Кирилл Рубцов — эффектный актер с незамыленным лицом, создатель театра С. А. Д., человек, который медицине предпочел творчество, и теперь, избегая состояния покоя, не устает себе придумывать новые задачи, будь то непривычный бизнес или нестандартные путешествия. Об этом и многом другом — в интервью журнала «Атмосфера».

— Кирилл, для начала не могу не спросить у вас, что за шерстяное чудо так по-­хозяйски располагается на вашей постели, судя по фотографиям, размещенным в соцсетях?

— Это Хуня, породы сиба-­ину, ему скоро год. Я его подарил себе на прошлый день рождения. Теперь это мой лучший друг, невероятно добрый, умный пес! Наверное, каждый выбирает себе животное, похожее на себя, и вот мы с ним абсолютно совпадаем. Мне нравится, что он находчивый, подтянутый, подвижный. Главное, все время рядом — и дома, и в машине, и на волейбольной площадке… А с какой радостью он с людьми общается, в отличие от меня! (Улыбается.)

— Вы интроверт?

— Да, абсолютный. Понятно, что приходится быть социальным, и я иду на контакт, но мне тяжело, когда слишком много людей вокруг. Мне гораздо комфортнее в уединении.

— Вы точно многое знаете про психологические травмы, ребенком тяжело пережили развод родителей, много лет не выходили на связь с отцом, возможно, поэтому и были столь достоверны в роли адвоката Аврутина в сериале «Презумпция невиновности».

— Я давно понял, что на самом деле все проблемы решаемы. Только страхи нас тормозят сделать что-­то очень хорошее как для себя, так и для окружающего мира, и это колоссальная ошибка. А что касается данного проекта, то это было, наверное, попадание. Спасибо продюсерам, которые так долго и тщательно подбирали актеров. Это залог успеха.

— Вы не сомневались, что станете актером, притом что не из творческой семьи. Это потому, что эффектная внешность и нравилось перевоплощаться?

— Чтобы называться творческим человеком, разве необходимо иметь диплом? Мои родители были такими от рождения, как и мы с братом. Папа играл на трубе, слушал джаз, и я с ним заодно, мама была очень остроумным, начитанным и артистичным человеком. Разве что они не работали в этой области, а занимались более точными науками, широко распространенными в советское время — инженер и медицинский работник. Я вообще считаю, что зачастую образование ограничивает и портит творческих людей, загоняя их в рамки. Но вернемся к вопросу о моем выборе актерской профессии. Разве дети понимают, симпатичные они или нет? Как раз многих внешний вид расстраивает, особенно в пубертатный период. Если говорить конкретно о моем случае, то у меня помимо музыки, постоянно звучащей в доме, которую я до сих пор знаю и люблю, был еще и одаренный старший брат (глухонемой), с которым мы были очень близки, много времени проводили вместе, придумали свой язык жестов, а также рисовали, листали энциклопедии и альбомы по искусству. До сих пор помню прекрасную книгу (которую храню и по сей день) с картинами Босха, которые нас тогда пугали, но очень волновали и притягивали…

— С таким опытом ощущения чужой боли даже странно, что вы никогда не играли в проектах вроде «Человека дождя»…

— Такого предложения пока не поступало. Но мне кажется, это же нормально — все пропускать через себя, особенно для актера.

— В вас есть что-­то мальчишеское. Какие-­то проявления бесша-башной ребячливости вам свой­ственны до сих пор?

— К сожалению, я замечаю, что с каждым годом их становится все меньше, и это грустно, поскольку артист обязан сохранять в себе ребенка. Но на всякие безумные поступки я еще способен. Улететь внезапно в Африку (даже для себя), купить букет цветов для любимой, сделать искренний комплимент незнакомому человеку на улице…

— К слову, об усталости. Судя по всему, вы сами себе создаете крайне насыщенный график, но при этом восхищаетесь Италией, где никто никуда не торопится. Как это сочетается между собой?

— Вполне гармонично. Надо просто научиться любить и уважать себя. К тому же я не склонен что-­то откладывать на завтра. Признаюсь, меня напрягают прокрастинаторы, поэтому у меня не бывает накопившихся дел, и я все довожу до конца. Для меня даже пандемия стала полезной. Это же была прекрасная возможность освоить что-­то новое, поучиться на онлайн-­курсах, пройти какие-­то увлекательные марафоны.

— Моя подруга прошла всего лишь марафон желаний.

— Я тоже. Это классная штука! И еще ряд марафонов. Про управление деньгами, например. Там есть главная замечательная рекомендация — избавляться от всего лишнего, чтобы освободить место для чего-­то нового и прекрасного. Я научился четко формулировать свои цели и отличать истинные желания от ложных. Многие ведь из нас годами живут с мечтами, по большому счету навязанными им либо близкими, либо обществом, и вязнут в этом, расстраиваясь, что мечты не сбываются, и даже не подозревают, что им на самом деле это не нужно.

— Вы видели себя в большой семье, но официально вы разведены, и детей у вас нет. Пока вас это не беспокоит?

— Между прочим, это как раз было мое ложное желание. Я не афиширую, но если кому­то интересна моя личная жизнь, то я не одинок, давно живу в гражданском браке и счастлив. А что касается детей, то мы даже думали о суррогатной матери, но в конечном счете решили положиться на судьбу. Кому-­то дается, а кому-­то — нет. Вот моя знакомая уже пятого ребенка рожает, притом что изначально даже не хотела становиться матерью. Вывод: нужно уметь спокойно принимать действительность. Все, что тебе дано, обязательно придет.

— Избранницу с какими качествами вы всегда хотели найти?

— Для меня женщина должна быть женственной, умной и с чувством юмора. Ум и юмор — это невероятная притягивающая сила. Люди всегда будут тянуться к сильным, умным и оптимистичным, к тем, кому в целом отлично, даже если что-­то порой идет не так.

— Ваша вторая половинка актриса?

— Нет. Поэтому у нас отсутствуют все эти драмы, связанные с профессиональной завистью, ревностью. Они неизбежны в союзе артистов, даже если есть страстная любовь.

— Режиссеры любят вас обнажать. Как поддерживаете форму?

— Заставляю себя посещать спортивный зал. Но не только для кино и театра, просто мне нравятся люди, которые следят за собой. И я их очень уважаю, потому что это дисциплина и труд. Надо превозмогать себя. В общем, я стремлюсь к их числу.

— От образа героя-­любовника вы стараетесь отходить уже в течение нескольких лет, но это же звание льстит вам как мужчине?

— Да, я не против. (Улыбается.) Просто сейчас я взрослею и меняюсь внешне и внутренне, и диапазон ролей увеличивается. Раньше, скорее всего, больше замечали только внешность, теперь появилось более выраженное нутро и характер. Возраст делает артиста глубже и интереснее. Возраста не надо бояться, надо научиться принимать себя.

— По настоянию мамы-­врача вы окончили медицинское училище с красным дипломом по специальности «фельдшер скорой помощи», но я с удивлением узнала, что вы очень мнительный и постоянно находите в себе какие-­то болячки. Как тогда вы работали по первой специальности?

— Я мнительный в силу своей профессии. Я артист, и мне ничего не стоит дорисовать в голове новую «картину мира». Плюс еще и медицинское образование, понимание деталей организма. Рад, что вовремя ушел из медицины, всего два года проработал в медицинском центре ассистентом хирурга. Я видел, как люди становились хладнокровными, безжалостными, не ощущающими чужую боль. Некоторые черствели настолько, что им было забавно провести операцию, а потом вспомнить, что забыли вколоть анестезию пациенту. На моих глазах такое происходило. Я не хотел переставать чувствовать, поэтому оставил медицину и наконец осуществил свой план по поступлению в театральный вуз.

— Подождите, но не все же медики таковы! Ваша мама наверняка была другой…

— Мама была израненным человеком. Она тяжело уходила, и в последние свои месяцы говорила, что все эти страдания посланы ей за то, что она в медицинской лаборатории испытывала лекарства на животных, то есть убивала кроликов. Так что у любой специальности своя деформация.

— Очевидно, что вы, по сути, актер. А теперь еще и продюсер, раз десять лет назад создали свой театр С. А. Д. (Содружество артистов драмы), который у вас базируется в Аптекарском огороде. На эту затею вас вдохновила нереализованность в стационарном театре?

— Разумеется. Сначала предлагали мелкие роли, за которые совершенно не хотелось браться, тем более их годами играть, а проводить время в ожидании больших ролей я не был готов. Когда окончил институт, мой мастер — Владимир Владимирович Иванов — спросил меня, в какой театр стремлюсь, на что я ответил, что хочу туда, где я буду играть, туда, где я нужен. Поэтому я занялся организацией С. А. Д. в сто двадцать мест, где есть независимость и полная свобода самовыражения. У нас репертуарный театр, но труппы нет — артистов собираем на каждый спектакль.

— Но это больше отдушина для вас, нежели бизнес?

— Смотря как организовать работу, это можно совмещать. Мы с энтузиазмом создаем свои камерные спектакли и имеем постоянных зрителей.

— В интервью вы говорите, что вам нужна постоянная смена психофизики персонажей. Вы настолько жестко придерживаетесь этого правила, раз громких проектов у вас не так уж много?

— Громких проектов? Это очень субъективная оценка. И потом — громкий проект вовсе не означает, что это хорошо. Для меня они есть в моей биографии. И кто сказал, что их должно быть много? На мой взгляд, важно понимать, чем твоя предыдущая роль отличается от новой. И интересно играть то, что тебе не присуще, искать в глубинах себя нового человека. Я не гонюсь за количеством.

— Бытует мнение, что актер лечит душу зрителя, но ведь и свою тоже, верно?

— Смотря что играет. Можно и травмировать себя, и долго восстанавливаться. Это крайне затратное ремесло, но магнетическое. Я и в шкуре режиссера хотел бы побывать, но пока не слишком доверяю себе, надеюсь, будет возможность понаблюдать за каким-­то мэтром, чтобы освоить специфику.

— Между прочим, у вас была такая возможность, но вы отказались играть в «Бесах» Достоевского, которые ставил сам Юрий Любимов. Почему?

— Там от моего любимого Ставрогина ничего не осталось! Роль была переиначена, и мне не близок социальный театр, который Юрий Петрович нам предлагал, вот и вся причина.

— Вы — поздний «фрукт». В тот же театральный вуз поступили в двадцать семь лет…

— Я третий ребенок в семье, самый поздний, поэтому у меня как-­то все с опозданием происходит. Но мне нравится: все приходит не тогда, когда ожидаешь, а когда уже пора, поэтому и встречаешь осмысленно.

— Но вы чувствуете какой-­то гигантский пробел, стараетесь наверстать упущенное?

— Знаете, мне не о чем сожалеть. Возможно, лишь в юности, года четыре, я бестолково болтался по тусовкам, в сомнительной компании. Но это время я бы тоже не стал называть потерянным. Это был мой поиск, и все ошибки служили мне примером, как надо и не надо. Мне по душе мой путь.

— Знаю, что в прошлом году вы приняли участие в разработке бренда одежды, и теперь у вас с другом совместный бизнес…

— Во время пандемии и отсутствия театра и кино пришла в голову творческая идея — начать создавать одежду. Идею озвучил своему прекрасному другу — дизайнеру Григорию Коробейникову. Раньше он занимался аксессуарами. Он отрисовал первую коллекцию, мы совместно ее утвердили, и, таким образом, у нас возник проект, который довольно скоро стал очень востребован. Начали мы с женского гардероба, но в данный момент работаем и над мужским.

— Получается, вы разбираетесь в этой теме?

— Есть насмотренность, вкус, тяга к эстетике, нет зашоренности, шаблонов. Поэтому я с удовольствием отбираю модели для коллекций, а также занимаюсь продвижением бренда.

— Живопись — ваше хобби и по сию пору?

— Нет, оно осталось в прошлом. Писать картины — это направлять свою энергию. Видимо, сейчас она направлена на другие вещи. Но мне приятно, что у моих друзей дома висят портреты, выполненные мной. Мне кажется, рисовать могут научиться все, надо лишь смело пробовать, «набить руку», что называется. Вокал тоже подвластен почти каждому, как и многое другое.

— Кстати, я вас видела в мюзикле «Звуки музыки». У вас есть музыкальное образование?

— В детстве я пел в хоре, учился играть на аккордеоне. Мне кажется, советские дети были самыми счастливыми, потому что у нас чуть ли не в каждом районе был Дворец пионеров, где можно было бесплатно заниматься всем, что нравится. Поэтому я еще ходил в кружок юного журналиста, брал уроки игры на гитаре. Понятно, что многие навыки уже утеряны, но слух, видимо, воспитан. Кроме того, в театральном училище им. Б. Щукина мы много пели, а потом в театре им. Евг.Вахтангова, где я служил, много лет играл в музыкально-­танцевальной постановке «Мадемуазель Нитуш». Так что тренинга было достаточно.

— Вы упомянули Дворец пионеров. В каком районе выросли?

— В Тимирязевском. И теперь опять сюда вернулся. Несколько лет назад купил небольшую квартиру рядом с парком «Дубки», на высоком этаже, с видом на город.

— Читала, что вы это свое пространство сами себе и организовали и вообще неравнодушны к дизайну интерьеров…

— Все верно. В квартире у меня минимализм, а мебель только от российских компаний — я поддерживаю отечественного производителя, наши мастера давно научились делать качественный продукт. Жилище получилось комфортным, функциональным, в нем все как в хорошем гостиничном номере. Собственно, в этом же духе оформлена и моя дача. А снаружи это финский дом с панорамным остеклением. Обожаю это место, в котором отдыхаю от Москвы с ее бешеной энергией гигантского мегаполиса. На природе эмоционально перезагружаюсь.

— Вы педант?

— Это одно из лучших моих качеств. Там, где я нахожусь, всегда чистота и красота. (Улыбается.) Я даже умею вкусно готовить, хотя делаю это из-­за загруженности редко.

— Недостатки у вас имеются?

— Вспыльчивый я человек. Поэтому, прежде чем начать неприятный, заведомо конфликтный разговор, выжидаю минут тридцать, остываю, и уже в стабилизированном состоянии приступаю к беседе.

— Где вы заряжаетесь?

— В путешествиях. В основном дальние поездки восполняют силы. Я уже много где был, но и много, где не был, — Америка, Япония, Австралия и Новая Зеландия.

— Вы легко отпускаете от себя людей?

— Насильно никого нельзя удержать, поэтому глупо цепляться за человека, который в тебе не нуждается.

— Но вы, полагаю, все-таки чаще сталкиваетесь с неравнодушием к себе противоположного пола.

— Да. Единственное неприятное в этом факте, что ты не можешь всем ответить взаимностью и доставляешь мучения. И такое следует немедленно пресекать, не давать никаких надежд. Это гуманно.

— Отчего вы считаете, что мы живем в мире тотальной нелюбви? Вы же в ней купаетесь.

— А вы разве не видите вокруг одиноких людей? Как там было сказано героями из фильма «Артист»? Она: «Я несчастна, Джордж». Он: «Таких, как мы, — миллионы». Мир погряз в вой­нах, распрях, полно одиноких, несчастных и потому озлобленных людей. Любви крайне мало. Что касается меня, то публика благоволит не ко мне, а к моим героям. Как сорокапятилетний человек я знаю, что такое, когда ты один. Это кайф только поначалу. Мы созданы для совместной жизни. Круто, когда рядом единомышленник, который тебя во всем поддерживает, а тебе есть о ком заботиться. И я всем этого желаю.