилась. Все мечтала, чтобы мы разошлись. Считала, что ее красавец-сын достоин более блестящей партии.
Изотова на нашем курсе заметили быстро. У него был сильный голос, с прекрасным диапазоном. Все в приемной комиссии так и легли, когда он, рослый красавец, запел. Чистый герой! Он начал много сниматься и в двадцать лет стал самым молодым членом Союза кинематографистов.
Эдуард был потрясающим человеком, талантливым, красивым. Жил легко, играючи: особенно ни над чем не задумываясь, все ему удавалось… А как он пел, как двигался в мюзикле «Целуй меня, Кэт!» в Театре киноактера, играя главную роль Фреда. А песни «Этот День Победы», «Журавли» и «Алеша» в его исполнении! Раньше в Доме кино часто устраивались актерские застолья. Эдик запевал, потихоньку в зале все смолкали, потом подсаживались ближе, в конце уже весь ресторан ему подпевал.
Когда Эдуард с успехом снялся в «Морозко», ему предложили сделать сольную программу с хором Пятницкого. Его ждали гастроли по всему СССР. Но он был немножечко ленивым — и не использовал все, чем его одарила природа. Он любил петь с друзьями, любил сниматься, любил играть в театре. Это ему давалось легко и без усилий. Но он не был карьеристом, не гонялся за званиями (хотя, конечно, ему хотелось официального признания) и не бегал за длинным рублем".
— В вашей актерской семье не было соперничества?
Инга: «Нет, что вы! Я гордилась, что у меня такой красивый, известный муж. После «Морозко» его узнавали на улице, писали письма. Когда Эдуард уезжал на встречи со зрителями в другой город, у гостиниц вечно дежурили поклонницы. В Америке, где показали сказку Роу, пресса писала: «Изотов — русская звезда». Фильм получил «Золотого льва» на фестивале в Венеции. Правда, за призом режиссер поехал один, без актеров…
Все у нас было как у всех. Купили на Звездном бульваре кооператив, машину, возили дочку на курорты. Я тоже снималась в кино. Потом работала в Театре массовых представлений. Жили активно и счастливо до поры…"
— Если вы жили так счастливо, почему все-таки разошлись?
Инга: «У Эдика была одна отрицательная черта — он очень себя любил. И ленился. Вот вам случай. Поехала я как-то в Ташкент на пробу. Возвращаюсь, обвешанная сетками с дынями и фруктами. Аэропорт. Ночь. Звоню Эдику: «Я во Внуково. Может, приедешь за мной?» «Послушай, Инга, я машину в гараж уже поставил. Возьми такси». Такси я, к сожалению, не нашла. Со слезами кое-как втиснулась в последний, битком набитый автобус, мои сумки передавали через головы, как в военном эшелоне. Потом Эдик все же подъехал к автобусной остановке у аэровокзала. Но обида осталась. И подобные мелочи копились, копились… Или вот еще эпизод. Я делаю ремонт в квартире: сама плитку кладу, обои клею. Осталась какая-то ерунда. Говорю мужу: «Покрась плинтус, я устала». Он в ответ: «Инга, ты молодчина, такую работу провернула. Вот ты ее и заканчивай!»
Постепенно чувства ушли, мы поднадоели друг другу… Расходились раза четыре, потом снова сходились. Я пыталась наладить все сначала, но не могла смириться с его эгоистичным характером.
Позже я встретила человека, которого полюбила. Юрий Мастюгин — режиссер, работавший на студии Горького. Когда я объявила Эдику, что ухожу к Юре, он был взбешен. «Ах так! Ну, смотри, — он бросился к телефону и набрал номер. — Ира, жди, я еду к тебе». «Ну слава богу, — подумала я. — Как хорошо! Значит, у него кто-то есть». Если бы я не полюбила другого, мы бы никогда не расстались. И того кошмара, который ждал нас впереди, не случилось бы…"
— Наверное, охотниц женить на себе свободного, да еще известного красавца нашлось много?
Инга: «Много. Я сама искала ему невесту, хотела, как говорится, отдать родного человека в хорошие руки. И все наши общие друзья пытались познакомить Эдика с претендентками на его руку и сердце. Но он ни на кого не реагировал. У него уже была избранница — Ира. Она работала монтажером, монтировала актерам ролики для выступлений. И для Эдика она готовила киноролик… Ира всегда была его поклонницей.
Нам удалось расстаться друзьями. Эдик сел в машину, забрал свои вещи и уехал в Ирину трехкомнатную квартиру. Я была за него спокойна: Ирина его любит, ухаживает, ездит с ним на выступления. Ему хорошо, я и рада! Эдик привозил Иру к нам на дачу, познакомил с моим мужем, с Вероникой. Они всегда вместе приезжали на день рождения нашей дочери.
Казалось, все у него благополучно: впереди много интересной работы, да и личная жизнь наладилась. Он много снимался. Его, обладателя потрясающего голоса, часто приглашали дублировать зарубежных звезд.
И стали мы жить врозь и добра наживать, как в сказке. Пока сказка однажды не превратилась в триллер…
Однажды я дублировала какой-то фильм. Стою у пульта перед экраном и готовлюсь записывать текст. Подходит ко мне один актер. «Привет! — говорит так буднично. — Хочу тебя поздравить. Твоего в милицию забрали». «Как забрали?» — у меня потемнело в глазах, буквы запрыгали перед глазами. «Что случилось? Расскажи наконец!» — «Ну что, что? Он со своей Ирой в машине менял валюту — возле кафе „Лира“ на улице Горького. За рулем сидел еще какой-то мужик. Там их и взяли с поличным». А это времена Андропова! Тогда людей хватали днем в кинотеатрах и как злостных прогульщиков везли в отделение.
Выяснилось, что за рулем машины сидел бывший муж Ирины, и за ним, оказывается, давно следили. А Ира с Эдиком приобрели земельный участок и хотели построить дачу. У них не хватало денег. По наследству Ире досталось несколько золотых монет, вот они и решили обменять их и немного валюты (тысячу долларов) на рубли. И все свое «состояние» положили в сапог известному артисту Изотову — для подстраховки. Но у кафе «Лира» вместо нужного человека их ждала милиция… Всю компанию схватили.
И тут началось! Я на студии Горького кинулась в ноги к Сергею Герасимову. «Беда! Горе! Помогите!» — «Хорошо, позвоните мне в четверг». Звоню. От его сурового голоса сердце мое тревожно заколотилось: «Как же вы меня обманули! Мой секретарь все узнал. Дела Изотова очень плохи. Он не просто участвовал в этом, его задержали с поличным». Я пыталась объяснить Сергею Аполлинариевичу, что Эдик здесь не при чем, что он оказался в машине по роковой случайности, но Герасимов повесил трубку.
Началось следствие. Всех троих посадили в разные тюрьмы. Эдику грозил суровый приговор. Мы, все его друзья-актеры, наняли лучшего адвоката. Но тот сразу предупредил, что по такой статье на освобождение надеяться нельзя, а вот смягчить приговор вполне реально.
Подошел день суда. Мы стояли во дворе и ждали, когда привезут подсудимых. Подъехала машина. Из нее в наручниках вывели Ирину. Ее с трудом можно было узнать — она потемнела от горя. Увидев нас, она крикнула: «Помогите Эдику!» Конечно, Ира быстро осознала, во что она вляпалась, и ее мучила совесть за ни в чем не повинного мужа. Но нас и просить не надо было! Весь Театр киноактера сошел с ума: артисты звонили по инстанциям, поднимали старые знакомства. Мой муж Юра составил грамотное, жесткое, но эмоциональное ходатайство, и все, кто его подписывал, плакали. Я с этим письмом стояла у кассы, где коллеги получали зарплату, все подходили и ставили подписи. Аллочка Ларионова, Коля Рыбников, Людмила Хитяева, Петр Глебов, Николай Крючков, Олег Стриженов, Марина Ладынина… Адвокат считал, что подписи коллег сыграют на процессе важную роль.
Перед заседанием суда я подала эту бумагу адвокату, а он меня словно холодной водой окатил: «Прошение недействительно. Все подписи должны быть официально заверены». Я поймала такси и помчалась на «Мосфильм». Товарищ в отделе кадров на меня руками замахал: «А почему я должен ставить печать? Откуда я знаю, чьи это подписи?» Я обомлела: что делать? В коридоре меня окружили секретарши. И одна, увидев, как мне плохо, сжалилась: взяла и поставила печать. Я успела передать прошение в последний момент.
Когда я вернулась, в суде уже выступали актеры в защиту друга! Олег Стриженов говорил так, что люди в зале глотали слезы: «Изотов — великолепный артист, его обожают зрители. Он ни разу в жизни не говорил о валюте и не знал, что это такое. Чтобы он заинтересовался какой-то тряпкой? Да никогда! Все его интересы были творческими. Потрясающий человек, чистый, добрый, талантливый. Это недоразумение, ошибка…» Эдик сидел на скамье подсудимых в белом свитере, без кровинки на лице. По обеим сторонам стоял конвой с оружием. Все, не отрывая глаз, смотрели только на него. Бедный, бедный!
Но ни прошение, ни выступления знаменитых актеров не спасли Эдуарда. Правда, суд все-таки учел его заслуги и сократил на полгода срок, дав ему три года тюрьмы. У них с Ириной конфисковали машину, деньги… Квартиру, правда, оставили — лишь потому, что там была прописана Ирина дочка.
И начались наши мытарства по инстанциям. Большое спасибо Олегу Стриженову, который куда только не ходил, умоляя не отправлять Изотова далеко. И Эдика оставили в Мос-кве, в «Матросской тишине».
— Об этой истории писали в газетах?
Инга: «Что вы! Ведь время-то другое было. Писали только о программах партии и о космосе. О том, что артист Изотов попал в тюрьму, знали только посвященные люди. Это сейчас известный человек попадает за решетку, и все каналы телевидения дежурят у тюремных окон. А тогда — безвестность, полное забвение и погубленная жизнь… Об этой истории до сих пор никто не знает».
— Как Эдуард пережил приговор суда?
Инга: «Плохо. Мы стали ходить в тюрьму на свидания. Гордый, статный, холеный красавец мгновенно переменился. Тюрьма его сломала. Он ведь себя очень любил, женщины его лелеяли и баловали, а тут он оказался в обстановке, для него непереносимой. Конвоиры, лязг ключей, сокамерники и небо в клеточку…
Он думал, сейчас проснется — и явь окажется ночным кошмаром. Но это был не сон… Эдик сжимался от ужаса от любого окрика, каждую минуту, прожитую в тюрьме, он умирал.
Помню, как-то прихожу к нему на свидание. Он бледный, вялый, глаза потухли, ни на что не реагирует. Я, чтобы его подбодрить, говорю: «Знаешь, Эдик, у тебя внучка родилась» — и протягиваю ему фото. Он только потянулся за снимком, а надсмотрщик как рявкнет: «Руки!» Эдик мгновенно в испуге отдергивает руку. Сидит то красный, то бледный. «Эдик, милый, родной! — тихо шепчу я ему. — Да ты что! Это же не кино, а жизнь. Ты просто смотри и наблюдай. Впитывай, ты же актер! Выйдешь из тюрьмы с большим жизненным опытом. Потом в профессии все это пригодится. Потерпи! Такие люди сидели, и ты посиди. Все в жизни надо пройти». Он смотрит на меня, смотрит и с такой мукой отвечает: «О чем ты говоришь?!» И тут резкая команда: «Всем встать! Руки за спину! Свидание окончено!» Он бросает отчаянный взгляд в мою сторону и, сгорбившись, бредет за всеми.
Тюрьма для него была как нож острый в спину. Он — такой мнительный, такой законопослушный, и вдруг — преступник! У него это никак не могло уложиться в голове. Это испытание его в итоге и убило. Ведь Эдик и в жизни был немножко тем самым Иванушкой из сказки. Честный, бесхитростный, с ленцой. От всех проблем отмахивался: «Да ла-адно…» И так же поплатился за свое легкомыслие. Словно стоял на распутье судьбы: «Налево пойдешь — славу найдешь, направо — богатство встретишь, а прямо пойдешь — буйную голову сложишь». Он махнул рукой: «Да ла-адно!» — и пошел на авось прямо. И вот такого человека, как паршивого фарцовщика, бросили на нары".
— Ну, а бороться за него, подавать апелляцию было бессмысленно?
Инга: «Благодаря ходатайству Эдуарда выпустили на полгода раньше. Пока он сидел, мы, актеры, чтобы облегчить ему жизнь, ездили в «Матросскую тишину» с шефскими концертами. Выступали все: и Моргунов, и Вицин, и Жора Юматов с Музой, Ларионова, Рыбников, Анофриев, Рыжов… Возили ему туда домашнюю еду, банки с его любимым вареньем. Эдика оформляли рабочим сцены для этих концертов. И вот, помню, он в телогрейке сидит на наспех сколоченной сцене, а его все быстро кормят, как собаку, прямо из кастрюли. Артисты старались его подбодрить: «Дружище, держись! Уже недолго осталось!» А он жадно ел и молча смот-рел на всех, как затравленный волк.
Сокамерники его любили — он ведь их кормил обильными передачами с воли. Его постоянно навещали мать и сестра. Я тоже часто приходила к нему на свидания. Иногда он неожиданно спрашивал: «Ты меня любишь?» «Конечно, — отвечала я. — Люблю, Эдик, люблю». И я не кривила душой. Разве я бегала бы по тюрьмам, если бы не любила? Он — отец моего ребенка, моя первая любовь, родной человек. Мой Юра относился к этим визитам с пониманием. Он тоже очень переживал за Эдика".
— Сколько ему было лет, когда он освободился из заключения?
Инга: «В 86-м году Эдику как раз исполнилось пятьдесят. Вроде еще совсем молодой. Выглядел замечательно: ни седины, ни морщин. А на самом деле — инвалид. Едва он вышел из тюрьмы, у него случился инсульт. Работу ему никто не предлагал. Мой муж к тому времени стал заниматься дубляжем, и я попросила его взять Эдика на работу. Как-то вечером Юра вернулся со смены и сказал: «Ты знаешь, он текст не держит. Слова проговаривает. Ты меня извини, но…» Потом — еще один инсульт… Всего он пережил шесть инсультов. И последствия стали сказываться: поднялось давление, стала плохо работать рука. Вдобавок Эдик упал, сломал ногу. И все покатилось по наклонной. Одна операция следовала за другой. Вначале он хромал, потом его водили под руку, затем на коляске, а в конце он вообще уже не ходил…
Эдик никогда не вспоминал о годах, проведенных в тюрьме. Так, словно ничего и не было. Ему было больно даже думать об этом. Слава богу, он не нуждался — получал деньги по инвалидности, сестра помогала, племянник, Гильдия актеров. Ирина (ее тоже вскоре выпустили на свободу) стала работать администратором на фестивале «Киношок».
Она наняла ему сиделок, водила на массажи. Но потом все сиделки отказались. Его нервы расшатались до такой степени, что он буквально сходил с ума. Началась совершенно неадекватная, бешеная реакция на все вокруг. Взрывался, как порох! Пришлось положить Эдика в стационар. Сначала он лежал в 15-й психиатрической больнице, но врачи сказали: «Долго мы его держать здесь не можем. Он не выздоровеет». Потом его устроили в Центр реабилитации. И пошло: больница — дом, больница — дом, а потом все чаще больница, больница… Так шла его жизнь на протяжении десяти лет. Мучился, тлел…
Иногда у него пропадала память. Не узнавал даже свою дочь Веронику. А в часы просветления вдруг водил по палате глазами и удивленно спрашивал: «Где я?» И без конца задавал один и тот же вопрос: «Когда меня заберут отсюда? Я хочу домой! По-смотрите, с кем я лежу! Они же идиоты, почему я здесь?» Иногда сам себе отвечал: «Да… Ну, все понятно…» Ему все обещали — мол, скоро, потерпи, скоро. Но каждый знал, что забрать его невозможно. Постепенно он перестал спрашивать…"
Вероника Изотова, дочь Эдуарда, актриса: «Помню, прихожу я в палату, а он сидит на кровати, раздает воображаемые карты и кому-то говорит: «Ну, ходи!» Я спрашиваю: «Папа, ты что, в карты играешь?» — «Ага!» — «Ну давай я с тобой». И сажусь с ним «играть». Бывали и просветы, и тогда я видела прежнего папу. Он смеялся, шутил, что-то рассказывал.
Как-то по телевизору показывали «Морозко». В холл сбежались все больные, нянечки. Прикатили и папу на коляске. Но он уже отсутствовал, витал где-то далеко… А в это время на экране Иванушка залихватски пел и танцевал на своей свадьбе…"
Инга: «Нянечки кормили Эдуарда с ложечки, сам он есть уже не мог. „Извините“, — порой просила я прощения, если он вел себя не так. „Да что вы! — махали они руками. — Это же наш Эдичка!“ Они его очень любили. Только он этого уже не замечал».
Вероника Изотова: «Помню, мне позвонила его сестра: „Ты давно была у отца?“ — „Неделю назад. Я на съемки уезжала“. „Знаешь, — сказала она, — готовься… Мне кажется, скоро…“ А вечером позвонили из больницы и сообщили, что папа умер».
Инга: «Он так ярко начал, а потом так жестоко расплатился за какую-то мелочь. Вспыхнул и сгорел, как спичка. Ведь после тюрьмы его жизнь превратилась в медленное, тягостное угасание. В ужасе и безумии заканчивал он свои дни. Только вот за что?! Я смотрела на него на похоронах — в гробу лежал чужой человек. Душа из него ушла задолго до смерти… Я бы даже сказала так: там лежал не человек, а сгусток муки. Сплошное страдание. И я подумала: „Слава тебе, Господи, он отмучился“. Я каждый день молюсь за упокой его души, а ведь разошлась с ним двадцать с лишним лет назад…»
…Что еще можно добавить к этой исповеди, которая звучит словно приговор слепой судьбы? Что жизнь порой жестока и несправедлива? Увы, это так. Что каждый из нас — лишь беспомощная пылинка, которая бесплодно сгорает в горниле вечности? Неправда. Каждая вспышка света — даже самая короткая — оставляет свой след на карте звездного неба.
В семье Вероники растет дочь Дина — единственная внучка Эдуарда. В детстве Дина, как и все ее ровесники, обожала сказку «Морозко». Каждый Новый год, когда по телевидению показывали фильм с участием деда, девочка бросала игрушки и бежала смотреть, как Иванушка с гармошкой поет: «Расступись, честной народ!» Очень переживала, когда дедушкин герой превращался в медведя. Зато как радовалась счастливому концу.
Когда Дину принимали в первый класс, комиссия попросила девочку что-нибудь спеть. У ее мамы, Вероники Изотовой, ком подступил к горлу, когда за дверью классной комнаты она услышала голос дочки: «Расступись, честной народ, не пыли, дорожка. Добрый молодец идет погулять немножко!» — звонко выводила Дина песню Иванушки.
Сейчас Дина — студентка четвертого курса финансовой академии, идти по стопам деда и мамы не собирается, но до сих пор при звуках этой песенки у нее замирает сердце…