— Как коротали время на карантине?

— Сначала весело коротал время — первые две недели были самые приятные, потому что до этого было очень много работы, и вдруг она закончилась. Первые две недели мы с супругой замечательно отдыхали, валялись и с большим удовольствием самоизолировались. Затем начался период волнений и чуть ли не депрессий, потому что работы так и не было — и третий месяц так и нет. Чувствовалось нервное напряжение. Несмотря на то, что киноиндустрия встала, было большое количество предложений, связанных с удаленными пробами — мы записывали огромное количество «самопроб», так что стали настоящими мастерами. (Смеется.) Даже купили специальное световое оборудование и чуть ли не еженедельно записывали ролики. В принципе, можно теперь вообще не приезжать на пробы, а просто записывать самопробы дома — это круто!

— У вас есть хобби? И помогло ли оно вам занять себя во время самоизоляции?

— Есть, и оно тоже связано с карантином. Мое главное хобби — это музыка. За эти три месяца я разучил несколько новых композиций на фортепиано, которое мне подарила моя прекрасная супруга Дана Абызова, великолепная актриса. Я разучил две композиции Баха из «Хорошо темперированного клавира» (сборник клавирных пьес И. С. Баха, — прим. авт.) и сейчас начинаю разучивать Моцарта «Фантазию Ре-минор». Я играю на музыкальных инструментах, в частности на электрогитаре, которую мне также подарила моя супруга. Она помогает мне развиваться творчески и художественно.

— А что обычно делают актеры, когда случаются перерывы в съемках, чем занимаетесь вы?

— Я пишу самопробы и играю на фортепиано. Также читаю специальную литературу по актерскому мастерству. Из последнего — «Мастерство актера. Двенадцать шагов к Голливуду» Ивана Чаббака. Довольно любопытная книга, где собраны лучшие мысли Станиславского, Немировича-Данченко, Михаила Чехова и объединены в двенадцать шагов. Из этих шагов мне больше всего нравится последний, двенадцатый, который звучит как: «Будь что будет». Нравится это шаг тем, что на сцене или съемочной площадке про все предыдущие пункты нужно забыть — они в тебе уже есть, нужно лишь сыграть «здесь и сейчас». Самое ценное в искусстве актера — игра здесь и сейчас.

— Сейчас на видеосервисе START вышел сериал «Надежда» с вашим участием. Расскажите о своем персонаже.

— «Надежда» — это драма о женщине, которая ведет двойную жизнь: заботливая жена и мать, она в то же время хитрый и безжалостный киллер. И после 18 лет такой «кровавой» работы она хочет отказаться от темной стороны своей жизни и посвятить себя семье. Мой герой — муж Нади, сорокалетний басист, музыкант, играющий в группе, но ничего, по большому счету, не добившийся. Я никогда не играл подобных персонажей. В сорок лет он «в коротких штанишках» продолжает «лабать» на басу. (Смеется.) В то же время он очень чистый и добрый человек, абсолютно доверяющий своей жене, а она оказывается киллером. Об этом он, конечно, не знает, по легенде его жена — стюардесса. Его метания и сомнения по отношению к собственной супруге показались мне очень интересными. Арка моего персонажа довольно серьезная — тот муж Надежды, которого мы видим в конце, довольно сильно отличается от наивного басиста, который предстает в начале истории. Эта роль не такая героическая, какие я обычно играю. В конце с ним происходит метаморфоза — именно из этого абсолютно негероического человека вырастает герой. Он меняется и становится человеком, способным нести ответственность за любимую женщину, за ребенка и за жизнь всей семьи.

— Виктория Исакова — идеальный партнер?

— Конечно! С Викой было замечательно работать. Это тот случай, когда актриса занимается не собой и своим персонажем, а тобой, партнером. Она целиком растворяется в партнере, и это очень помогает мне растворяться в ней. Это такое абсолютно актерское партнерство, и его ничем не заменишь — никакими постановочными, визуальными эффектами, режиссерскими ходами. Если нет живой жизни между партнерами в кадре — фильм провалится. Тьфу, тьфу, тьфу, вроде у нас получилось наметить эту «живую жизнь» с Викой.

— Можно сказать, что все было безоблачно, или все же во время съемок возникали сложности?

— Незадолго до «Надежды» я снимался в фильме «Эксперт», где мой герой хромал на одну ногу, и, придя на съемочную площадку «Надежды», я продолжил хромать. И Лена Хазанова, режиссер, сказала мне: «Леша, почему ты хромаешь? У тебя же рука сломана!». Ведь действительно, по сюжету в «Надежде» мне ломают руку, и я должен со сломанной рукой играть. Вот это была забавная техническая сложность. (Смеется.) Действительных сложностей не возникало, потому что собралась потрясающая команда, все работало как часы! Все цеха были на месте и работали как единый слаженный механизм.

— Что запомнилось от работы, от самого съемочного периода, перерывов, атмосферы, царившей на площадке?

— В первую очередь, атмосфера доверия друг к другу и ощущение, что каждый находится на своем месте. У нас не было простоев, переработок, хотя сами сцены были сложные — не по постановке, а психологически. Все мои сцены были связаны с психологическим развитием героя. В то же время у Вики Исаковой было много сцен, связанных с трюками, с выстрелами и «посадками» — это когда на тело крепят специальный механизм, взрывающийся при стрельбе в актера. У меня не было таких сцен. Также мне очень запомнилась «европейская» слаженность. Лена Хазанова — международный режиссер, и у меня было ощущение, что снимаешься в хорошем европейском кино.

— Что нравится и что не терпите в партнерах?

— Мне нравится, когда партнер занимается тобой, а ты занимаешься им. Когда вы не думаете, как выглядите в кадре, а взаимодействуете с партнером на площадке. Не нравится, когда партнер занимается только собой и своими переживаниями, что-то параллельно тебе играя, сам по себе, не взаимодействуя с партнером. Это «мертвит» все происходящее вокруг.

— Вы когда-нибудь отказывались от роли из-за артиста-партнера, который вам неприятен? Или к чему прибегаете, чтобы скрыть неприязнь и сделать работу?

— Таких партнеров, к счастью, не было. Если возникают неприятные моменты, я стараюсь использовать их в работе — относиться к своему партнеру, используя неприязнь. Ведь это сильная эмоция. Стараюсь ее переплавить в то, как мой персонаж испытывал бы неприязнь к этому человеку, даже если по сценарию он его любит. От любви до ненависти — один шаг. Играть чистую любовь не так интересно. Все, что со мной происходит, я стараюсь переплавить в материал для роли.

— Вы вообще терпеливый человек?

— Можно сказать, что да. Готов терпеть достаточно долго, но потом резко вспыхиваю. Когда терпению приходит конец, рву все личные связи. Это факт. Как говорил Высоцкий: «Я положительно отношусь к человеку, пока тот не докажет обратное».

Все, кроме диктатуры

— Что можете простить режиссеру, а чего — никогда?

— Режиссеру можно простить многое, кроме, пожалуй, диктатуры. Не выношу тупой вертикальной диктатуры, когда последний аргумент это: «Я — начальник, а ты — дурак. Почему? Потому что я режиссер!». Такого простить не могу. Я сторонник горизонтального управления, и когда сам выступаю режиссером проекта, стараюсь создать на площадке доверительную атмосферу, без напоминания о том, кто главный. Все и так понимают, кто главный, это не нужно дополнительно декларировать. Это относится и к театру, и к кино.

— Есть любимые режиссеры? Если да, то, что вы сами вкладываете в смысл этого слова по отношению к ним?

— Есть режиссеры, с которыми мне приятно работать. Лена Хазанова, режиссер сериала «Надежда» — одна из них. Во многом это связано с ее открытыми личными человеческими качествами, ее европейским взглядом на кино и организацию кинопроцесса. Также есть замечательный режиссер Влад Фурман, который снял «Таинственную страсть», и я бы поработал с ним еще. Он пример горизонтального демократического управления. И, конечно же, Рэйф Файнс! На площадке ему не нужно добиваться определенного отношения к себе, потому что он не только внимательный режиссер, но еще и выдающийся британский актер. Я помню, как во время съемок понял, что мне не хватает сигары и коньяка в качестве реквизита, чтобы помочь себе в этой сцене. Рэйф выслушал меня, и через минуту на площадке появился необходимый реквизит, а сцена заиграла другими красками. С Рэйфом мне тоже хотелось бы поработать еще.

— На что готовы ради роли?

— Я согласен на все в рамках закона. Прыгнуть в ледяную воду без дублера — пожалуйста. Если нужен крупный план мокрого лица и тела после проруби, например — я всегда готов. Все ради кадра — мой девиз!

— Предлагаете режиссеру свое видение роли?

— В качестве актера на съемочной площадке стараюсь погасить такие амбиции и заниматься развитием своего персонажа, проживать его. Всегда обсуждаю сцену и роль с режиссером еще до начала съемок, «на берегу». Во время съемочного процесса на это нет времени.

Обмен ролями

— Как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с другими актерами? Вам, как творческому человеку, это обидно или лестно? Например, многие считают вас с Сергеем Перегудовым чуть ли не родственниками.

— С Сережей Перегудовым нас действительно постоянно сравнивают. А однажды у нас была забавная история, связанная с Пашей Деревянко. Я пришел в театр, где работал, а мне говорят: «Ой, Леша, ты так хорошо сыграл Батьку Махно! Вообще замечательно!». Я говорю: «Ребята, вы что обалдели! Это Паша Деревянко сыграл, я и рядом не стоял». (Смеется.) И Кира Плетнева в ту же компанию. Пора нам сыграть в «Братьях Карамазовых» — Иван, Дмитрий, Алеша и Смердяков, чтобы все поняли, что мы — четыре разных актера. Я отношусь к этому с юмором.

— Как поступаете, когда по роли вас наряжают в несвойственные вам и нелюбимые одеяния?

— Да замечательно! В каждой роли нужно идти от себя — и как можно дальше. Чем дальше от моего собственного стиля в одежде, тем проще найти в себе новые грани. Система перевоплощения сейчас уже не работает в кино, а в театре работает. В кино перевоплощаться можно только в самого себя. На одной из репетиций Петр Наумович Фоменко сказал Людмиле Максаковой: «Людочка, ты перевоплощайся в себя!». Я с удовольствием взял этот девиз как свой собственный.

— А вообще какой стиль в одежде вам близок?

— Раньше я предпочитал классический стиль, но в последнее время есть возможность менять свой стиль каждый день. Один день щеголять в классике, второй — в рэп-стиле, третий — еще в чем-нибудь. Моя теща Марина Станчиц — великолепный стилист, часто консультирует меня в одежде, поэтому я стараюсь выглядеть на все сто ежедневно.

— Театр стоит у вас на первом месте?

— Не могу сказать, что я разделяю первое и второе место между театром и кино, или между музыкой и преподаванием. Все это — часть большого художественного творческого поля. Театр для меня, без сомнения, важен, но также важны и кино, и другие виды искусства.

— Почему вы уходили из профессии на некоторое время? Чем занимались в те несколько лет, чего добились, что приносило удовольствие?

— Это случилось в начале 2000-х годов, когда были большие проблемы в театральной среде и киноиндустрии — мало что снималось и ставилось. Спектакль ставили не за три-четыре месяца, как сейчас, а за два-три года. У Льва Абрамовича Додина, к примеру, были постановки с длительным репетиционным процессом, театр не был обеспечен финансово. Когда я стал понимать, что художественных и финансовых перспектив нет, ушел на три года в сферу рекламы и PR. Стал PR-директором крупной группы рекламных компаний в Москве, у меня были подчиненные — PR-менеджеры, которые выполняли мои задания. Купил книгу «PR для чайников», изучил ее и все эти годы играл роль PR-директора, не будучи им в полной мере.

— Что произошло, почему решили вернуться обратно в театр?

— Роль PR-директора давалась мне хорошо, но я осознал, что PR и реклама — не совсем то дело, которым я хочу заниматься всю жизнь. Как раз в то время мне подвернулась история с ролью Шута в «Короле Лире» у Льва Абрамовича Додина в Малом Драматическом театре, театре Европы в Санкт-Петербурге. Я был приглашен на пробы, прошел их и остался в театре.

— А это правда, что вы всегда хотели быть ведущим телевизионных программ?

— Действительно, с детства я хотел вести интересные телепрограммы. И преуспел в этом, потому что многое в моей жизни было связано с телевидением. Во-первых, детская театральная студия «Вообрази» при Петербуржском телевидении, где в лихие 90-е мы, будучи подростками, читали стихи Мандельштама, Гумилева, Ахматовой, Маяковского и Дона-Аминадо, поэта-эмигранта, переехавшего в Париж. Позже я вел передачу «Есть упоение в бою» об истории русских дуэлей и карточных игр. Затем была передача «Неприкосновенный запас», издательство «Новое литературное обозрение» Ирины Прохоровой, где моя речь начиналась примерно так:

«Здравствуйте, меня зовут Алексей Морозов, и мы с вами поговорим о локальном индивидууме фрустрационной концепции, который должен игнорировать тенденцию парадоксальной иллюзии». Вот такими терминами я оперировал в довольно юном возрасте. (Смеется.) После этого была передача «Заповедная область с Алексеем Морозовым» на канале «Россия — Санкт-Петербург». Для этой передачи я ездил по Ленинградской области и рассказывал свои впечатления о культурных, исторических и религиозных памятниках. Это было тоже довольно любопытно. Одной из последних передач была «Петроград 17-го», где я ездил по различным революционным адресам, связанным с революцией, и рассказывал об истории этого места. Так что телевидение сыграло для меня очень важную роль.

— Готовы были ради этого распрощаться с актерством?

— Нет, конечно, не готов. Это было скорее дополнительным занятием. Театр и кино всегда стояли для меня на первом месте. Но мое телевизионное видение, участие в телевизионных программах — тоже важная часть моей жизни.

— Вас можно назвать актером со счастливой театральной судьбой, а как бы вы назвали вашу кинокарьеру?

— Мою кинокарьеру я бы назвал «спорадической». Выходят какие-то мощные проекты, но не так часто, как хотелось бы. С другой стороны, не хочется часто мелькать из кадра в кадр, из фильма в фильм: зритель от этого устает, а у актера не остается времени настроиться на каждую работу в кино. Таким образом можно «выхолоститься» как актер. Создавать мощные киноработы раз в один-два года — вполне достаточно.

— Как отбираете роли, на что не соглашаетесь. Что первично?

— В первую очередь, мне важна сама история и роль моего персонажа в этой истории. Это первое, на что я обращаю внимание. Есть ли «арка» персонажа? Развивается ли мой герой от начала к финалу? Смотрю на то, играл ли я похожие роли до этого. Если не играл подобное — соглашаюсь незамедлительно. А если были похожие роли, есть место для раздумий, и соглашаюсь, только если есть интересная история. В каждом герое я стараюсь найти новые проявления, которые не использовал в предыдущих фильмах.