Кирилл Полухин — артист запоминающийся, фактурный, и, как выдержанное вино, становится все более интересен в профессии. в силу основательности характера он предан профессии с юности, не покидает родной Санкт-Петербург и счастлив в браке уже больше двадцати лет. Обо всем этом и многом другом — в интервью журнала «Атмосфера».

— Кирилл, с удивлением узнала, что, оказывается, строительство, ремонт, дизайн для вас в радость. Сейчас вы возводите загородный дом под Санкт-­Петербургом, и вас этот процесс не то что не изматывает, а даже наоборот. Как такое может быть?!

— Все верно. Правда, про дизайн громко сказано. Но мне нравится созидать, что-­­то придумывать. Был просто кусок соснового леса, а теперь участок в двадцать с лишним соток, на котором возвышается дом, причем выстроенный по твоему замыслу. А потом пустые комнаты приобретают уютное наполнение. Это же настоящий кайф! Я давно грезил о домике в духе шале и вот теперь буду жить как раз в таком. Причем я подошел к делу аккуратно, вырубил лишь немного деревьев, остальные оставил. Возможно, сделаю на участке небольшой огородик, хотя я совсем не тот дачник, который часами готов возиться с землей. Я лучше сооружу сад, огород, а дальше уже пускай домашние копаются без меня. (Улыбается.) Пока, правда, я еще в душе остаюсь человеком мегаполиса, но в любую свободную минуту еду к себе на природу — слежу за строительством, жарю шашлыки. Думаю, этим летом уже справим новоселье. Нашу кошку, четырнадцатилетнюю Марфу, тайской породы, первой через порог пустим, на счастье!

— Вы производите впечатление мужчины хозяйственного…

— Да, я все могу по дому сделать сам. Хотя нередко бывает просто лень. Моя мама говорит, что я мастер, но которого нужно заставить потрудиться. (Улыбается.) Я долго собираюсь с мыслями, с силами, но мотивация комфорта, удобства, красоты поднимает с дивана.

— Ваша мама — в прошлом стюардесса, сибирячка из Иркутска, а биологический отец — питерец, капитан дальнего плавания. Получается, охота к перемене мест у вас должна быть в крови.

— Нет, я совсем не путешественник, больше домосед. Но благодаря своей профессии, безусловно, побывал во многих местах, куда бы по собственной инициативе никогда не добрался. Например, Горный Алтай с его волшебными ландшафтами… Полно таких точек.

— Вас воспитал отчим, уважаемый в городе дантист. Видимо, под его влиянием вы и поступили после школы в медицинское училище?

— Очевидно, поскольку в шестнадцать лет мало кто точно определяется с профессией. У меня находился перед глазами достойный пример, поэтому я два года готовился поступать в медицинский институт. Но творчество меня уже и тогда влекло. Помню, в десятом классе, заболев воспалением легких, я лежал дома, смотрел череду фильмов про офицеров, разведчиков, и подумал: а не пойти ли мне в эту сферу, на юрфак, например, отнести документы.

— Ясно, что вы были романтически настроены. Теперь образы этих разведчиков в кино воплощаете. А что­­то по медицинской части умеете?

— Ну, укол в попу сделаю. Как себе, так и кому угодно. Давление могу померить. Пожалуй, и все. И вы, между прочим, ошибаетесь относительно романтики. Тогда просто искал себя, но я прагматик. Не очень актерская черта, хотя для мужика неплохо. (Улыбается.) Забавно, но мой дружеский круг в основном состоит из врачей, военных и предпринимателей.

— Очевидно, вы были видным парнем, раз в армию вам писали сразу несколько девчонок.

— Наверное, романтический у меня тогда был образ, в отличие от дня сегодняшнего. И со службой мне повезло: если бы не проспал на месте сбора — угодил бы в Афганистан, на вой­­ну, а так служил в России — под Питером, в Прибалтике, в Заполярье. Я, кстати, хотел пойти служить, как все мужчины в нашей семье, и не жалею об этом решении. В армии, между прочим, впервые, буквально от скуки, принял участие в художественной самодеятельности и имел местечковый успех среди солдат и офицеров. Мне даже предложили написать потом направление в театральный вуз, но я отказался. В ту пору еще не рассматривал актерство как профессию.

— Осознание, что актерство — ваше ремесло, пришло несколько позже?

— Да, когда я маялся от однообразия, бестолковости и бесполезности в каких-­­то странных компаниях, моя знакомая предложила пойти в народный театр Зиновия Корогодского. И именно этот поступок изменил мою жизнь. Так что полезны иногда кардинальные перемены. Лично у меня было два таких узловых момента. Первый — попадание в этот народный театр, где меня заметил потрясающий актер, чудесный человек Андрей Юрьевич Толубеев, ныне покойный, царство ему небесное, и позвал поступать в СПбГАТИ, на его курс. И вторая история связана с моим уходом из родного АБДТ им. Г. А. Товстоногова, куда меня взяли сразу после института и где я прослужил пятнадцать лет.

— Читала, что вас с курса в прославленный театр взяли всего восемь человек, и половина затем уволилась, не выдержав испытание массовкой. Но вы были терпеливы и дождались больших, разноплановых ролей…

— Поначалу тяжко было смириться, что, попав в один из лучших театров страны, ты ничего не играешь, потому что тебе не дают. Но я всегда держал себя в тонусе, и ко мне пришли те персонажи, которых я ждал. Театр всегда оставался моей отдушиной, я играл там классику, характерные, острохарактерные, комедийные роли. Но однажды воедино сложились несколько факторов, которые вынудили меня покинуть это место работы. Сегодня я уже не хотел бы это вспоминать. Но на подмостки все равно выхожу в антрепризе вместе с замечательной моей партнершей, актрисой Ниной Николаевной Усатовой. Не знаю, окажусь ли в дальнейшем опять в стационарном театре, пока рассматриваю предложения. Но нахождение в труппе мне органично, поскольку по диплому я именно театральный актер. Кино уже дополнительная опция. Хотя люблю я и то и другое.

— Я была немало поражена, когда узнала, что Толубеев вас мало того, что взял к себе, так еще и платил за вас первый год учебы. Мне кажется, это какой-­­то уникальный случай.

— Этот человек верил в меня. Плотно трудиться я не мог, так как обучение в театральном вузе предполагает занятость двадцать четыре часа в сутки. Понятно, что я пытался выкручиваться, ночью подрабатывал сторожем, просыпал пары, но Андрей Юрьевич меня поддерживал и со своих съемочных гонораров выделял деньги на учебу. Это продолжалось год, потом обучение стало уже бесплатным.

— А вы помните какие-­­то комплименты в ваш адрес от мастера курса, на котором, к слову, и Иван Ургант учился, и еще некоторые заметные люди?

— Толубеев не был склонен открыто хвалить. Думаю, это как раз правильно. На протяжении всего срока обучения не имеет смысла кого-­­то отмечать, выделять способности.

— Теперь вы обладаете брутальной внешностью, и, выходит, кинематограф на вас обратил внимание, лишь когда вы повзрослели, ближе к сорока годам.

— Абсолютно точно. У каждого свой профессиональный расцвет, и я довольно поздний. Мало того, что на актерский факультет поступил в двадцать пять лет и окончил вуз, соответственно, в тридцать, когда некоторые уже получают звание заслуженных артистов, так еще и потом, пока был молодым, модным, с русой гривой на голове, с большими глазами, то особенно не был никому нужен. А как только побрился налысо, проявились скулы — так сразу почувствовал некий ажиотаж вокруг себя. И я это ценю, поскольку халявы у меня никогда не было, и я продвигаюсь медленно, маленькими шашками. Но это мой путь. Определенно, в другой сфере не продержался бы долго. Не представляю, как люди ежедневно встают по будильнику в семь утра и едут в офис, где проводят время с девяти до шести и все предсказуемо.

— Предполагаю, что вы человек рефлексирующий, анализируете, сильно ли изменились за эти годы?

— Естественно, я меняюсь, но не глобально. Мудрее становлюсь, уже не бурно реагирую на какие-­­то вещи. Раньше я был чрезмерно вспыльчивым, заводился с пол-­­оборота, ввязывался в конфликт… А с возрастом уже философски стал относиться ко многим возникающим ситуациям.

— Вы забавно вспоминаете, что когда встречали жену из роддома и новорожденного сына вам дали на руки, вы так испугались, что чуть не отдали его обратно, при том что вам уже было двадцать восемь лет.

— Я тогда запаниковал, что с ним делать дальше. (Улыбается.) Но с появлением ребенка жизнь меняется, и неважно, сколько тебе лет. Если раньше принадлежал себе, то теперь, если ты человек ответственный (а я именно такой), ты целиком сосредоточен на взращивании и воспитании.

— Вы авторитарный отец?

— Только в какие-­­то моменты. А в другие — папа-­­друг. По крайней мере, мне хочется в это верить. И по характеру мы с Иннокентием схожи — оба упертые. Правда, в хорошем смысле слова. Детство у него было насыщенным: и язык учил, и в бассейн ходил, и фотографией увлекался, и на виолончели играл с четырех лет. Причем что касается инструмента, то даже крохой он не возмущался, видимо, полагая, что все дети мира этим заняты. В школе, видя, как его сверстники после уроков гоняют футбол, а ему нужно идти в музыкальную школу, тоже особенно не роптал. Я лично был восхищен его волей. Жаль, что теперь у него музыка осталась только в наушниках.

— Но актерскую династию сын не продолжил.

— Он вырос в театре, видел всю подноготную этой деятельности и выбрал иную сферу. Сейчас ему уже двадцать три года, он студент, занимается пиаром и рекламой. Ему интересна реклама в социальных сетях.

— Не могу не заметить, что это как раз то, что вам совсем не близко. Вы как двадцать лет назад не могли себя заставить носить свои снимки по «Ленфильму», так и сегодня довольно сдержанны в Инстаграме. Остро чувствуете разницу поколений?

— Бесспорно, она есть. Иннокентий периодически меня посвящает в область рекламы и пиара, но мне эта тема интересна исключительно потому, что она его занимает. Меня же прямо ломает, когда вроде надо выставить фото в соцсети. Зарегистрировался я в том же Инстаграме восемь лет назад, а вновь к нему вернулся только два года назад. Я не понимаю, зачем мне делиться хроникой своего бытия. Сын меня агитирует, убеждает: «Батя, да ты же можешь классные, смешные ролики снимать, и на тебя сразу гигантское количество народа подпишется». Но я не представляю, как я, взрослый мужик, буду такой ерундой заниматься.

— Значит, не совсем созвучны эпохе…

— Знаете, за какими-­­то вещами я пытаюсь угнаться, а за какими-­­то даже не хочется стараться. Возможно, это вопрос нужности. Вот я тоже свою маму, причем по ее просьбе, сколько раз учил отправлять sms-­­сообщения, все бесполезно. Она вроде запоминает, но какое-­­то время ей это не требуется, и она опять забывает. Человек так устроен, что приобретать и использовать определенные навыки он станет только в случае крайней необходимости.

— Сейчас у вас плотный съемочный период, в каком кино участвуете?

— Недавно закончились съемки сериала «Триада», затем полного метра под названием «Бешенство», где я играл вместе с Алексеем Серебряковым, Евгением Ткачуком, Александром Устюговым. А в данный момент в работе пятый сезон сериала «Шеф», где у меня одна из центральных ролей.

— Обычно артисты любят выглядеть в лучшем свете, а вы меня подкупили, когда признались, что для вас важен заработок и вы можете и в достаточно среднем проекте принять участие…

— Конечно, это же моя работа. Отказываюсь я, только если вижу, что совсем материал плох. А так что-­­то грандиозное случается нечасто, а играть надо постоянно и подходить к своему делу ответственно. В принципе, я за то, чтобы и деньги зарабатывать, и творчеством заниматься. Одно ведь не исключает другого. Я могу наряду с каким-­­то сериалом играть за интерес в потрясающих студенческих короткометражках. Кроме того, несмотря на то что совсем не многостаночник, не исключаю, что возьмусь за продюсерство. Посмотрим. А пока мы с моими приятелями-­­коллегами затеяли совместно снять фильм-­­притчу. Надеюсь, у нас все получится. Жанр этот мне особенно симпатичен. Не случайно среди своих ролей выделяю ленту «Иван» Алексея Германа-­­младшего. Понимаете, пока, к сожалению, наше кино в застое. До индустрии Голливуда нам еще далеко, но мы забыли отечественную киноисторию, когда делали трогательные, сильные фильмы про человека. Редко наши ленты на меня производят впечатление. Из последних, пожалуй, «Дочь» Александра Касаткина.

— С учебными короткометражками у вас должны быть исключительно положительные ассоциации, поскольку много лет назад вы таким образом познакомились с женой. Вы и поженились еще студентами, подрабатывали клоунами, жили в театральном общежитии, скитались по съемным квартирам… Получается, знаете цену деньгам?

— Несомненно. Я не транжира. Но подарки люблю делать дорогие. И вообще не экономлю на том, что нравится. Вот на дом мечты спускаю все заработанное, не иду на компромиссы. Для меня семейный очаг очень многое значит.

— С женой вы коллеги…

— Да, она у меня прекрасная театральная актриса. Играет в Молодежном театре под руководством Семена Спивака. Очень хорошо, что мы из одной профессии. Существуют какие-­­то специфические вещи в актерстве, которые, мне кажется, бывает трудно донести до человека из совершенно иной области. А тут вторая половина понимает тебя с полуслова, несмотря даже на разницу характеров. Мы часто обсуждаем какие-­­то рабочие вопросы, спорим, критикуем друг друга, если считаем нужным. И это нормально.

— А вы не пробовали ее протежировать в какой-­­то проект, где сами участвуете?

— Никогда такого не делал. Супруга не просила. Она умный, самодостаточный человек и вряд ли бы на это согласилась.

— Цельный вы человек: одна профессия, один город, одна жена… Как удается удержаться в этом постоянстве, от кризисов ведь никто не застрахован?

— Никому еще не удалось избежать кризисов. Они неизбежны и в личной жизни, и в профессиональной. Это мучительно, но такие пороги нужно обходить. Терпимее надо быть, садиться за стол переговоров. Плюс лично я в быту неприхотлив — где положат, там и сплю, какую еду дадут, ту и ем, не капризничаю. Если что-­­то не так, могу пошутить, подколоть. Юмор в нашей семье приветствуется. Как и самоирония. Слишком серьезное отношение к себе, по-­­моему, прямой путь к разводу. (Улыбается.) И еще я не склонен устраивать трагедии из-­­за пустяков, держусь той веры, что каждому хоть раз, но дается шанс, и тут главное не зевать, умудриться его ухватить. Это значит, следует быть готовым всегда.